Олег Рой - След ангела
— Но я-то в школе как раз в калашном ряду со свиным рылом! — невольно вырвалось у Санька.
Мать замолкла и отвела глаза. Она понимала, что за этими словами и кроется объяснение того, почему Санек пришел домой в синяках. Видать, свои же ребята накостыляли… Сердце болезненно сжалось, дыхание застряло в груди. Ольга Сергеевна потерла грудь. Чуть легче стало. Материнский инстинкт говорил ей, что не нужно допрашивать сына, лезть в трудную его жизнь. Захочет — сам скажет. А будешь настаивать — соврет или и вовсе на улицу сбежит.
— Наша с тобой бедность — трудовая бедность. Пусть мы имеем не так много — зато честно заработанное. И так ли уж мы плохо живем? Квартира есть, телевизор есть, мебель какая-никакая стоит. В доме чистота, порядок. Что поесть, всегда найдется. Ты у меня голый-босый-голодный в школу не бегаешь. А есть бедность — безвылазная. Пальцем тыкать не буду, но в моем родном городке и тут, в Москве, совсем рядом с нами, живут такие люди. В грязи, в лохмотьях, в такой неприкаянности, что руки опускаются… И почти всегда в этом пьянка виновата.
— Мам, ну мы ж с тобой уже сто раз на эту тему терли, — вздохнул Сашка. — Ты ж знаешь: я не пью. Капли в рот не беру.
— Знаю, сыночка, но боюсь, ох, как боюсь за тебя… Вот позавчера, перед тем, как ты пришел, я передачу по телевизору смотрела. Про то, что русских становится все меньше и меньше. Народ просто вымирает. А молодые — те будто нарочно не хотят рожать. Если так дело и дальше пойдет, лет через двести-триста от нашей матушки-России одна память останется — русская водка. А на наших местах будут жить какие-нибудь китайцы или таджики…
— Ладно, мам, — Санек попытался свести разговор к шутке. — Вот женюсь я, обещаю тебе, без внуков не останешься. Да ты и сама еще молодая. Может, заведешь себе друга, поклонника…
Мать невесело усмехнулась, тряхнула головой:
— Поклонника! Сказал тоже! Поклонника! Негде его ставить, этого поклонника! Квартирка тесновата!
Помолчали.
— Ты, сына, пока не решил, куда после школы пойдешь? — осторожно спросила Ольга Сергеевна.
— Не решил, — тема эта была ему неприятна.
— А то поступил бы в институт… — опять завела свою волынку мать. И дался ей этот проклятый институт! — Учился бы, потом бы дипломированный специалист стал. Я по секрету скажу, уж и деньги коплю тебе на высшее образование. А ты, когда поступишь, то подрабатывать станешь, я знаю, многие студенты так делают…
И он решился.
— Об институте, ма, даже и не думай, — неожиданно грубым, мужским, низким голосом проговорил сын. Ольга Сергеевна глянула на него и опять, как впервые, ужаснулась его разбитому лицу. Санек был мрачен и решителен.
— Одиннадцать классов — я тебе обещал и закончу. Аттестат получу, повесишь его в рамке на стенку. А дальше учиться — нет, меня не заманишь. Работать буду.
— Ну, это тоже хорошо, — неуверенно произнесла мать. — Найдем тебе место хорошее, чтобы деньги аккуратно платили. И обязательно — чтобы люди были вокруг порядочные, а не какая-нибудь шантрапа. А деньги чтобы чистые и подальше от улицы, подальше от криминала. Не дай бог, зацепят — от них и не вырваться!
Такие разговоры случались у них регулярно на протяжении нескольких последних лет. Начинались они всегда с какой-нибудь очередной напасти, которая сваливалась на их маленькую семью, и заканчивались всегда одинаково. Мать как огня боялась, что сын свяжется с плохой компанией и сядет в тюрьму. И, чтобы отвлечь ее внимание, Сашка спросил:
— Мама, а помнишь, когда я был маленький, ты мне рассказывала историю про след ангела? Вроде бы ты ее от своей бабушки слышала…
Та удивилась:
— Что это ты вдруг вспомнил? Да, была такая старая история… Религиозная.
— Расскажи.
— Сейчас?! Да тебе, наверное, неинтересно будет.
— Ну почему неинтересно? Раз прошу, значит, типа интересно. Расскажи.
Мать пристально оглядела его, словно хотела определить, достаточно ли Санек взрослый, чтобы выслушать эту старинную историю. И, удостоверившись, что слушают ее внимательно, начала свой рассказ.
— Сам знаешь, что я выросла на Дону, и родители мои там жили, и дед, он из казаков был. А бабушка, мамина мама, родом с Вологодчины. Она мне много о своих краях рассказывала… В их местах люди живут еще с каменного века. До сих пор бывает, что в огородах копаются или яму кто роет — и вынимает на свет божий какие-нибудь древние кремниевые инструменты, скребки там, резцы. А кремния в тех краях нет — значит, принесли их когда-то из дальних мест. Ну так вот, — она поняла, что начала свою историю уж слишком издалека. — Был там древний монастырь. И в Смутное время прорвался туда отряд поляков. Монастырь был весь деревянный, и сожгли они его дотла. А монахов кого перебили, кого разогнали. Дело было зимой, и никого на погорелье не осталось, кроме одного-единственного монаха, звали его Теофил. Там, где почва от пожара оттаяла, вырыл он себе землянку. Стал жить и, как говорится, Богу служить.
К удивлению сына, в речи Ольги Сергеевны появилась северная певучесть, она даже стала слегка окать — явно невольно подражала своей бабке, от которой и слышала этот рассказ.
— Ну давай, не тяни, — поторопил ее Санек. — Мне и так все ясно. Сидит твой монашек, замерзает, а с небес к нему ангел слетает…
— Так, да не так. Ангел там жил уже давно, с тех самых пор, как монастырь построили. Должен был он тот монастырь беречь, но не уберег. И за то был наказан, оставлен на пустом месте рыдать, пока его заново не построят. Но видит ангел: есть тут один человек. Молится, чего-то там хозяйствует помаленьку. Стал ангел к нему путников направлять, чтобы они ему корки носили, пробивал босыми своими ногами после буранов тропочку до ближнего ключа, где монах брал воду. А тот думал, что это медведь вокруг бродит. Медведь и верно повадился ходить на погорелье. Наверное, проснулся в своей берлоге от пожара, от шума. Но ангел строго его вразумлял, чтобы он монаха не трогал. Теофил видит, что медведь смирный, а есть ему зимой нечего. Монах и говорит: «Припас у меня скудный, но если будешь со мной вместе трудиться — буду тебя кормить». Стали они с медведем место расчищать под новую постройку. Монах в лесу деревья валил. Они с медведем на пару бревна подтаскивали. А ангел тихонько им помогал. И стал замечать Теофил, что растет новый храм, как говорится, не по дням, а по часам. Понял он, что есть у него незримый помощник, а кто — не ведает. Стал и для него хлеб оставлять — на том месте, где в храме алтарь будет. Оставит сухую корку — глядь, а на следующий день там пышный каравай, будто только из печи.
Ну, вот так они втроем работали, а порой монах и прикрикивал — и на медведя, и на ангела: мол, куда ты задевался, помогай! Со временем стал ангел им зримо являться. Посмотрел на него Теофил, какой он весь из себя тоненький, прозрачный, и говорит: «Ты уж лучше молись за нас, а бревна да каменья мы с Мишей будем ворочать». А ангел в ответ показал ему свои руки — узкие, как у девушки, белые, а ладони все в кровавых мозолях. «Ты, — говорит, — ночами спишь, медведь всю зиму спит, а я без сна живу. И днем и ночью молюсь, днем и ночью тружусь». К весне возвели они малую церковку и на Пасху думали ее освятить.
