Облака среди звезд - Клейтон Виктория

Мама была особенно недовольна тем, что эта затея исходила от Руперта, по ее мнению, оказывавшего на нас дурное влияние. Родители ничего не знали о нашем сооружении в Вороньем лесу, тайну которого мы на крови поклялись друг другу сохранить до могилы.

Дальнейшему претворению в жизнь наших архитектурных замыслов помешала досадная неприятность — Порция сломала руку. Мы заставили ее пообещать, что она ни за что не выдаст нас, и та мужественно решилась соврать, что просто споткнулась и упала по дороге домой.

Отец очень любил Руперта, но с мамой отношения у него не сложились. Мама с симпатией относилась только к тем, кто влюблялся в нее с первого взгляда, а Руперт не проявлял ни малейших признаков влюбленности и вообще был совершенно равнодушен к женскому кокетству.

После того как он закончил школу, наши веселые забавы канули в прошлое. Руперт поступил в Оксфорд и стал проводить каникулы за границей. Несколько раз он приезжал к нам — отобедать во взрослой компании, в которую нас, детей, не допускали.

Брон и Офелия, став старше, перестали интересоваться Вороньим лесом, и теперь он безраздельно принадлежал мне и Порции, но Руперта с нами уже не было. Вскоре и мы перестали приходить туда и только изредка заглядывали поглядеть на покинутые развалины. Когда Корделии исполнилось шесть лет, я привела ее туда и рассказала о нашей тайне — тогда уже для меня она была только счастливым детским воспоминанием.

Последний раз Руперт появился в нашем доме на торжественном обеде, устроенном матерью по случаю какого-то сценического успеха отца. Руперту было уже двадцать три, он работал театральным критиком в одном из лондонских журналов.

Глава 11

По обе стороны канала среди голых уже осенних деревьев стояли ряды домов, фонари ярко горели у каждого подъезда, и мутно-желтые отражения их расплывались на мокром тротуаре. Причудливые тени ветвей колыхались на стенах из красного кирпича. В окнах за опущенными занавесками уютно горел свет. В Ричмонде сохранилось больше всего игривых домиков — памятников георгианской архитектуры, располагавшихся в основном на возвышенности холма, который издавна называли Зеленым рогом, поскольку с одного конца он примыкал к большому парку. Но в вечерней темноте я уже почти не могла разглядеть его очертания.

Нащупав в кармане письмо, данное мне отцом, я подошла к фонарю, чтобы еще раз проверить номер дома и название улицы. В письме было написано следующее: «Дорогой Вальдо, я очень сожалею, что вы оказались в столь плачевном состоянии, и, если могу хоть чем-нибудь помочь, я — к вашим услугам. Руперт Вульвеспурджес».

Тон этого послания, довольно дружественный и проникнутый искренней теплотой, вселял в меня надежду, но тем не менее я не чувствовала в себе достаточно храбрости, чтобы попросить две тысячи фунтов у человека, с которым я не общалась уже много лет.

Удивляло меня и еще кое-что: оказывается, отец поддерживал с ним отношения, но никогда ни словом не обмолвился об этом. Можно представить, как разгневалась бы мама, узнав правду. Она не терпела даже упоминания имени Руперта. Вероятно, этим и объяснялось то, что Руперт надолго исчез из нашей жизни. Некоторое время, еще в детстве, мы с Порцией ужасно скучали по нему. Но ни тогда, ни позднее никто из нас не пробовал отыскать Руперта и встретиться с ним.

До меня донеслись голоса, как раз тогда, когда я подошла к дому номер 10, который и должен был быть домом Руперта. Я позвонила, прислушиваясь к разговору, и дверь почти сразу же открылась. На меня повеяло теплом, растворившемся в прохладе осенней ночи. Я вошла в прихожую и начала снимать шарф и пальто.

— Привет, курочка моя, — услышала я женский голос.

Девушка с пышным бюстом и накрашенными блестящими тенями глазами поцеловала меня в щеку, поставив бокал с вином на тумбочку. Я узнала ее голос. Несколькими часами ранее мы говорили с ней по телефону — я звонила, чтобы попросить разрешения на визит к Руперту. Девушка произносила имя Руперт как Вуперт, она сообщила, что они с Арчи устраивают небольшую вечеринку, и я поначалу подумала, что мне следует отложить нашу встречу, но она добавила, что Руперт на следующий день улетает в Нью-Йорк, и если мне действительно необходимо с ним увидеться, то лучше посетить его сегодня вечером.

Девушка провела меня в комнату — прямиком на ночную пирушку. Что-то в окружающей обстановке напоминало мне одновременно и шик Веймарской республики времен упадка, и изысканные детали в стиле любимого фильма Руперта «Кабаре». Двое молодых людей в строгих черных костюмах играли на пианино, а рядом на саксофоне импровизировал негритянский джазист. Мне показалось, что моя юбка и строгий жакет, позаимствованные у Порции и заменившие мне желтое шелковое платье, оставленное сестрой в доме Дмитрия, как-то мало подходили к этой праздничной атмосфере.

— Я и есть Хэрриет Бинг, — сказала я девушке, стараясь не смотреть на ее великолепную грудь, — мы говорили с вами по телефону.

— Да, да… Привет, дорогая. А я — Уотлинд, Розалинда… — Она вздохнула, и ее совершенные формы заколыхались под тонкой тканью платья. Не могу сказать, что женская грудь когда-либо вызывала у меня интерес, но броская внешность этой девицы являла слишком ощутимый контраст с моей худобой и невзрачностью, и я невольно в ее присутствии чувствовала себя немного неловко. — Так это ты звонила?

— Да.

— Дорогая Хэрриет, — она подняла бокал шампанского и посмотрела на меня сияющими глазами, — правда, забавно получилось? Вуперт и Арчи умеют устраивать вечеринки.

— Мне нужно поговорить с Рупертом. Но, может, я пришла не вовремя…

— Я очень люблю Вуперта. Даже слишком. Но он никогда не принимал меня всерьез… — После нескольких ее фраз я поняла, что у нее сильно нарушена дикция, — она умудрялась искажать даже самые простые слова.

Розалинда опустила глаза и огорченно вздохнула.

— Может, мне лучше прийти в другой раз…

— Не беспокойся, дорогая, Вуперт такой внимательный, но только не ко мне… — она оглянулась вокруг и указала мне куда-то в угол гостиной, — да, не ко мне…

Затем она повернулась и, печально посмотрев на меня, быстро удалилась.

Пройдя по комнате, я увидела Руперта, окруженного гостями. Он был одет в короткий узкий пиджак, волосы его, темные и блестящие, были зачесаны назад, открывая высокий красивый лоб. Лицо покрыто белилами, брови подведены черной краской, а губы — ярко накрашены. Он что-то рассказывал взахлеб, веселя слушателей.

За окном, около которого я оказалась, открывался великолепный вид в сад. Я закрылась руками от света, озарявшего гостиную, и прижалась носом к стеклу.

— Привет, ну и как он вам?

Я повернулась и увидела рядом седоволосого мужчину. На нем были пиджак и галстук, верхняя пуговица его рубашки была расстегнута. Судя по его виду, он не принимал активного участия в вечеринке, а предпочитал держаться в стороне.

— Сад? Просто прелесть. В городе сады такие убогие, а этот — настоящее чудо. Но я думала… — Я снова оглянулась и посмотрела на Руперта, продолжавшего свое выступление, — в нем было столько легкости и артистизма, что можно было подумать, будто он всю жизнь провел на сцене, хотя ни красивым, ни даже симпатичным, в обычном смысле слова, я бы его не назвала. Должно быть, до сих пор я отождествляла его с героями тех историй, которые мы так любили в детстве. — Я не ожидала, что он так изменился, полагала… — И снова умолкла, не зная, как выразить первое впечатление, и опасаясь сболтнуть лишнее. — Мы давно не виделись, раньше он был очень замкнутым…

Незнакомец уныло взглянул на меня, а затем на Руперта. Я успела заметить ядовитую усмешку на его лице, которая тут же исчезла.

— Вы не пьете. — Он наполнил мой бокал, взяв с ближайшего столика бутылку. — Не хотите посидеть? Я уже настоялся за сегодняшний день, так что ноги не держат, к тому же вино крепковато.

— Вечеринка, по-моему, вполне удалась, — продолжала я, прервав затянувшуюся паузу.