Сью Таунсенд - Ковентри возрождается
Сегодня утром мы идем попрошайничать; Додо Говорит, что суббота всегда благоприятный для этого день. Потом, ближе к вечеру, мы намерены заняться переустройством своего картонного дома, а позже, когда станет темно, мы пойдем на Флад-стрит, где живет с женой Николас Катбуш. Детей у Катбушей нет: у Николаса непостоянные гены, а его жена занята собственной карьерой.
Вот как мы попрошайничаем. Мы всегда обращаемся к женщинам нашего возраста и того круга, к которому от рождения принадлежала Додо. Предпочитаем мы утомленных на вид женщин с большими хозяйственными сумками. Найти их не сложно. Мы встаем у дверей дорогого универмага типа «эксклюсив» (когда я была маленькой, то думала, что зайти в такой магазин, единственный в нашем городе, может только член какого-нибудь клуба или общества). Мы с Додо обязательно держим в руках сумки из универмага «Харродз». На ночь мы кладем их под себя, чтобы выпрямить складки на полиэтилене. Когда нам на глаза попадается вконец уморившаяся женщина, мы начинаем действовать. Додо разражается слезами и страдальчески кричит:
— О Боже мой, там же было все — кошелек, записная книжка «Филофакс» в кожаном переплете, рецепты, инсулин. — Потом, уже добившись внимания измотанной женщины (в девяти случаях из десяти), Додо восклицает: — Ах, нет! Не может быть!.. Фотографии детей!
Моя роль состоит в том, чтобы утешать Додо, просить женщину помочь; когда она уже участвует в спектакле, ахнуть и произнести:
— Додо, а мой кошелек, помнишь? Я еще попросила положить его к тебе в сумочку. Теперь нам даже такси не на что взять.
Тут Додо должна снова разрыдаться (это у нее на редкость здорово получается). Как правило, наши замотанные женщины выкладывают деньги на такси без прямых просьб. В среднем два фунта. Неужели они полагают, что на два фунта можно хоть куда-то уехать?
До сих пор самое большее, что нам удавалось наклянчить за день, — это двадцать восемь фунтов. Само собой, мы разделили их поровну. Я на свои купила теплое белье и носки. Додо же просадила деньги на бутылку водки и бельгийские шоколадные конфеты из дорогого универмага «Либертиз». Я знаю, что это не может продолжаться вечно. Я не хочу так жить.
— Дорогая, — говорит Додо, — мы же оказываем им услугу. Представь, как они счастливы, что сумели помочь двум временно нуждающимся женщинам. И для них это забавная история, правда? Есть что рассказать своему придурку.
Додо всех мужчин называет «придурками»; они ей не очень-то нравятся. А мне нравятся... в общем.
Мы брели вдоль набережной, пока не стемнело; в невидимой воде поплыли отражения освещенных зданий; тогда мы отправились на Флад-стрит. Где мы только не ходим. Додо нравится показывать мне интересные дома и прочие достопримечательности. Я уже знаю, как какой мост называется. Сегодня, когда мы шли по Вестминстерскому мосту, я заставила Додо остановиться и долго глядела на город, простирающийся вверх и вниз по течению. Додо обозвала меня провинциалкой, но сама посмотрела вокруг и сказала: «Милый старый Лондон», — и мы пошли дальше. Нам понадобилось четыре часа, чтобы добраться до Флад-стрит. Я была разочарована. Я ожидала, что дома здесь будут больше. Додо ведь говорила, что ее брат был когда-то членом кабинета министров. Или она сказала, мастер по кабинетной мебели?
К одному из домов подъехала машина, вышел шофер и открыл заднюю дверь. Из машины вылез высокий смуглый мужчина. В руках он держал огромный букет темно-красных роз.
— Это Ник, — сказала Додо. — Похоже, он совершенно обобрал цветочный магазин «Интерфлора».
Тихо урча, машина отъехала, и Додо подбежала к брату:
— Ник!
Он отскочил от нее и с трудом всунул ключ в скважину на блестящей черной двери.
— Не сегодня, Додо. У нас люди, и я опаздываю.
— Мне только нужна кое-какая одежда. Это моя подруга. — Мы стояли на пороге, уже ступив одной ногой в дом, подобно настырным свидетелям Иеговы.
— Додо, сегодня у Кэролайн день рождения, у нас званый ужин.
— Тогда я хочу поздравить ее с днем рождения, Ник. Пусти меня, пожалуйста.
— Додо, ты просто безмозглая корова.
— Ублюдок.
— Сука.
К нам вышла высокая худая женщина в шуршащем платье.
— Нек? Это ты, Нек? Что это у тебя?
— Привет, Кэро. Додо, отвали. Отвали, Додо!
— Ах, Додо, неужели это ты, дорогая?
— Да. Это Додо, чтоб ее, явилась нам все испортить. Ах да, эти цветы для тебя, дорогая. С днем рождения!
— Спасибо. Додо, как ты прекрасно выглядишь! Ты по-прежнему живешь среди подонков? Входи и закрой дверь. Это кто, подруга?
— Да, мы в одной коробке живем. Я зову ее Яффа, в честь этого сорта апельсинов — из-за ее волос.
— Здравствуйте, Яффа. Меня зовут Кэролайн. Вы, полагаю, уже познакомились с моим мужем.
Мы втиснулись в крошечную прихожую. В конце коридора слегка приоткрылась дверь. Мне была видна сверкающая люстра, свечи, серебро, крахмальная скатерть и половина платья, открывавшего плечи. Мне были слышны голоса с безупречным выговором и довольный смех. До меня долетал запах еды, горящих углей и цветов. Звуки классической музыки напомнили о радиопередаче «Любимые мелодии семьи» и о телеведущем Клиффе Мичелморе.
Дверь в конце коридора отворилась, и в ней возникла хорошо известное лицо. Оно не было знаменитостью, не участвовало в телеиграх, но почти каждый вечер оно появлялось на экране телевизора. Оно имело какое-то отношение к правительству, закону, к полиции... к министерству внутренних дел. Судя по выражению лица, оно было счастливо видеть Додо.
— Ну, провалиться мне на этом месте, если это не Додо! Мы только что о вас говорили. Кэролайн сказала, что вы теперь вполне здоровы.
— О, вполне. Вы жутко выглядите, Поджер.
— Это все новая должность; ваш братец виноват. Если бы он тогда не влип, я и сейчас еще дремал бы у себя в Минсельхозрыбе.
— Да, мне жаль, что тебе пришлось уйти с работы, Ник, — сказала Додо.
Тем временем мы уже шли к сверкающей огнями комнате.
— Сам виноват, идиот, — сказал Ник, — незачем было таскать документы отдела МИ-5[23] в бар «У Граучо».
— Беда не в том, сынок; глупо было оставлять их там. Вот на них и наткнулся Ян Хислоп[24].
Все долго и весело смеялись, и мы вошли в столовую.
— Додо! — вскричали одновременно четыре хорошо одетых человека. Началась суматоха, так как каждый хотел ее обнять. Ник, надувшись, стоял в стороне. Стряхнув с себя обнимавших, Додо представила меня:
— Это Яффа, мы живем в одной картонной коробке.
Новый взрыв смеха. Я пожала каждому мягкую руку, а потом Кэролайн увела меня к себе почистить перышки. Додо осталась внизу сплетничать с друзьями.
По стенам двух комнат были развешаны туалеты Кэролайн. Она велела мне побыстрее выбрать, что приглянется. Тем временем ванна уже полнилась душистой пеной.
Я выбрала вечернее без бретелей платье из зеленого атласа, с жестко накрахмаленной юбкой в оборках и дюжиной тюлевых нижних юбок. У каждой был свой оттенок зеленого, как у графств на карте Ирландии.
— Сколько тебе лет? — спросила Кэролайн, когда я, вымывшись и одевшись, расчесывала волосы.
— Сорок завтра, — сказала я.
— Да?! Елки-палки!
Я положила щетку назад, на забитый туалетный столик; надо было знать французский на «отлично», чтобы разобраться во всех этих баночках и флакончиках.
— Берите, берите, Яффа. Это все беспошлинная дребедень. Не очень-то романтично, правда? Мой муж, когда опаздывает на самолет, врывается, как бык, в магазин беспошлинных товаров и хватает с парфюмерного прилавка бутылку, любую. «Надо ведь жену порадовать, — думает он, — надо ей привезти подарочек».
Она внимательно взглянула мне в лицо.
— Вы не пользуетесь замазкой?
— Извиняюсь?
— Косметика; никакой косметики?
— Нет.
— Елки-палки! Вы хотите сказать, у вас просто такое лицо?
— Да.
Она вывела меня из комнаты, и мы стали спускаться по лестнице. Она положила мне на плечо свою белую руку.
— Кстати, Яффа, не обижайтесь, но никогда, никогда не говорите «извиняюсь». «Извиняюсь» говорят торгаши в бирмингемских бистро.
На лестнице к нам подошла Додо. Она тоже преобразилась, как и я. Черные волосы зачесаны назад и стянуты в узел. На ней бархатное платье с открытой спиной. Шея чистая. Кэролайн выразила неодобрение.
— Опять черное, Додо?
— Ах, ну не могу же я надеть цветное, Кэролайн. Я еще отнюдь не настолько счастлива.
— Пора тебе успокоиться по поводу Джефа, До. Тому уже три года, как он гниет в гробу.
— Пойдем завтра навестим Джефа, — обратилась ко мне Додо. — Завтра ведь воскресенье?.. Да, и отнесем Джефу цветов.
— Завтра брат прилетает, я хочу его встретить, — сказала я.
