Рэй Брэдбери - Отныне и вовек
— Эй! — окликнул Рэдли, когда мы с ним столкнулись у дверей капитанской каюты.
— Сэр? — отозвался я.
— Не дергайся. Зачем туг околачиваешься? Разве твое место не на квартердеке[21]?
— Как бы это сказать, сэр, — начал я, кивая на дверь капитана. — Шесть дней. Не слишком ли долго капитан сидит взаперти? Я уж стал беспокоиться… Все ли в порядке? Вот, думал постучаться к нему.
Рэдли впился в меня взглядом, а потом протянул:
— Ну, разве что…
Я на цыпочках шагнул к двери и осторожно постучал.
— Нет, не так, — сказал Рэдли. — Учись, пока я жив.
Он подошел к двери и грохнул по ней кулаком.
Немного выждав, он постучался опять.
— А он хоть когда-нибудь откликается? — спросил я.
— Окажись тут сам Господь Бог, капитан бы соизволил подать голос. А мы с тобой кто? Никто.
Внезапно взревела сирена, и из динамиков разнеслось: «Внимание! Капитанская поверка. Экипажу собраться в центральном отсеке. Построиться для капитанской поверки».
Мы бросились выполнять команду.
Все пять сотен членов экипажа собрались в центральном отсеке.
— Стройся! — скомандовал Рэдли, ответственный за построение. — Капитан идет. Смир-р-р-но!
Раздалось тихое электрическое жужжание, будто поблизости роились насекомые.
Дверь центрального отсека с шипением съехала в сторону, и вошел капитан. Сделав три уверенных, неспешных шага вперед, он остановился.
Рослый и хорошо сложенный, капитан предстал перед экипажем в белой парадной форме. В седой копне его волос темнело лишь несколько пепельных прядей.
Глаза его были закрыты непрозрачными радиолокационными очками, в которых плясали диодные огоньки.
Все как один мы затаили дыхание.
Наконец он скомандовал:
— Вольно!
И все как один выдохнули.
— Рэдли, — вызвал капитан.
— Экипаж построен, сэр.
Капитан провел руками по воздуху:
— Да, температура поднялась на десять градусов. Действительно, личный состав в сборе.
Он двинулся вдоль первой шеренги, но неожиданно остановился и протянул руку к моему лицу.
— Ага, вот один из тех, кто поддает жару в очаг юности. Имя?
— Измаил Ханникат Джонс, сэр, — ответил я.
— Будь я проклят, Рэдли, — заметил капитан. — Разве это не звук пустыни Голубого хребта или израненных красных холмов Иерусалима?
И, не ожидая ответа, продолжил:
— Так-так, Измаил. Что ты способен видеть такого, чего не вижу я?
Поедая его глазами, я отпрянул и в панике беззвучно воззвал:
— Квелл!
Мне вдруг захотелось сорвать с капитанского лица эти темные электрические линзы: я был уверен, что увижу за ними глаза цвета чеканного серебра, цвета чешуи невиданной рыбы. Белые. Ох, боже мой, этот человек весь бел, совершенно бел.
Тут мелькнувшей в воздухе тенью у меня в голове пронеслись слова Квелла: «Несколько лет назад Вселенная полыхнула вспышкой протяженностью в световой год. Господь прищурился и выбелил капитана до этого цвета бессонницы и ужаса».
— Ты что-то сказал? — Капитан уловил наши мысли.
— Никак нет, сэр, — слетело у меня с языка. — Я не способен видеть ничего такого, чего не видно вам.
Ответа не последовало. Вместо этого он развернулся и зашагал обратно к началу шеренги, спрашивая на ходу:
— Какова первая заповедь космического полета?
Личный состав забормотал что-то нечленораздельное, и лишь один голос ответил:
— Проверяй герметичность и держи наготове кислородный шлем, сэр.
— Хорошо сказано, — одобрил капитан и продолжил: — А каковы действия экипажа при столкновении корабля с метеоритом?
На этот раз ответил я:
— Семь секунд на заварку пробоины — и вся команда спасена, сэр.
После недолгой паузы капитан веско спросил:
— А как проглотить целиком пылающую комету?
Молчание.
— Нет ответа? — прогремел капитан.
Квелл невидимо начертал в воздухе свои мысли: «Они еще не видали таких комет, сэр».
— Не видали? — откликнулся капитан. — Но такие кометы встречаются сплошь и рядом. Рэдли?
Рэдли дотронулся до одной из панелей управления, и перед нами зависла опустившаяся с потолка карта звездного неба. Это была трехмерная картина, мультимедийная мечта о Вселенной.
Капитан слепо вытянул вперед руку.
— Вот здесь в миниатюре изображена Вселенная.
Звездная карта замерцала.
Капитан же продолжал:
— Справятся ли ваши глаза с тем, с чем мои, мертвые, не могут? В районе туманности Конская Голова среди миллиардов огней горит один особенный. По причине своей слепоты я вынужден убеждаться в его присутствии вот таким способом.
Он дотронулся до центра экрана. Через мгновение перед нами высветилась огромная, великолепная комета с длинным хвостом.
— Я указываю на вихрь, Рэдли? — спросил капитан.
— Так точно, сэр, — ответил тот, а команда ахнула и зашепталась при виде этой бездонной красоты.
— Ближе! Ярче! — приказал капитан.
Изображение кометы стало исполинским, ослепительным призраком.
— Итак, — продолжал он. — Это не солнце, не луна и не галактика. Кто скажет, как это называется?
— Сэр, — несмело произнес Рэдли, — это же просто комета.
— Нет! — проорал капитан. — Не просто комета. Это бледная невеста с развевающейся фатой возвращается на брачное ложе к своему исчезнувшему, не познавшему ее жениху. Разве она не чудо, ребята? Священный ужас для глаз наших.
Мы стояли молча, в ожидании.
Рэдли, подойдя ближе, спросил:
— Капитан, не та ли это комета, что впервые прошла мимо Земли лет тридцать назад?
И я, что-то смутно припоминая, назвал имя:
— Левиафан.
— Точно! — провозгласил капитан. — А ну, повтори! Громче!
— Левиафан, — повторил я, не понимая, к чему он клонит. — Величайшая комета в истории.
Капитан резко отвернулся от звездного экрана, переведя на нас свой пристальный невидящий взгляд:
— Грубая мощь Вселенной в виде света и развевающегося кошмара несется вперед. Левиафан!
— Не тот ли самый Левиафан, — вполголоса начал Рэдли, — выжег ваши глаза?
Люди зашептались, вглядываясь в прекрасное чудовище.
— Только лишь для того, чтобы дать мне великое прозрение! — воскликнул капитан. — Да! Левиафан! Я видел эту комету вблизи. Трогал кромку необъятной, в миллион миль, фаты. А потом эта непорочная белизна приревновала мой влюбленный взгляд и лишила меня зрения. Тридцать, тридцать, тридцать лет назад. И каждую ночь она возникает перед моим мысленным взором: летящая, полная арктических чудес грозовая туча, белоснежная Божья посланница. Я стремился к ней. Принес ей в жертву мою воспаленную душу. Но она погасила меня, как свечу! А потом улетела, не оглянувшись. Хотя смотрите.
