Джонатан Франзен - Безгрешность
Я скажу: ни хрена себе – и буду держать язык за зубами. Потому что, мне кажется, Вы слегка преувеличиваете, когда пишете, как Вам жалко себя и как плохо быть знаменитым. Похоже, забыли, как это фигово, когда ты никому не интересен и не имеешь никаких возможностей, никакой власти ни над чем. Если Вы вздумаете раскрыть мой секрет, Вам поверят, но если я раскрою Ваш, просто скажут, что я сфабриковала письмо от Вас по какой-то своей нездоровой женской причине. Считается, что у нас, у девушек, есть по крайней мере эротическая власть, но мой недавний опыт показывает, что это просто-напросто ложь, мужчины так говорят, чтобы им не было слишком стыдно иметь ВСЮ власть, какая бывает.
По-видимому, у Вольфа как раз было время переписки – в Боливии послеполуденное: его ответ пришел быстро, несмотря на бесконечную цепочку серверов, обеспечивающих информационную безопасность.
Извините, если это прозвучало как жалость к себе, – я-то хотел, чтобы прозвучало трагично!
Да, я обладаю некоторой властью как мужчина, но я же не просил о том, чтобы родиться мужчиной. Есть мнение, что родиться мужчиной – все равно что родиться хищником, и тогда единственное, что остается хищнику, если он сочувствует мелкой живности и не хочет смириться с предназначением ее убивать, – это изменить своей природе и заморить себя голодом. Но, может быть, родиться мужчиной – это больше похоже на что-то иное? Скажем, на то, чтобы родиться, имея больше денег, чем другие. Тогда вопрос, как правильно себя вести, приобретает более интересную социальную окраску.
Надеюсь, Вы приедете к нам. Приедете и убедитесь, что возможностей у Вас больше, чем Вы думали.
Ответ ее разочаровал. Многообещающий, казалось бы, флирт переходил в немецкие отвлеченности. Пока пропекались коржи для торта, она написала ему:
Уважаемый мистер с весьма уместной волчьей фамилией!
Я-то чувствую себя скорее мелкой живностью, которая смирилась со своей природой и просто-напросто хочет быть съеденной. Причина тому – несомненно, мое душевное состояние, тот внутренний бардак, что виден сейчас многим, кто меня знает. Ваш Проект кажется мне местом, где многие гораздо более благополучные, чем я, люди радостно реализуют свой потенциал. Если у Вас нет лишних $ 130 000, чтобы я расплатилась по учебному кредиту, и если у Вас нет настроения написать моей матери (одинокой, нелюдимой, склонной к депрессии) что-нибудь такое, что убедило бы ее согласиться неизвестно сколько обходиться без меня, боюсь, я не смогу раскрыть у Вас эти свои чудесные новые возможности.
Искренне Ваша, ПипОт письма разило жалостью к себе, но она его все-таки отправила, а затем, покрывая торт веганским кремом, похожим на оконную замазку, и собирая рюкзак для поездки в Фелтон, мысленно проиграла заново свои последние неудачи с мужчинами.
Дороги были загружены, и потому автобус сделал в Сан-Хосе слишком короткую остановку, выйти Пип не успела. Пока автобус ехал дальше по Семнадцатому шоссе и через горы Санта-Круз, она чувствовала, как боль расходится от мочевого пузыря по всему животу. Когда проезжали Скоттс-Вэлли, появился драгоценный туман, и внезапно время года стало иным, время суток – менее определенным. Июньскими вечерами очень часто бывает так, что океанский туман, накрывая прибрежный Санта-Круз точно огромной лапой, ползет над деревянными “русскими горками”, над медленно текущей рекой Сан-Лоренсо, над широкими улицами, где селятся серферы, и поднимается вверх, к секвойям. К утру то, что выдохнул океан, сгущаясь, становится росой, такой обильной, что начинают течь ручейки. И это один из обликов Санта-Круза: призрачный, серый, поздно просыпающийся город. Когда же океан поздним утром делает вдох, появляется другой Санта-Круз, оптимистичный, солнечный; но огромная лапа весь день висит над океаном, дожидаясь своего часа. Ближе к закату, словно депрессия после эйфории, она снова надвигается на берег, приглушая все человеческие звуки, скрывая пейзажи, делая все более локальным, – зато хриплый рев морских львов на камнях под пирсом, кажется, звучит теперь громче. Их арп, арп, арп, которым они сзывают родичей, все еще плавающих в тумане, слышно за мили.
К тому времени, как автобус, свернув с Фронт-стрит, подъехал к станции, зажглись обманутые датчиками уличные фонари. Пип проковыляла в уборную, отыскала незанятую кабинку, уронила рюкзак на грязный пол, сверху пристроила коробку с тортом и сдернула с себя джинсы. Внутренние мышцы медленно расслаблялись – и тут пискнул телефон, сигнализируя о входящем сообщении.
Практика рассчитана на три месяца с возможностью продления. Ваша стипендия покроет текущие платежи по кредиту. А Вашей матери, не исключаю, будет полезно немного побыть без Вас.
Жаль, что Вам сейчас нехорошо и Вы чувствуете себя бессильной. Перемена обстановки иногда в таких случаях помогает.
Мне часто хотелось понять, как чувствует себя пойманная добыча. Иногда она, кажется, застывает в челюстях хищника, словно не испытывает боли. Словно природа в последнюю минуту проявляет к ней милосердие.
Пип изучала последний абзац, пытаясь понять его смысл: завуалированная угроза? Или, наоборот, обещание? Но тут вставил свое слово рюкзак – вернее, не слово, а этакий суховатый выдох. Просел под тяжестью коробки с тортом. Прежде чем Пип успела унять струю мочи и рвануться за коробкой, та сползла на пол, раскрылась и вывалила торт вниз кремом на влажный от тумана пол, где сигаретный пепел был смешан с нечистотами, где наследили уличные музыкантши, бродяжки и попрошайки. Раскатились ягоды.
– Очень мило с твоей стороны, – сказала она погубленному торту. – Как ты для меня постарался.
Плача из-за своей незадачливости, она собрала незапачканные остатки торта в коробку, а потом так долго вытирала бумажными полотенцами пол от крема – можно подумать, это какое-то дерьмо-альбинос, можно подумать, кому-нибудь, кроме нее, важна тут чистота, – что едва не опоздала на фелтонский автобус.
Попутчица, грязнуха со светлыми дредами, обернулась и спросила:
– В Ломпико едешь?
– Нет, только донизу, до Фелтона, – ответила Пип.
– Я в Пико три месяца, раньше никогда не была, – сказала девушка. – Там так клево, ни на что не похоже! Там два парня, они меня пустили к себе жить за секс с обоими. А я разве против? В Пико все по-особому. Ты там бывала?
Так вышло, что именно в Ломпико Пип рассталась с девственностью. Может, и правда там особое место?
– Вижу, у тебя неплохо все складывается, – вежливо заметила она.
– Пико – это супер, – подтвердила девушка. – Они возят к себе воду на участок, потому что он наверху. И с пригородной швалью не тусуются. Круто! И кормят меня, и всё. Там ни на что не похоже!
