Иэн Макьюэн - Амстердам
Так и не вернулось это до конца дня, покуда он снова не остался один. Он стоял у доски, пытаясь воскресить то мимолетное ощущение неожиданности. Он закрыл глаза и стал последовательно вспоминать утреннее совещание, все, что там было сказано. Но сконцентрироваться на задаче не мог, мысли блуждали. Все идет хорошо, все идет хорошо. Если бы не эта мелочь, он бы обнимал себя, плясал на столе. Вот так же было и утром, когда он лежал в постели, размышляя о своих успехах, и не мог вполне насладиться ими только из-за того, что его не одобрил Клайв.
И тут вспомнилось. Клайв. Едва он произнес про себя имя друга, все встало на место. Он прошел в другой конец кабинета, к телефону. Все просто и, кажется, возмутительно.
– Джереми? Можете ко мне зайти?
Джереми Болл явился через минуту. Вернон усадил его и повел допрос, записывая даты, место, время суток, известные факты, предполагаемые. Один раз Джереми позвонил по телефону, чтобы уточнить какие-то детали у репортера, работавшего по этому делу. Как только редактор внутреннего отдела покинул кабинет, Вернон по личному телефону позвонил Клайву. Снова продолжительные скрипы в поднятой трубке, шорох простыней, хриплый голос. Пятый час, что там с Клайвом, валяется весь день, как депрессивный подросток?
– А, Вернон? Я как раз…
– Слушай – что ты сказал утром? Я должен тебя спросить. Когда ты был на озерах?
– На прошлой неделе.
– Клайв, это важно. Какой это был день?
Кряхтение, скрип – Клайв пытался сесть.
– Наверное, пятница. А в чем?…
– Ты видел мужчину – нет, подожди. В котором часу ты шел через Аллен-Крагс?
– Около часу, кажется.
– Слушай. Ты видел, как человек напал на женщину, и решил не помогать. Это был Насильник Озерного края.
– Не слышал о таком.
– Ты что, газет не читаешь? За последний год он восемь раз нападал на женщин, в основном на туристок. Этой удалось уйти.
– Слава Богу.
– Нет, не слава Богу. Два дня назад он снова совершил нападение. Вчера его арестовали.
– Вот и хорошо.
– Нет, нехорошо. Ты не захотел помочь женщине. Ладно. Но если бы после этого ты пошел в полицию, не пострадала бы другая.
Короткая пауза: Клайв обдумывал его слова или собирался с силами. Теперь он окончательно проснулся и заговорил твердо.
– Одно из другого не следует, – сказал он. – Но пусть. Почему ты повышаешь голос. Вернон? Очередной маниакальный цикл? Чего конкретно ты хочешь?
– Я хочу, чтобы ты сейчас же пошел в полицию и рассказал, что ты видел…
– Не может быть и речи.
– Ты мог бы опознать его.
– Я сейчас заканчиваю симфонию, которая…
– Ни черта подобного. Ты лежишь в постели.
– Не твое дело.
– Это возмутительно. Иди в полицию, Клайв. Это твой моральный долг.
Шумный вдох на том конце, снова пауза, обдумывание ответа, затем:
– Ты объясняешь мне мой моральный долг? Ты? Это ты-то?
– В каком смысле?
– В смысле твоих фотографий, в смысле гадить на могилу Молли…
Упоминание экскрементов в связи с несуществующим захоронением знаменовало ту поворотную точку в диспуте, когда сдерживающие центры перестают действовать. Вернон перебил:
– Ты ничего не знаешь, Клайв. Живешь привилегированной жизнью и ни бельмеса ни в чем не смыслишь.
– В смысле подсиживать человека. В смысле грязной журналистики. Как ты себя выносишь?
– Можешь бесноваться сколько влезет. Ты не владеешь собой. Если не пойдешь в полицию, я позвоню туда сам и расскажу, что ты видел. Соучастие в попытке изнасилования.
– Ты в своем уме? Как ты смеешь мне угрожать?
– Есть кое-что поважнее симфоний. Это кое-что – люди.
– И эти люди так же важны, как размеры тиража?
– Иди в полицию.
– Иди в жопу.
– Сам иди.
Вдруг дверь в кабинет Вернона открылась; там стояла Джин, изнывая от тревоги.
– Извините, что прервала ваш частный разговор, мистер Холлидей, – сказала она. – Но, по-моему, вам надо включить телевизор. Миссис Джулиан Гармони собрала пресс-конференцию. Первый канал.
4
Партийные стратеги долго и напряженно обдумывали ситуацию и приняли несколько разумных решений. Во-первых, пустить утром телевизионщиков в знаменитую детскую больницу и заснять усталую, но счастливую миссис Гармони, выходящую из операционной после операции на открытом сердце, которую она сделала девятилетней черной девочке по имени Кенди. Хирурга сняли также во время обхода: она идет в сопровождении почтительных нянек и регистраторш, и дети обнимают ее с явным обожанием. Затем короткий сюжет на больничной стоянке – слезная встреча миссис Гармони с благодарными родителями девочки. Это были первые картины, которые увидел Вернон после того, как бросил трубку и, напрасно переворошив бумаги на столе в поисках дистанционного пульта, подбежал к установленному высоко в углу телевизору. Пока плачущий отец нагружал хирурга полудюжиной ананасов, закадровый голос объяснил, что в медицинской иерархии можно достичь таких высот, когда вас уже неловко называть «доктор». Вот такая вам миссис Гармони. Джин вышла на цыпочках, неслышно прикрыв за собой дверь, а Вернон с еще не унявшимся после ссоры сердцебиением вернулся за стол, чтобы смотреть дальше. Теперь мы перенеслись в Уилтшир, на какое-то возвышенное место, и смотрим оттуда на окаймленный деревьями ручей, вьющийся между лысых округлых холмов. Возле деревьев приютился симпатичный фермерский дом, и, пока комментатор обрисовывал известную предысторию дела Гармони, камера начала медленный долгий наезд, закончившийся овцой, кормящей новорожденного ягненка на лужайке, вблизи кустарника, прямо у входной двери. Это было еще одним партийным решением – отправить супругов и двух их взрослых детей, Аннабеллу и Неда, в их загородный дом на выходные, как только Роз закончит в больнице. Вернон увидел семейство: одетые в свитера и дождевики, они смотрели в камеру поверх низких решетчатых ворот, вместе с овчаркой Милли и домашним котом, британским короткошерстным по кличке Брайан, которого любовно прижимала к груди Аннабелла. Они как будто вышли на поклоны после спектакля, только министр, вопреки обыкновению, тушевался, выглядел застенчиво, даже робко, потому что центром события была его жена. Вернон знал, что дела у Гармони швах, но невольно кивнул, признавая его умение подать себя публике, профессионализм постановки.
Комментатор замолчал, и пошел синхронный звук – щелчки, жужжание фотокамер с электрическим приводом, обиженные голоса за кадром. Судя по тому, как перекашивалась и болталась картинка, там имела место изрядная толчея. В кадре мелькнуло небо, затем ботинки оператора и оранжевая лента. Вероятно, большая компания собралась за этой лентой. Наконец камера нашла миссис Гармони и успокоилась, и жена министра, прочистив горло, приготовилась сделать заявление. У нее что-то было в руке, но она не собиралась читать по бумажке. Выдержав паузу и убедившись, что внимание публики обращено на нее, она рассказала вкратце историю их брака, с тех времен когда она училась в Гилдхолльской школе музыки и драмы и мечтала стать пианисткой, а Джулиан был нищим жизнерадостным студентом юридического факультета. Годы тяжелой работы и скудости; однокомнатная квартира на юге Лондона, рождение Аннабеллы, несколько запоздалое решение изучать медицину, твердая поддержка со стороны Джулиана, гордость их первым домом, купленным в менее популярной части Фулхема, рождение Неда, успехи Джулиана на адвокатском поприще, ее первая интернатура и так далее. Тон ее был спокойным, даже доверительным, и сказанному придавали вес не столько ее классовая принадлежность, статус жены министра, сколько ее собственные профессиональные заслуги. Она говорила о том, как горда достижениями мужа, каким счастьем для них были дети, как они делили радости и огорчения, как ценили всегда веселье, дисциплину и превыше всего – честность.
