Патрик Бессон - Закат семьи Брабанов
Через двести метров актриса, задыхаясь, остановилась.
— Несите меня, — приказала она Коллену.
Он подставил ей свою широкую и тяжелую спину, которую ненавидел, когда видел ее на фотографиях. Ему казалось, что она выдает его ужасающее положение в жизни: тупую и злобную покорность, сопровождаемую вспышками жестокости.
— Я пошутила, — заявила Эрлебом. — Еще далеко до Челси?
— Мы должны найти Мраморную арку — а это всегда нелегко, когда ее ищешь — и спуститься по Парк-лейн до арки Веллингтона.
— Сколько времени это займет?
— Если мы заблудимся или не заблудимся?
— Если заблудимся.
— Если заблудимся… предположим, мы решаем пойти по Оксфорд-стрит, думая, что это будет более приятно и укоротит наш путь, затем путаем Кенсингтон-хай-стрит с Кенсингтон-гарден — о, это может занять два-три часа.
— А если не заблудимся?
— Это невозможно. Вы совершенно не умеете ориентироваться, а я слишком занят, любуясь вами, чтобы следить за дорогой.
— В это время еще есть самолеты?
— В Челси?
— Нет, в Париж.
— Вы не хотите возвращаться в Челси?
— Нет, квартира слишком уродливая. Я вернусь туда, когда кто-нибудь — но кто? — изменит интерьер.
Она словила такси, похожее на огромного шмеля с влажными, сверкающими крыльями.
— Я не предлагаю вам ехать со мной в аэропорт, — сказала она Стюарту.
— Почему?
— Хорошо, я предлагаю вам поехать со мной в аэропорт.
— Согласен.
Последний рейс на Париж — самолет «Эйр Индия», прилетевший из Москвы — был в 23 часа 48 минут. Актриса едва успевала купить билет. У окошка она спросила Коллена:
— Может, вы тоже хотите купить билет?
В такси Стюарт, которого она упрямо продолжала звать Стевортом, взял ее за запястье, но она сразу же перевернула его руку, как переворачивают блин, и с ироническим вниманием хирурга в отпуске исследовала ее, в некотором роде прощупала, сделала вскрытие, словно это была мертвая рука, скелет руки; чувствуя сильный холод внутри, а точнее, в своей кисти, Коллен отдернул ее и засунул в карман, чтобы она немного согрелась. Перед приездом в Хитроу он попытался поцеловать актрису, но она зашлась от смеха, увидев, как на нее надвигается его крупное, с красными пятнами лицо.
— Что вас так рассмешило? — спросил он.
— Ваш нос.
— Благодарю вас.
— Не сердитесь на меня, Стеворт. Я не часто смеюсь.
Актриса купила два билета до Парижа, сказав, что теперь он может проводить ее в зал для посадки, поскольку его функция на земле, как ей кажется, состоит в том, чтобы повсюду сопровождать ее этой ночью. Когда нужно было садиться в самолет «Эйр Индия» (сари, запах благовоний, многочисленные семьи из Бомбея и Калькутты, угрюмые французские дипломаты, усталые немецкие туристы, путешествовавшие автостопом), актриса сказала, что чувствует приближение приступа спазмофилии и попросила Коллена, дувшегося на нее с тех пор, как она рассмеялась ему в лицо, проявить любезность и подняться вместе с ней в самолет, а если она увидит, что все нормально и она сможет перенести полет, выйти из самолета. Он схватил ее за плечо, как хватают тряпку. Мягким голосом она попросила:
— Поласковее, пожалуйста.
И в этот момент Коллен влюбился. Он проследил, чтобы она удобно устроилась в первом классе, нашел ей подушку, плед, принес стакан воды, чтобы она запила свои гомеопатические таблетки против спазмофилии. Бледная и притихшая, она говорила:
— Спасибо, Стеворт.
В результате другие пассажиры, приняв Коллена за настоящего стюарда, которого еще не видели, потому что сели в Лондоне или потому, что тот до сих пор обслуживал туристический класс, стали просить его оказать им мелкие услуги: принести скотч, газету, сказать, какая погода в Лондоне или Париже, уточнить время прилета в Париж, температуру на земле и так далее, — задания, которые мой будущий шурин выполнял с той любезностью, которую проявлял, находясь в абсурдных ситуациях. Он мог быть в гармонии с самим собой лишь тогда, когда его жизнь не имела смысла. В конце концов, настоящий стюард спросил у него, кто он такой и чем тут занимается.
— Я сопровождаю мадмуазель Эрлебом, возвращающуюся во Францию.
Поскольку Кармен Эрлебом была известна в Индии, а также во многих провинциях азиатского полуострова, стюард захлопал ресницами и пригласил Коллена сесть, так как самолет должен был взлететь. Стюарт сел рядом с Эрлебом и застегнул ремень безопасности.
— Вы все еще тут? — спросила актриса.
— Вам это мешает?
— Нет, наоборот.
Он провел весь полет, разрываясь между этим «Нет, наоборот» — фразой, застрявшей в его мозгу, в которой он пытался обнаружить скрытый смысл и определенные обещания — и подарками, любезностями, знаками внимания, которыми засыпал его персонал самолета из-за невозможности лично оказать почести актрисе, поскольку она уснула или, скорее всего, делала вид, что уснула. Слух о том, что французская актриса Эрлебом находится на борту, распространился по салону, и, к большому неудовольствию пассажиров первого класса, пассажиры из туристического группами по четыре-пять человек в сопровождении стюардов и стюардесс стали ходить любоваться спящей актрисой. Когда Стюарт поправлял плед Эрлебом или легонько похлопывал ее по запястью, чтобы проверить, жива ли она, за ним наблюдали восхищенные почитатели, а одна индианка в сиреневом сари и белых сандалиях встала на колени перед его креслом и поцеловала ему руку. Актриса сняла свою маску за несколько минут до посадки. Они вышли из самолета под восторженные крики пассажиров и экипажа, и шофер такси, который повез их в Париж, спросил у Кармен Эрлебом, не она ли Кармен Эрлебом.
— Давайте вернемся в Лондон, — предложила актриса.
— Больше нет рейсов, — ответил Стюарт.
— Но туннель под Ла-Маншем открыт.
— Прокат машин не работает.
— Зачем брать напрокат машину, если мы уже в машине?
Эрлебом высадила Коллена у отеля на Эбери-стрит на следующее утро в восемь часов. Почти все время актриса проспала, и Стюарт в конце концов тоже уснул. Они позавтракали в Брикстоне с шофером. Тот купил поляроид у уличного пакистанского торговца и сделал двенадцать снимков Эрлебом, поклявшись на Новом Завете, что никогда не продаст их прессе. Это, конечно же, был шофер-католик, так как до сегодняшнего дня, насколько мне известно, эти фотографии нигде не появились. Впрочем, замечал Коллен, рассказывая по меньшей мере раз в неделю эпизод в Брикстоне, если бы шофер такси не был католиком, разве он хранил бы в машине Новый Завет? Коллен оставил себе один снимок, сохранившийся у меня до сих пор и составлявший, кроме пяти детей Коллена, мизерное наследство Синеситты. На нем мой шурин запечатлен перед гигантской тарелкой яичницы, бекона и сосисок, не зная, на что смотреть: на тарелку, на Эрлебом, с ироничной улыбкой прислонившуюся к его плечу, или же в объектив. На этом снимке у него радостное и потерянное лицо мужчины, который переживает самый романтический момент в своей жизни, но еще не знает об этом и верит, что за этим эпизодом последуют и другие, много других, еще более романтичных, сменяющих друг друга в бешенном темпе до тех пор, пока не придет время безболезненно перейти в мир иной, где жизнь окажется еще романтичнее.
Перед приездом на Эбери-стрит Коллен спросил у актрисы, увидятся ли они когда-нибудь снова. Она ответила, что, вероятно, нет, так как все, что они могли бы сделать после этой ночи, покажется им не имеющим значения.
— Даже если бы мы занялись любовью? — спросил Стюарт.
— О, это невозможно. Вчера я вам солгала: у меня есть жених, и через десять минут он задаст мне головомойку.
Надеюсь, вы венчаетесь в церкви? — поинтересовался шофер такси, что утвердило Коллена в мысли, что это был не просто добропорядочный, а ревностный католик.
— Я уже замужем, — сказала Эрлебом.
Перед отелем она предложила Стюарту:
— Пожмем друг другу руки.
— А почему бы нам не поцеловаться?
— Потому что это оригинальнее — пожать друг другу руки.
Когда он вошел в свой номер, Синеситта, стоя у окна в той же одежде, что и накануне: бежевом кашемировом пуловере и зеленых велюровых брюках, — спросила, почему он вышел из парижского такси и пожал руку Кармен Эрлебом.
— Ты следишь за улицей? — удивился Коллен.
— Я слежу за улицей с часа ночи.
— А что ты делала до часа ночи?
— Разговаривала с твоим братом, ужинала с твоим братом, пила с твоим братом, танцевала с твоим братом.
— Спала с моим братом?
— Нет.
В этот момент моя сестра солгала впервые в жизни. Интересно отметить, что она начала лгать только тогда, когда познала любовь благодаря Стюарту Коллену. Отсюда можно прийти к выводу, что именно любовь заставляет нас лгать. Нужно сделать всего лишь шаг, и Синеситта радостно его сделала. Кстати, она с радостью вступила и в связь с Аленом, который был второй частью — в музыкальном смысле этого слова — ее страсти к Стюарту.
