Анна Гавальда - Я ее любил, Я его любила
- Ну, как? - Она затаила дыхание. - Что скажешь?
- Кто такие Марта и Тино? - спросил я вместо ответа. По тому, как дрогнули ее губы, поникли плечи и упала рука, я понял, что очень скоро потеряю ее. Задав этот идиотский вопрос, я сунул голову в петлю. Она ушла в ванную и, прежде чем закрыть, дверь крикнула: «Хорошие люди!» Вместо того чтобы догнать ее, броситься ей в ноги, сказать: «Да! Конечно. Все, что захочешь, потому что я и живу-то на этой земле лишь для того, чтобы сделать тебя счастливой», я отправился на балкон покурить.
- И что потом?
- А ничего. Она хмурилась. Мы спустились в ресторан поужинать. Матильда была очень хороша. Прекрасна, как никогда, - так мне казалось. Такая живая, такая веселая. Все на нее смотрели. Женщины оборачивались, а мужчины мне улыбались. Она… как бы тебе это объяснить… она вся светилась… Кожа, лицо, улыбка, волосы, движения - она притягивала свет, вбирала его в себя и отражала с невероятным изяществом. Это смешение жизненной силы и нежности озадачивало меня. «Ты прекрасна», - признавался я, а она пожимала плечами. «У тебя глаза сияют». «Да, - соглашалась она, - сияют…»
Когда я вспоминаю ее сегодня, спустя столько лет, то, прежде всего именно такой - длинная шея, темные глаза, маленькое коричневое платье - она пожимает плечами в австрийском ресторане.
Знаешь, она не случайно была так хороша и обаятельна в тот вечер. Прекрасно знала, что делает: хотела, чтобы я запомнил ее именно такой. Возможно, я ошибаюсь, хотя не думаю… Это была ее лебединая песня, прощание, взмах платком из окна. Она была так умна, что просто не могла этого не осознавать… Даже ее кожа в этот день была нежнее, чем всегда. Понимала ли она? Что это было - благородство или жестокость? Думаю, и то и другое… И то и другое… В ту ночь, после ласк и стонов, она спросила:
- Могу я задать тебе вопрос? - Да.
- Ты ответишь? - Да.
Я открыл глаза.
- Тебе не кажется, что нам хорошо вместе?
Я был разочарован - ждал чего-то более… ну… оригинального. - Да.
- Ты согласен? - Да.
- Мне кажется, нам хорошо вместе… Я люблю быть с тобой, потому что никогда не скучаю. Даже когда мы не разговариваем, даже когда ты до меня не дотрагиваешься, даже если мы в разных комнатах, я не скучаю. Я вообще никогда не скучаю. Наверное, потому, что я тебе доверяю, тебе и твоим мыслям. Понимаешь? Я люблю в тебе все, что вижу, и то, чего не вижу. А ведь я вижу твои недостатки. Но, знаешь, мне кажется, твои недостатки дополняют мои достоинства. Мы боимся разных вещей. Даже наши демоны уживаются вместе! Ты лучше, чем хочешь казаться, я - наоборот. Мне необходим твой взгляд, чтобы… чтобы быть материальней, что ли. Как это по-французски? Устойчивей? Как говорят, когда человек интересен своим внутренним миром?
- Глубиной?
- Точно! Я похожа на воздушного змея - если кто-нибудь не держит в руках катушку, я - пфффр - и улетаю… А ты… знаешь, это забавно, ты достаточно силен, чтобы меня удержать, но при этом тебе хватает ума отпускать меня на волю…
- Зачем ты все это мне говоришь?
- Хочу, чтобы ты знал.
- Но почему сейчас?
- Не знаю… Разве это так уж невероятно - встретить человека и сказать себе: мне с ним хорошо.
- И все-таки, почему именно сейчас?
- Да потому, что мне порой, кажется - ты не осознаешь, как нам повезло…
- Матильда… - Да?
- Ты меня бросишь? - Нет.
- Ты несчастна?
- Не слишком. И мы замолчали.
На следующий день мы отправились бродить по горам, а еще через день разъехались - каждый в свою сторону.
Мое питье остывало.
- Это все?
- Почти.
- Прошло несколько недель, и она приехала в Париж. Позвонила и попросила уделить ей немного времени. Я был счастлив и одновременно раздосадован. Мы долго бродили, почти не разговаривая, а потом я повез ее обедать на площадь, на Елисейские Поля.
Когда я, наконец, осмелился взять ее руки в свои, она меня огорошила:
- Пьер, я беременна.
- От кого? - спросил я, бледнея. Она поднялась, просияв.
- Ни от кого.
Она надела пальто, оттолкнула стул, сияя улыбкой.
- Благодарю тебя, ты произнес именно те слова, которых я ждала. Да-да, я проделала весь этот путь, чтобы услышать два этих слова. Это было слегка рискованно.
Я что-то мямлил, тоже хотел подняться, но зацепился за ножку стола… Она сделала мне знак:
- Не двигайся. Глаза ее сверкали.
- Я получила то, что хотела. Мне никак не удавалось с тобой расстаться. Я не могу провести жизнь, ожидая тебя, но я… Да нет, ничего. Я должна была услышать эти слова. И увидеть твою трусость. Пощупать ее, понимаешь? Нет, не двигайся… Не вставай, говорю тебе! Не шевелись! Я сейчас уйду. Я так устала… Если бы ты знал, как я устала, Пьер… Я… я больше не могу…
Я встал.
- Скажи, ты отпустишь меня? Дашь свободу? Ты должен отпустить меня сейчас, должен дать мне уйти… - Она задыхалась. - Ты отпустишь меня, правда?
Я кивнул.
- Но ты ведь знаешь, что я тебя люблю, знаешь? - напоследок выговорил я.
Она была уже у двери и обернулась, прежде чем переступить порог. Пристально посмотрела на меня и отрицательно покачала головой.
Мой свекор встал, чтобы убить мошку на лампе. Он вылил остатки вина в свой стакан.
- Это конец? - Да.
- Вы ее не догнали?
- Как в фильмах?
- Да. Как в замедленной съемке…
- Нет. Я пошел спать.
- Спать? - Да.
- И куда же?
- Домой, черт побери!
- Почему?
- На меня навалилась такая слабость, такая страшная усталость… Много месяцев меня днем и ночью преследовал образ засохшего дерева. Мне казалось, что я залезаю на это дерево и соскальзываю в дупло. Я падаю мягко, так мягко… Словно лечу на парашюте. Подпрыгиваю и падаю все ниже и ниже. Я постоянно об этом думал. На работе, за едой, в машине, засыпая. Взбирался на свое дерево и соскальзывал в дупло.
- Депрессия?
- Не надо громких слов, прошу тебя, не надо… Ты прекрасно знаешь, как это бывает у Диппелей, - усмехнулся он, - сама только что объясняла. Никаких эмоций, никаких слюней, соплей и желчи. Нет, я не мог позволить себе подобный каприз. Поэтому я заболел гепатитом. Это выглядело приличнее. Я проснулся утром, с белками лимонного цвета, отвращением ко всему и темной мочой - все как полагается. Тяжелый гепатит у человека, который много разъезжает, обычное дело.
В этот день меня раздевала Кристин.
Я не мог пошевелиться… Провалялся в постели месяц, мучаясь дурнотой, совершенно обессиленный. Когда мне хотелось пить, я ждал, чтобы кто-нибудь вошел и подал мне стакан, если было холодно - даже не мог натянуть на себя одеяло. Я перестал разговаривать. Запрещал открывать ставни. Я превратился в старика. Доброта Сюзанны, собственное бессилие, перешептывание детей… все меня изматывало. Почему нельзя раз и навсегда закрыть дверь и оставить меня наедине с моим горем? Интересно, Матильда пришла бы, знай она… Интересно… О Боже… Я так устал. Воспоминания, сожаления и собственная трусость мучили меня все сильнее. Полуприкрыв глаза, борясь с приступами тошноты, я размышлял, какой катастрофой обернулась моя жизнь. Счастье было у меня в руках, а я упустил его, чтобы не осложнять себе существование. А ведь все было так просто. Достаточно было протянуть руку. Все остальное, так или иначе, устроилось бы. Все всегда устраивается, когда ты счастлив, согласна?
