Олег Рой - След ангела
И когда Санек повесил наконец трубку, пришла в его побитую голову мысль, что рядом с Темкой могла стоять вовсе не Лила, как Сашка надеялся, а Мишка Гравитц. И выспрашивал, выведывал все через его друга не потому, что беспокоился о здоровье Сазона, переживал за него, а потому, что опасался, не будет ли от этой драки каких-нибудь негативных последствий для него. Типа, не подаст ли Сазон на него заяву в ментовку. Эта мысль так разозлила Сашку, что захотелось перезвонить и сказать: не бойся и Гравитца своего успокой: стучать я не буду, не обучен. Пусть живет спокойно. Пока.
Но, может быть, это просто так, с досады ему показалось.
В тот день мать снова не убирала свой диван, занимавший полкухни. После обеда они, откинув подушки-одеяла, залезли на диван с ногами и до самого вечера играли в дурака — подкидного и переводного, в козла, пьяницу, в Акулину и опять в дурака. Ольга Сергеевна легко обыгрывала сына. Время от времени она, глянув на его погрустневшую физиономию, спохватывалась и начинала сыну поддаваться, но Санек этого не замечал.
В какой-то момент, когда уже совсем стало скучно, Сашка, собрав карты после очередной партии, спросил:
— Слушай, ма, а как вы с отцом познакомились? Вы мне никогда не рассказывали!
Ольга Сергеевна грустно улыбнулась.
— А чего же тут рассказывать? Ничего такого, как в кино, не было… Познакомились мы в девяносто третьем, я уже почти год в Москве жила. На заработках. Дома-то никакой работы не стало, завод, где мамка с папкой вкалывали, развалился, деньги вконец обесценились, эта, как ее, инфляция началась. Вот мамка мне и говорит: «Езжай, Олька, в Москву, может, найдешь там свое счастье». Я и поехала. Техникум бросила, хотя два курса уже отучилась, — и поехала.
Она глубоко вздохнула, пересела поудобнее, поправила полы халата, чтоб не распахивались, обеими руками обхватила себя за тонкую щиколотку и продолжила свой рассказ.
— Первое время тяжело было, ох, как тяжело… А потом ничего — попривыкла. Комнату снимали с подружкой в Чертанове, на танцы бегали. Была у нас такая кафешка неподалеку, называлась «Ночной клуб „Лагуна“»… Ну вот, подкатили там к нам как-то два красавца — отец твой и дядя Володя покойный. Выпускники милицейской школы, уже почти москвичи. То-се, танцы-шманцы-обжиманцы. Ну, знаешь ведь, как это бывает? Я и влюбилась.
Она с особой улыбкой, одновременно и мечтательной, и виноватой, посмотрела на сына исподлобья, и тут ему чуть ли не впервые в жизни подумалось, что мама его еще очень молодая и симпатичная.
— Я была глупая, не знала ничего толком… — смущенно продолжала она. — А отец твой меня не жалел, вот я почти сразу и залетела…
Голос ее не менялся, звучал ровно и невыразительно. А Санька несказанно удивился: впервые они с матерью говорили о таких вещах.
— Ну он, конечно, начал кочевряжиться, я ли, не я ли, и вообще сейчас жениться немодно… — Она уперла взгляд в свою лодыжку, которую по-прежнему держала руками. Потом перевела его на Санька:
— Что смотришь? Еще немного — и сам будешь какой-нибудь дурочке простоголовой такие же баки заливать… — Она повертела головой, будто отгоняя досадливую мошку.
Санек не знал, что ответить. Покраснел, уставился на свои руки, которые словно сами собой принялись тасовать колоду карт.
— Словом, где таской, где лаской, поженились мы, когда я уже на четвертом месяце была.
Это-то Санек знал уже несколько лет, после того, как однажды ненароком заглянул в материн паспорт. Даты бракосочетания и рождения сына сами бросились в глаза.
— Ну вот, началась у нас семейная жизнь. Дали нам от его работы вот эту квартиру, а если бы отец твой пил поменьше и с начальством дружил, была бы у нас уже и двухкомнатная… Я сперва на рынке торговала, потом вот в магазин пристроилась. Тяжело очень, конечно, и деньги небольшие — зато по целой неделе дома, и дела могла поделать, и за тобой маленьким присмотреть. И ты у меня всегда был одет, умыт, накормлен, и отца твоего обиходила — чего бы ему не жить с нами? Ан нет — ушел. Он всегда такой был, все нрав свой показывал…
— Не в том дело, мам. — Саньке вспомнился давнишний разговор в пивной. Но пока он раздумывал, рассказать о нем матери или нет, и если рассказать, то как, она уже махнула рукой.
— А ладно. Что было, то прошло. Теперь, может, он и жалеет, да поздно. Места ему больше здесь нет. А мы с тобой и вдвоем проживем как-нибудь. Не так уж долго терпеть осталось. Тебе год в школе учиться, потом пять в институте — и все. Станешь взрослый, самостоятельный. Вон, уже работаешь, и на телефон себе заработал, и на компьютер. А я пока потерплю, ничего…
Санек только кивнул в знак согласия. Ему было до слез жалко мать. «Скорее бы уже и вправду начать зарабатывать, — с тоской подумал он. — Снять с плеч обузу…»
Обузой был он сам, и прекрасно это понимал.
Мать как будто угадала его мысли.
— Знаешь, сыночка, конечно, теперь живут по-разному — у кого суп жидкий, у кого — жемчуг мелкий. Я что ж, я понимаю, конечно, что в классе тебе порой бывает тяжело, ты для них — беднота голоштанная. А в городке, откуда я приехала, на меня смотрят, как на счастливицу — надо же, в Москве зацепилась, квартиру получила, замужем побыла, сына родила… Там — да ты сам у дядьки это видел — все с огородов кормятся, работы почти нет… А те ребята, что на тебя свысока посматривают, — они кто сами-то? Вон, в России учатся, а не уехали ни в Англию, ни в Америку — выходит, у родителей деньжонок на это не хватило… Бедных, конечно, много. Богатых — гораздо меньше. Очень богатых — еще меньше. А тот, кто самый богатый — тот, наверное, и самый несчастный. Сидит за семью замками, как Кощей, стережет свои миллиарды, как бы их не растащили…
Ну уж в это Санек не поверил. Но возражать не стал.
— Раньше, при советской власти, все вроде бы были равны. Как говорится, все равны, и штаны рваны. И будущее обещали одно на всех: жить будем лучше, но одинаково. Раньше если кто был богат, то денег своих стеснялся. Кто — богачи? Богачи — ловкачи. Торгаши либо преступники, либо самые большие начальники, взяточники. Все они жили тогда под страхом Божиим. Ты-то той поры помнить не можешь, тебя тогда и на свете-то не было. Так что, считай, ты гражданин новой России — и все твои сверстники тоже первые ее граждане. Ну вот, пришло теперь другое время. Видно, не учли там, в Кремле, что всегда есть люди, которые как все жить не хотят. Когда эти люди взяли власть, то первым делом понаставили в стране перегородок между людьми. Чтобы каждый по-своему достатку жил в своем загончике. Со свиным рылом не лез в калашный ряд.
— Но я-то в школе как раз в калашном ряду со свиным рылом! — невольно вырвалось у Санька.
