Джеймс Олдридж. - Дипломат
– По-азербайджански понимаете?
– Немного.
– Достаточно, чтобы разговаривать на этом языке?
– Да.
– С русскими не были ни в каких отношениях? Я имею в виду – в Иране или хотя бы здесь, в Англии. Не состояли, например, в Обществе англо-советской дружбы?
– Нет.
– А как насчет политических убеждений? Вы состоите в какой-нибудь партии, английской или иранской? Может быть, состояли раньше?
– Нет.
– За кого вы голосовали на последних выборах?
– За лейбористов.
– Почему?
– Право, не знаю. – Мак-Грегору не хотелось пускаться в объяснения. – Очевидно, мне казалось, что это разумнее всего.
– Вы не просили, чтобы вас направили с Эссексом в Москву?
– Нет. Я хотел уйти из департамента по делам Индии и вернуться к своей работе. Меня задержали на основании закона о чрезвычайном положении.
– А в департамент по делам Индии вы попали по своему желанию?
– Нет.
– О вашей службе в армии во время войны я вас не спрашиваю, у меня имеется ваш послужной список. Это очень важно, Мак-Грегор, и говорит в вашу пользу. Где вы выучились русскому языку?
– В Иране одно время у нас были соседями русские.
– Вы виделись с ними, когда ездили в Азербайджан?
– Нет. Они еще до войны уехали в Россию. Они были родом из Армении.
– Русские когда-нибудь обращались к вам за информацией или помощью?
– Нет.
– Может быть, вы еще что-нибудь хотели бы мне сообщить?
– Да нет, кажется все, – сказал Мак-Грегор.
– У меня нет времени расспрашивать, а сами вы, повидимому, не расположены мне помочь. Я только хотел знать, что нужно будет ответить на самые каверзные вопросы, в случае если нам придется опровергать клевету по вашему адресу в палате. Сегодня вечером консерваторы будут смешивать вас с грязью, они все разъярены не меньше Эссекса. Во время запросов или во время дебатов, так или иначе, но уже сегодня либо вы, либо Эссекс будете повергнуты во прах. До свидания, Мак-Грегор. Увидимся в перерыве между заседаниями. Особенных надежд не питайте. Эссекс, в сущности, делает все, что хочет, и я не вижу, какие у вас могут быть шансы одолеть его. До свидания.
Том Кромвелл откланялся, и Кэтрин, не удостоив Мак-Грегора взглядом, вышла вместе с ним.
Мак-Грегор собрался с силами и приступил к трудному делу: надо было написать матери и объяснить ей последний поворот событий. Короткие разговоры по телефону не удовлетворяли ни его, ни ее; она не вполне понимала, что он делает, а он не мог объяснить ей это. Все равно она была на его стороне, против всех, и хотела приехать в Лондон, чтобы поддержать в нем бодрость. Мак-Грегор просил ее не приезжать. И так уж все было достаточно сложно; поэтому он заверил ее, что приедет в Шипборн, как только сможет вырваться. А пока что пусть она сидит дома и не ездит в Тонбридж звонить ему. У нее дома не было телефона, а звонить из местного почтового отделения она не хотела и поэтому отправлялась за шесть миль, в Тонбридж, и говорила с ним оттуда, из телефонной будки. Он сказал ей, чтобы она этого не делала, и обещал писать каждый день. Теперь он сел писать письмо, но не успел начать, как позвонил профессор Уайт.
Профессор сказал Мак-Грегору, что если тот не раздумал лететь в Иран, то пусть завтра в полдень будет в лондонской конторе Англо-Иранской компании со своим багажом. Самолет отправляется в два часа. Мак-Грегор не ответил ни да, ни нет, и профессор повторил, что все зависит только от желания Мак-Грегора и что он завтра будет ждать его.
Потом пришел Асквит. Он не сообщил ни Джейн, ни Мак-Грегору о своем разрыве с Эссексом. Он сказал только, что пришел за Мак-Грегором, чтобы вместе ехать в палату общин, где сегодня будут запросы и дебаты по внешней политике, и прибавил, что время позднее и пора уже отправляться.
ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ
Асквит вел машину быстро, не заботясь об осторожности, но все-таки к выходу спикера им не удалось поспеть, и палата уже слушала молитву, когда они вступили под каменные своды Сент-Стивен-холла. Зал палаты общин сгорел в 1940 году, и временно, до постройки нового, правительство вершило дела в помещении палаты лордов. С первой минуты, когда Мак-Грегор услышал стук своих шагов по каменным плитам коридора, ему стало не по себе; может быть, в том был повинен запах сырости, исходивший от серых стен, или скудное освещение, или же уверенность, что предстоит новая комедия, последняя и самая гнусная, а может быть, на него действовало угрюмое молчание Асквита, которого, видно, томила такая же тревога. Озлобившись, Мак-Грегор потерял веру в это учреждение – верховное судилище страны, которое сейчас должно было вынести ему приговор. Не чувствовал он этой веры и в Асквите – тот даже не пытался скрыть свое настроение, такое мрачное, словно он ждал суда и над собой. Мак-Грегор поискал было глазами Кэтрин, но ее нигде не было видно; только полисмены и клерки стояли в проходах да какие-то люди спешили мимо. Он вместе с Асквитом остановился возле одного из полисменов, не зная, чего, собственно, они ждут.
Они не двигались с места и не разговаривали. Оба стояли, засунув руки в карманы пальто, и тоскливое волнение Мак-Грегора дошло уже до того, что к горлу стал подкатывать клубок тошноты. Но в это время высокий человек в черном пиджаке и брюках в полоску подошел и поздоровался с Асквитом.
– Мое почтение, Джон, – сказал он. – Вам оставлены места на галерее. Сейчас служитель проводит вас, а в перерыве, если захотите, вместе пройдем в кафетерий выпить чаю.
Когда Асквит познакомил его с Мак-Грегором, на лице этого нестарого, но уже седеющего консерватора отразилось некоторое удивление, однако он ничего не сказал и тут же выписал им два пропуска. Служитель повел их наверх; там им пришлось расписаться в книге, после чего их пропустили на небольшую галерею, вдоль которой тянулись две резные деревянные скамьи с красной обивкой. Собственно говоря, это был просто резной балкончик, вмещавший всего шесть или семь человек, но, попав сюда, они почувствовали себя уже в палате. Холодные стены аббатства остались за дверью, а здесь был богато отделанный красный зал, битком набитый людьми.
На передней скамье сидела Кэтрин; рядом с ней было свободное место, но так как Асквит вошел первым, то оно досталось ему. Мак-Грегора служитель усадил позади них, на второй скамье, которая стояла значительно выше, так что ноги его оказались почти у самого затылка Кэтрин, и, глядя в зал, он видел перед собой ее шелковистые волосы. Усевшись, Мак-Грегор стал потихоньку стягивать свой макинтош, стараясь при этом не обеспокоить соседку, пожилую даму с внешностью по меньшей мере герцогини. Сложив макинтош и осторожно пристроив его в ногах, Мак-Грегор осмотрелся по сторонам. Цветные витражи, готические своды, панели резного дерева, опоясывавшие стены, – все это настраивало на церковный лад. Для человека, который попал сюда в первый раз, тем более в такой момент, когда любопытство лишь ненадолго могло отвлечь его от горьких мыслей, впечатление, надо сказать, было благоприятное.
