Ирвин Шоу - Богач, бедняк
— Заеду за тобой в отель в семь вечера в воскресенье.
— Буду ждать, — ответила она.
— Ухожу, чтобы в одиночестве провести сегодняшний вечер, — театрально сказал он, направляясь к двери и потуже затягивая на ходу пояс белого плаща вокруг тонкой талии — молодой «двойной» агент, играющий свою опасную роль в малобюджетном кино.
Гретхен отлично знала, каким «одиноким» будет его вечер и весь уик-энд. У него было еще две любовницы в Нью-Йорке. Она об этом прекрасно знала.
— Никогда толком не могу решить, кто он на самом деле — ничтожество или гений! — сказала Ида.
— Ни то ни другое, — ответила Гретхен, просматривая не понравившийся ей эпизод снова, чтобы понять, можно ли с ним что-нибудь сделать.
В шесть тридцать в монтажную вошел Рудольф, подающий надежды политик, в темно-синем плаще и бежевой хлопчатобумажной шляпе от дождя. Из соседней комнаты сюда долетал грохот мчащегося по рельсам поезда, а где-то в глубине холла оркестр в расширенном составе исполнял увертюру к симфонии П. И. Чайковского «1812 год». Гретхен перематывала свой кусок, и диалоги вдруг превратились в свистящую, громкую неразбериху.
— Боже, — воскликнул Рудольф. — Как можно выносить такую какофонию?
— Эти звуки ласкают мой слух, — сказала Гретхен. Закончив перемотку, она отдала бобину Иде. — А теперь немедленно отправляйся домой, — сказала она ей.
Если за Идой не следить, то, когда у нее не было вечером свидания, она вполне могла просидеть в монтажной до десяти или одиннадцати вечера. Ида ненавидела праздность и ничегонеделание.
Они с Рудольфом спустились вниз на лифте, вышли на Бродвей, но он пока не поздравил ее с днем рождения. Гретхен не хотела напоминать ему об этом. Рудольф нес ее небольшой чемоданчик, который Гретхен захватила на уик-энд. Дождь все еще шел, а такси нигде не было видно. Они пошли пешком к Парк-авеню. Утром дождя не было, и она не захватила зонтик. Когда они наконец дошли до Шестой авеню, она вымокла вся насквозь.
— Этому городу требуется еще тысяч десять такси, — сказал Рудольф. — Какое безумие — жить в громадном городе и мириться с их нехваткой.
— Энергичный администратор, умеренный либерал, дальновидный реформатор…
— А, я вижу, ты прочитала статью, — засмеялся он. — Какой вздор! — Но ей показалось, что все же он очень доволен.
Когда они вышли на Пятьдесят вторую улицу, дождь припустил еще сильнее. Перед клубом «21»[83] Рудольф остановился:
— Давай где-нибудь укроемся, чего-нибудь выпьем. Швейцар позже найдет нам такси.
Ей не хотелось заходить в такое заведение, как «21», с мокрыми волосами, с заляпанными сзади грязью чулками, со значком на отвороте пальто «Запретим ядерную бомбу!», но Рудольф уже подошел к двери.
У двери стояли четверо или пятеро служащих — гардеробщицы, менеджеры и метрдотель. Все они дружно поздоровались с Рудольфом:
— Добрый вечер, мистер Джордах, — и некоторые долго трясли ему руку.
С волосами, конечно, сейчас уже ничего не сделаешь, да и с чулками тоже, поэтому Гретхен не пошла в дамскую комнату, чтобы привести себя в порядок, а сразу прошла вместе с Рудольфом к стойке бара. Они не собирались здесь ужинать и поэтому не стали заказывать столик. Устроились в дальнем конце стойки, где никого не было. У входа в бар за столиками сидели мужчины с гудящими, как у рекламных агентов, голосами, которые, конечно, не собирались запрещать атомную бомбу, и женщины, пользующиеся косметикой фирмы «Элизабет Арден»[84], которые, судя по их виду, никогда не имели проблем с такси.
— Ты сильно рискуешь погубить здесь свою репутацию, — сказала Гретхен. — Приводишь сюда женщину в таком ужасном виде.
— Они видели и похуже, — пошутил Рудольф. — Значительно хуже.
— Большое тебе спасибо, братец.
— Я неудачно выразился, — серьезно сказал Рудольф. — На самом деле ты очень красивая женщина.
Но она не чувствовала себя красивой. Она лишь чувствовала, что промокла, что она потрепанная, старая, уставшая, легкоранимая женщина.
— Сегодня вечером я намерена жалеть себя, — сказала она. — Не обращай внимания. Как там Джин?
Вторая беременность Джин закончилась выкидышем, она тяжело это переживала. Когда Гретхен с ней встречалась, Джин ей казалась такой подавленной, такой далекой и отрешенной. Она вдруг обрывала беседу на полуфразе, поднималась из-за стола и уходила в другую комнату. Забросила свои занятия фотографией и, когда однажды Гретхен спросила, собирается ли она к ним вернуться, только печально покачала головой.
— Джин? — переспросил Рудольф. — Ей уже лучше.
К ним подошел бармен, и Рудольф заказал для себя виски, а Гретхен — мартини.
Подняв свой стакан, он сказал:
— С днем рождения!
Оказывается, он не забыл.
— Не будь таким милым со мной, — попросила она его. — Иначе я расплачусь.
Вытащив из кармана продолговатую коробочку, он положил ее на стойку перед ней.
— Ну-ка, примерь!
Она открыла коробочку с названием фирмы «Картье». Там лежали красивые золотые часики. Она тут же сняла с руки свои массивные металлические часы и, надев новые, защелкнула тонкую золотую цепочку. Ну вот — теперь ее время потечет в драгоценной, изысканной оправе. Единственный подарок за день. Она поцеловала Рудольфа в щеку, стараясь сдержать слезы. Нужно заставить себя изменить мнение о нем, подумала она, заказав себе еще один мартини.
— Ну, какие еще у тебя трофеи за сегодняшний день? — шутливо спросил Рудольф.
— Никаких.
— Ну а Билли звонил? — словно невзначай спросил он.
— Нет, не звонил.
— Пару дней назад я столкнулся с ним в студенческом городке, напомнил ему о твоей дате.
— Он, наверное, ужасно занят, — заступилась Гретхен за сына.
— Может, ему не понравилось мое напоминание, — предположил Рудольф. — К тому же он недолюбливает своего дядюшку Рудольфа.
— Он вообще всех недолюбливает, — сказала Гретхен.
Билли поступил в университет Уитби. Окончив среднюю школу в Калифорнии, он заявил ей, что собирается поступать в колледж на востоке страны. А Гретхен в глубине души надеялась, что он поступит в Лос-Анджелесский университет или в университет Южной Калифорнии, чтобы он по-прежнему жил с ней, дома. Но Билли недвусмысленно дал ей понять, что его это не устраивает. Он не хочет больше жить дома. Хотя он был довольно умным и способным юношей, но не любил перенапрягаться, и отметки его были не настолько высокими, чтобы его приняли в какое-нибудь престижное учебное высшее заведение на востоке США.
