Геннадий Баннов - За огнями маяков
Помолчали, осмысливая наговоренное, а больше — недоговоренное.
— Когда уезжаете?
— Как получим литеры.
— Сразу сообщи, приду провожать.
— Это можно не говорить, это само собой…
— А я буду переживать и плакать. И вспоминать тебя, и думать о тебе.
— Я приеду к тебе до окончания срока, в отпуск. Во время летних каникул, вот увидишь.
— И зачем же только я с тобой познакомилась? Зачем, зачем?!
Ладонью он погладил вздрагивающее ее плечо.
— Видно, твое время пришло. Не со мной, так с кем-нибудь другим. Сдружилась бы с тем же Феликсом Телицыным…
— Не говори о нем, не надо. — Она положила руки ему на плечи, обвила шею. Губы их встретились. Сжал гибкое и сильное ее тело, и замерли оба, и почувствовали друг в друге мужчину и женщину, и что-то новое в этот миг народилось в их отношениях.
С кажущимся спокойствием, со сдерживаемым дыханьем стали говорить о своем будущем. Которое, конечно же, ожидает их и состоится. Несмотря ни на что!
— Мне кажется… Кажется… — Она смотрела на него с любопытством, а он прервал:
— Да вот что я сейчас надумал: у нас с тобой дети будут… крепкие и здоровые!
Она спокойно отнеслась к сказанному. Но что-то ее удивило, кажется:
— Это ты сейчас надумал? — сверкнув слезинками на ресницах, спросила и весело как-то улыбнулась. — Это сейчас, да? Сейчас?! — голос ее возвысился, она залилась своим переливчатым смехом.
Смотрел он на нее и слушал эти заливистые колокольцы.
— Самое интересное, — говорила она, отходя от свалившегося на нее веселья, — самое интересное, что и я… и я тоже об этом подумала!
Опять она обвила шею руками и, не стесняясь, крепко его поцеловала.
Последний поцелуй — ее поцелуй! — всколыхнул в нем хранимые до поры силы, и унес он с собой, в себе, оберегая, как самое дорогое, не сопоставимое, нет, он летел и подлетывал. И отбрасывал от себя мысль о скором расставании со ставшей ему дорогой Леночкой. «Лена навсегда, навсегда!» — думалось ему под каждый шаг. Только где-то в глубине возникал вопрос: а расставание? Э, два года пролетят, не заметишь, — он отмахивался. Да и не увезут ли они в себе образ друг друга, и не станет ли это их расставание последним?
После войны все, как и светлая мечта сама, виделось в радужном свете. И рядом с любовью шли вера и надежда.
Другое дело, не следовало ли ему повернуть на спортивную дорогу? Посвятить себя боксу? Поступить в Московский институт физкультуры, чтобы быть рядом с Леночкой? Суровый бокс не допускает работы наполовину, ему надо отдаваться полностью, как мог, трезвехонько рассудил он. Вот. А не захочется ли тебе искусства, театра, литературы? А как жить на стипендию: самому прозябать и не помогать родителям, потерявшим в войну сыновей и здоровье? И надо ли что-нибудь теперь исправлять, если техникум дал специальность и позаботился о твоем трудоустройстве? Вот и военная эта карьера, на которую сговаривает Леночкин папа. Снова учиться, а когда работать?
До общежития было уж недалеко. Впереди в ту же сторону, что и Олег, ковылял, еле переставляя ноги, сильно пошатываясь, пьяный мужчина в добротном костюме и белой рубашке с галстуком. Иногда он останавливался, как будто уточнял свой ход. Передохнув и помычав, продолжал движение в известном только ему одному направлении.
— Не помочь ли, дяденька? — Олег взял его под руку. И через какое-то время спросил: — Правильно идем?
— Н-не… дал-леко тут… Направ-во тут… — мужчина из себя выдавил.
Свернув в переулок, подошли к дому с железной крышей. Мужчина отворил калитку и стал звать Олега с собой. К себе. В гости, возможно… Из дому вышла женщина. Заговорила с ним. Стала ругать.
Ну, если ругает, Олег рассудил, значит, человек пришел домой. Значит, все в порядке и можно идти. Он закрыл калитку. И, окрыленный свиданием, откровеннейшим разговором с Леночкой и последним тем поцелуем, он шел, он летел к себе в общежитие.
17. Расставание
Мечтал Олег Сибирцев, как и многие из парней, о путешествии. Не на Ямайку, конечно, или какой-нибудь иной островок, забытый в океане, из архипелага, скажем, Кокосовых. Нет. Но, видно, жизнь была не такая уж завалящая: преподнесла и ему, и его товарищу Гоше Цаплину, это самое путешествие, как на блюдечке.
Начиналось с распределения. Их, одновременно явившихся, разглядывали директор техникума Титов и начальник управления трудовых резервов Абдуллин. Пожилая секретарша Дина Викторовна в списке учащихся против фамилий ставила «птички» и другие пометки. И тоже разглядывала парней, как будто впервые увидела.
Ну, парни были как парни, как им и положено — в форменной одежде железнодорожников: в темно-синих шерстяных кителях с хромированными пуговицами и в таких же брюках с узеньким зеленым кантом. Видом своим давали понять, что люди они свободные, ни от кого не зависимые. Олег держался в спортивной стойке «вольно», товарищ его, Гоша, одну ногу в рабочем ботинке выставил и носком тихонечко поколачивал половицу.
— Ну, что, хлопцы? Холостые, неженатые так и поедете? — вместо вступления пошутил начальник Абдуллин, рослый мужчина, восседающий за столом как раз посередине. Не хотелось ему начинать с уговоров, а дело, видно, предстояло нелегкое: некоторые девушки покидали кабинет зареванные.
— Холостые поедем, — Гоша ответил за двоих, бесстрашно постукивая носком рабочего ботинка.
— Что, ни одна уфимская так и не приглянулась? — Начальник Абдуллин сделал большие глаза.
— А не в этом дело! — друг Гоша вступил в дискуссию. — Ведь сколько же нам еще?
— А сколько же? — Поняв Гошин намек, начальник Абдуллин разулыбался и разглядывал Олега с Гошей с головы до ног.
— А по двадцати еще не исполнилось. Хлеба еще не наелись досыта. Так что с женитьбой не торопимся. Так что холостые поедем, неженатые, — заключил он. — А куда нам спешить? — пошевеливал бровями и шпарил, как по шпаргалке рассудительный Гоша.
И Олеговы карие глаза стерегли начальство. Прислушивался он к разговору, готовый при нужде вступить в диспут.
Но диспут не состоялся: выбрали Сахалин, и со стороны комиссии возражений не возникло. Поговорили только о рыбе, о повышенной зарплате и о давнем путешествии на Сахалин великого писателя Чехова. И поулыбались, и пожали руки…
И показалось, что четыре года улетело, как не бывало… Самое далекое путешествие теперь виделось только в радужном свете. Дороги, нет, не боялись: летом каждый год ездили домой, в Сибирь. Попривыкли.
И вот прощание с техникумом, с общежитием на Кирова, 65. И, нагрузившись чемоданами и сумками, — на вокзал. И прощальное обозрение большой и высокой горы, на которой разместилась вся Уфа.
Вечер влажный, душный. Станционные часы показывают, что до отхода осталось еще тридцать минут, но к поезду уже прицеплен стоящий под парами паровоз, и идет, как всегда, взбалмошная посадка пассажиров — ни порядка, ни очереди, лезут в вагоны все враз. Зашагнув сбоку через поручень на подножку, Олег через головы суетящихся и ругающихся принял у Гоши чемоданы. Освободившись от груза, тот подал проводнице билеты для проверки и скоро сам присоединился к товарищу. За ними, той же дорогой и Стас с Ваней Шамшуриным. Вагон общий, места на билетах не указаны, чемоданы задвинули на свободные верхние полки. И, вздохнув, успокоились.
Олег вышел из вагона, огляделся. Посадка заканчивалась. По перрону в одиночку и группами туда-сюда сновал народ. В окружении кучи матросов навстречу шли две девушки. В которых он тут же признал Веру и Леночку!..
И она увидела, выбежала навстречу и взялась с ним за руки, сразу забыв все и всех на свете. Остановилась рядом и Вера. Изумленные матросы разглядывали всех троих.
— Накинулись на вас, как мухи на мед. — Олег кивнул на стоящих неподалеку матросов.
— Сразу набросились, как мы пришли, — Леночка усмехнулась. — «Вы здесь живете, в Уфе? Здесь все такие красивые? Скажите, как вас зовут? Дайте адрес — письмо вам напишем». Едут в отпуск вашим поездом. В дороге вы с ними еще увидитесь. Только не рассорьтесь: их много, вам их не одолеть. — Она рассмеялась, хоть глаза ее были печальны.
Тем временем два ладных морячка приблизились. Один, пониже ростом и поплотней, завладел вниманием Веры: стал рассказывать ей про дорогу, про свои мечты и про то, как ждут его дома мама, сестренка и братишка. Другой, высокий и стройный, остановился возле Олега с Леночкой. Обоих оглядел по очереди.
— Вот что скажу тебе, кореш, — обратился к Олегу. — Вижу, повезло тебе в этой жизни: отхватил ты такую красавицу!
Со сверстниками Олег умеет сходиться:
— Быстро же ты разглядел, браток, ну, спасибо! — И расплылся в улыбке, и протянул матросу руку, и тот, ощутив ее железную крепость, пожал, а другой рукой приобнял Олега за плечи, и какое-то время они постояли так.
