Юрий Поляков - Гипсовый трубач
— О, закрой свои бледные ноги! — пошутил Кокотов.
Нинка смущенно посмотрела на свои мускулистые загорелые коленки и промолчала, не поняв тонкого литературного юмора. Поднявшись по деревянному пандусу стеклянного здания, они вошли в прозрачные самооткрывающиеся двери. Валюшкина привычно купила у стойки два билета и предъявила их, как в кино, контролеру. Одноклассники сделали еще несколько шагов и перенеслись из пыльной Москвы, набитой юркими автомобилями, точно ветхий буфет тараканами, в райский сад.
— Где мы? — удивился писодей, озираясь.
— В Аптекарском огороде, — ответила Нинка. — Петр. Первый. Основал. — Она взяла его за руку, как в первом классе, когда их заставляли гулять на переменах парами. — Пошли!
Налево уходила липовая аллея, долгая и тенистая. Впереди виднелся кирпичный фасад старинной оранжереи, а перед ней — длинный, окаймленный деревянным бордюром и газоном водоем с мутно-зеленой водой. Справа поднимались кроны деревьев и росли цветы. Кокотов недоумевал, как сумел этот зеленый островок в сердце каменной Москвы пережить революции, реконструкции, войну, но в особенности — последние времена, когда земля в центре вздорожала, и новые дома ухитрялись воткнуть там, где прежде едва умещались хоккейная «коробка» или собачья площадка. Впрочем, город уже вплотную обступил оазис. Сзади высоченной неряшливой стеной тянулась кирпичная изнанка лепного проспекта Мира. Впереди виднелись советские жилые коробки — серые панельные для простонародья и «цековские», сложенные из кремового спецкирпича. Но и они выглядели теперь какими-то приютами неудачников рядом с сияющими яркими оберточными расцветками затейливыми сооружениями, построенными в виде цилиндров, усеченных пирамид, многогранников. На одном из новых фасадов виднелась растяжка: «Квартиры от застройщика!» Дома подошли так близко, что казалось, они склонились над «Аптекарским огородом», чтобы лучше разглядеть и запомнить это обреченное недоразумение природы, замешкавшееся среди конечного торжества бетона, пластика и стекла.
— Нет, это не аптекарский, это райский огород! — вымолвил писодей.
— Хорошо. Сказал. С чего. Начнем?
— Не знаю…
— Тогда с миксбордера!
— Отлично! — поддержал Кокотов, не понимая, о чем речь.
Они свернули направо и пошли по дорожке, петляющей между деревьев, кустарников и замысловатых растений. Рядом были воткнуты таблички с названиями на русском и латыни. К примеру, огромные лопухи, под которыми мог бы скрыться ребенок на велосипеде, именовались «Пелтифиллум щитоносный». Названия были странные, неожиданные, и одноклассники затеяли игру — выискивали самые забавные растительные имена.
— Фиалка удивительная! — со значением прочел на табличке писодей.
— Лунник оживающий! — отозвалась Нинка.
— Лилия слегка волосистая! — усмехнулся автор «Кентавра желаний» и посмотрел на бывшую старосту со значением.
— Листовник сколопендровый! — парировала она.
— Снежноягодник! — не уступил Андрей Львович.
— Весенница зимняя. Странное. Название. Правда? — грустно сказала Валюшкина и присела возле маленьких невзрачных листочков, торчащих из травы.
— Странное, — согласился Кокотов. — А какая она?
— Не знаю. Она в марте цветет. Пошли! Рыбок. Смотреть.
Нинка подвела его к водоему, упиравшемуся в кирпичный фасад старинной оранжереи. Одноклассники встали на мостике и, опершись на перила, стали смотреть на воду, зеленую и настолько мутную, что плававшие в ней большие, с хорошего подлещика, золотые рыбки казались размытыми, извивающимися оранжевыми пятнами, которые дружно устремлялись к осеннему листочку, упавшему с веток в воду.
— Их. Хлебом. Кормят, — объяснила одноклассница.
Эти разноцветные осенние листочки, погоняемые ветром, казалось, участвовали в какой-то крошечной, лилипутской регате. Кокотов вспомнил настойчивое желание Натальи Павловны поселить его в своей сумочке, и вообразил, как, став размером с полмизинца, скользит по воде на желтом березовом листочке, точно на серфинге.
— …жу? — спросила Валюшкина.
— Что? — не понял замечтавшийся писодей.
— Как. Я. Выгляжу? — с некоторой обидой повторила она.
— Фантастика! — совершенно искренне отозвался он.
— Почему. Сам. Не сказал?
— Я хотел, потом… специально… — промямлил Андрей Львович, удивляясь, отчего не догадался похвалить школьную подругу за внешний вид.
— Знаешь. Некоторые… Новую кофточку наденут — и весь банк бежит: «Ах, как вам идет! Ах, какая вы сегодня!» А мне почему-то никто комплиментов не делает. Нет, делают, конечно, но только если что-нибудь нужно по работе. Может, я просто некрасивая?
Видимо, эта проблема так давно и глубоко волновала Валюшкину, что она даже на минуту очнулась от своей телеграфной манеры говорить.
— Ну что ты, Нин, ты просто роскошная женщина!
— Да?
— Конечно!
— В бассейне тренер думает, мне тридцать пять!
— Я бы тоже так подумал… — неловко поддакнул Андрей Львович.
— Ну. Тебя! — обиделась бывшая староста, почуяв неискренность. — Мое. Любимое. Место. Не покажу!
Кокотов вздохнул, наклонился и поцеловал ее возле уха, успев уловить простоватый в сравнении с Обояровой, но ласковый запах духов. Она снова взяла его за руку, но уже не как ребенка, а по-другому, с робкой настойчивостью, и повела в глубь парка. Они прошли мимо зеленой лужайки с огромной лиственницей.
— Триста. Лет! — со значением сообщила Валюшкина.
— Угу! — понимающе кивнул писодей.
Пройдя под зелеными сводами длинной и полукруглой, как тоннель, перголы, увитой резными виноградными лианами, они вышли к пруду, вырытому, как сообщала табличка, в восемнадцатом веке. Темная кофейная вода, подернутая ряской, таинственно стояла в неровных берегах, поросших осокой, крапивой и рогозом с коричневыми бархатными султанами. Посредине пруда виднелся небольшой травяной островок.
— Вот, — сказала она. — Мое. Место. — И показала на странную древнюю иву у самой воды.
Толстое корявое дерево, вырастая, едва приподнялось над корнями и снова тяжко опустилось на землю, став похожим на лежащее тулово огромной рептилии. Но потом, утончаясь, ствол снова изогнулся и пошел вверх, словно шея диплодока, тянущегося за свежими листочками.
— Давай. Тут. Посидим! — предложила Нинка.
Они устроились на стволе, въевшемся в землю, как древняя колода. Некоторое время молчали, пересчитывая желтые кувшинки на воде и следя за утками. Пернатая пара бороздила темную воду, распространяя волны, которые покачивали ряску и шуршащую осоку.
