Патрик Бессон - Закат семьи Брабанов
В Кенсингтон-гардене Стюарт и моя сестра сели на скамейку. Стюарт сразу же обнял Синеситту и стал ласкать ее грудь. Моя сестра растрогалась: мужчина в пятьдесят лет вел себя так, словно ему было пятнадцать, а ей — двенадцать. Ее грудь под пуловером была по-новому мягкой, теплой, что удивило Коллена, и он сразу же вспомнил, что это грудь будущей матери. Он моментально отдернул руку.
— Теперь ты ждешь ребенка. Для меня это свято.
— Ты не дотронешься до меня, пока я не рожу?
— Да.
— Тысячи людей занимаются этим.
— Но не я.
— Я не собираюсь девять месяцев оставаться без секса.
— А вот и останешься! Девять месяцев. Пояс целомудрия. Диета. Пост. Рамадан.
— В таком случае я предпочитаю сделать аборт!
Огонек надежды вспыхнул под серыми бровями Коллена. Моя сестра решила, что Стюарт отказывается заниматься с ней сексом, чтобы заставить сделать аборт, но во время своих четырех последующих беременностей она поняла, что отвращение Коллена к беременным женщинам было настоящим. Она прислонила голову к его широкой груди радушного мужчины, привыкшего за многие годы любовных похождений выслушивать откровения женщин о всех их мелких неприятностях. Синеситта посмотрела на воду, подумала, что будет скучать, и сказала, что будет скучать, потому что всегда говорила то, что думала. У Стюарта это сразу вызвало раздражение и агрессивность, словно трудности Синеситты были тяжкой проблемой, угрожавшей удовольствию, которое он получал — или не получал — от жизни.
Он почесал макушку ногтями, которые Синеситта обрезала ему раз в неделю. Кроме того, она мыла ему ноги. Сестра жаловалась, что мужчины не умеют этого делать. Стоя под душем, они только смачивают их, будто надеются, что ноги отмоются сами, словно по волшебству. Хорошо еще, если выйдя из душа, они их вытрут. То же самое было в ванне. Они подставляли ноги под струйку горячей воды, смешанной с холодной, ни секунды не задумываясь о том, что эти ценные и, в некотором роде, незаменимые приспособления, хотели бы, как и подмышки, промежность, подколенные впадины или руки, чтобы их намылили, потерли мочалкой, поухаживали за ними. «Даже у аккуратных и следящих за собой мужчин грязные ноги», — говорила Синеситта. Лично она никогда не встречала мужчину с чистыми ногами. Конечно, певец из Ланьона не снимал туфель, занимаясь с ней любовью, но у Жана-Луи Трюбера ноги были отвратительные, а у Ивана Глозера не лучше — что я после тридцати лет совместной с ним жизни охотно могу подтвердить.
— Ты бы хотела встретиться с Аленом? — поинтересовался Коллен.
Он задал этот вопрос нежным голосом, в котором, однако, сквозила угроза. Синеситта, как обычно, не увидела в этом опасности и в некотором смысле оказалась права, поскольку предстоящая встреча была опасна не для нее, а для Коллена — после нее моя сестра могла его бросить. Но он, понимая, что рискует, все-таки считал, что, если даже потеряет все, Синеситта все равно будет страдать больше.
Ален Коллен жил в Мэйфере, районе, где когда-то родилась Елизавета II. Окна его квартиры выходили на Беркли-сквер. Стюарт и Синеситта, пришедшие пешком из Кенсингтон-гардена и уже несколько раз заблудившиеся на темных и мокрых улицах, окаймлявших задний фасад Букингемского дворца (словно собиравшихся привести в смятение ирландских террористов при атаке сзади), промокшие и заляпанные грязью, наконец очутились на Беркли-сквер. Стюарт позвонил в дом № 15 на Бартон-стрит. Приблизительно через минуту тяжелая черная дверь с золотым молоточком, которым, естественно, никто не пользовался с тех пор, как установили звонок, отворилась. В проеме стоял высокий человек с седыми волосами и зелеными глазами. Синеситта подумала, что он намного старше Стюарта, и удивилась, почему два брата не обнимаются, не пожимают друг другу руки.
— Месье Стюарт! — воскликнул мужчина.
— Салют, Спенсер! Я возвращаюсь в башню!
Моя сестра поняла, что этот человек был дворецким. Коллен толкнул дверь, но безуспешно.
— Что с этой дверью? Она слишком стара, как, впрочем, и ты, Спенсер, пора бы ее поменять!
— Месье Стюарт, вам лучше не входить. Не сегодня. У вашего брата гости.
— Он принимает каждый вечер. Давай, Спенсер, не валяй дурака, впусти меня.
— Прошу вас, месье Стюарт. Ваш брат будет очень шокирован, увидев вас после всех этих лет…
Синеситта подумала, что братья перестали встречаться задолго до того, как Стюарт попал в тюрьму. Действительно, они не виделись двадцать лет, так как один находился в Сити, а другой сидел во Флёри-Мерожи, о чем в нашей семье никто, кроме Бенито, еще не знал. Дверь ходила взад-вперед, поскольку каждый мужчина толкал ее со своей стороны. Слуга старался захлопнуть ее под носом у Стюарта, а тот пытался силой войти в дом брата. Он бросил быстрый, косой взгляд на Синеситту и закричал:
— Помоги мне, дура!
— Послушай, Стюарт, в этих условиях, может, не стоит… пойдем лучше в Сохо, вьетнамский суп будет как раз то, что надо…
Нажатие с внутренней стороны двери, казалось, усилилось, поскольку розовое лицо Коллена превратилось в багровое, и бывший заключенный со всей силы сощурил глаза и сморщил нос.
— Помоги же, твою мать! Мы возьмем этих сволочных англичан!
Патриотические струны взыграли в сердце Синеситты. Забыв о своем смущении и статусе иностранки, она бросилась на дверь со свирепостью галльского петуха. Спенсер, чувствуя, что долго не продержится против Стюарта, закаленного тюрьмой и получившего подкрепление, в последнем патриотическом порыве отчаянно закричал старое название хита «Битлз»:
— Help![16]
Какая-то субретка уже была готова к нему присоединиться, когда французы — если можно так выразиться, потому что в Синеситте текла четверть австрийской крови, а Стюарт был наполовину испанцем по своей матери — в блестящем групповом усилии, примеры которого наша нация, увы, дает не слишком часто, особенно в спортивной области, одержали победу. Сияющие, запыхавшиеся, они очутились в просторном, светлом, отделанном лепниной холле частного особняка Алена Коллена. Стюарт похлопал по плечу разгневанного и растерянного слугу.
— Не хмурься, Спенсер, ты хорошо защищался.
Француз повернулся к перепуганной субретке, которая в своем черном платье дрожала от страха так, словно любовник бросил ее без пальто на паперти собора святого Павла во время снежной бури.
— Вам, мадмуазель, следовало быть более быстрой… В любом случае, с Синеситтой вам не тягаться.
Субретка посмотрела на метр восемьдесят три моей сестры с холодным ужасом и бросилась в буфетную. Стюарт взял под руку слугу.
— А теперь, Спенсер, сообщи о нашем приходе.
— Это невозможно, месье Стюарт. Ваш брат мне этого не простит. Я потеряю свое место. Вот уже десять лет, как он запретил нам произносить ваше имя в этих стенах.
— Это из-за Жюстины, его бывшей жены. Она училась в Эльзасской школе с моей супругой. Теперь этой проблемы уже нет.
— Вы зря так думаете, месье Стюарт.
— Если ты не сообщишь обо мне, я сообщу о себе сам.
— Помилуйте, нет!
— Я сделаю это!
— Ваш брат дает большой обед. У него мадмуазель Эрлебом.
— А вот этого не стоило говорить, — заявил Коллен, устремляясь к лестнице. — Я посмотрел все фильмы с ее участием, когда сидел во Флёри.
13
Ален Коллен сидел между двумя дамами напротив какого-то мужчины. Синеситта узнала в нем Робера Этесса — писателя и бывшего банкира, одну из книг которого она прочитала. Увидев Стюарта и мою сестру, вошедших в столовую, Ален Коллен встал. Салфетка, которую он держал на коленях, упала на пол, и следующие минуты Синеситта провела, задаваясь вопросами: стоило ли ее поднимать, и которая из женщин была Кармен Эрлебом.
— Что ты тут делаешь? — спросил Ален у Стюарта.
— Пришел поужинать.
— Мог бы и позвонить.
— Я не хотел, чтобы ты неожиданно отправился на уик-энд в Уимблдон. Кроме того, нам уже пришлось приложить силу, чтобы проникнуть за твою дверь, не правда ли, Синеситта? Кстати, вот Синеситта, моя невеста, мать моего ребенка.
— У тебя есть ребенок?
— Будет. Тебя это удивляет?
— Я поражен.
Стюарт, несносный со своими насмешками, бессмысленно продолжая упорствовать, повернулся к моей сестре.
— Он поражен. Хотя на то нет причин. Эти банкиры из Сити — ничтожные людишки.
— Мадмуазель, — спросил Ален, показывая на Стюарта, — кем бы вы ни были и что бы ни делали до того, как войти в мой дом, ответьте прямо на мой вопрос: вы собираетесь иметь ребенка от этого человека?
— Да, — ответила Синеситта.
— Вы ударились головой, бедняжка. Вы не имеете ни малейшего представления, в какое осиное гнездо сунулись. Пройдемте в мой кабинет. Ты позволишь? — обратился он к Стюарту.
— После такого приема разве я могу тебе отказать?
