Бен Хетч - Знаменитый газонокосильщик
Однако папа пропускает мой намек мимо ушей и громогласно произносит: «Талант всегда пробьется, сын мой», после чего кладет себе в тарелку пастернак, давая понять, что вопрос исчерпан.
Естественно, это выводит меня из себя, и когда я говорю, что он просто не знает, как делаются дела в литературном мире, он приходит в бешенство и заявляет с еще более авторитарным видом: «Не волнуйся, тебя заметят, если ты действительно будешь хорошо писать. Я убежден, что истинный талант никогда не остается незамеченным». Он произносит это с таким видом, словно отвечает на вопросы в программе «Точка зрения».
Когда позднее я сообщаю ему о том, что собираюсь бросить литературные курсы, он игриво обнимает меня за голову и произносит: «Надеюсь, это свидетельствует о том, что ты повзрослел».
Это еще унизительнее, чем если бы он пришел в ярость. Конечно же, он просто насмехается надо мной и считает, что у меня нет никакого таланта.
Кажется, вокруг Чарли и школы-интерната заваривается какая-то каша. Во время обеда никто и словом не упоминает об этом, а потом папа с Сарой исчезают для конфиденциального разговора. Меня это страшно раздражает. Они постоянно обсуждают меня и Чарли, а потом появляются и делают заявления типа: «Отныне пылесос будет находиться в буфете под лестницей, а не в кладовке — вы слышали, мальчики? Отныне совок и швабру надо будет вешать на крючок — так что, пожалуйста, не забудьте». Прямо какой-то Пол Пот, истребляющий прошлое. Еще немного, и они пересмотрят календарную систему и объявят, что в Беллингдоне наступил нулевой год.
11 часов вечера.
Вечером ходил выпить с Шоном, Марком, Кейт и Джеммой. Это была официальная отвальная Шона. Не то чтобы он собирался переезжать в Дамфрис, просто с завтрашнего дня Шон намерен окончательно запереться в своей комнате, чтобы читать энциклопедию.
После того как Джемма приносит всем выпивку, он заявляет:
— И больше вы меня не увидите до тех пор, пока я не выпорхну в виде прекрасной бабочки, которой известно все на свете.
Марк интересуется, сколько времени должно уйти на эту метаморфозу.
— Два года, — отвечает Шон, поглаживая подбородок. — Это займет ровно два года.
— И все это время ты собираешься провести в своей комнате? — поднимая брови, спрашивает Кейт.
Шон кивает и с раздраженным видом начинает оправдываться:
— Вот вы, например, знаете, как работает холодильник? Нет, я не о том, что его надо включать в розетку. Как он на самом деле функционирует? — И Шон с высокомерным видом поворачивается ко мне в ожидании поддержки.
Я говорю, что он прав и никто из нас не знает, как работает холодильник, а это именно то, что жизненно необходимо знать мировым лидерам.
После этого Шон обретает уверенность и с удовлетворенным видом откидывается на спинку кресла.
— Кроме этого, я, как Борис Ельцин, собираюсь ограничить время сна до четырех часов в сутки.
Потом Джемма набрасывается на меня из-за того, что я отнесся к этому недостаточно серьезно. Она говорит, что я лучший друг Шона и поэтому должен что-то сделать. Я пытаюсь объяснить ей, что Шон просто шутил и это его обычный способ привлекать к себе внимание, но Джемма говорит с такой страстью, что я почти начинаю ей верить. Неужели Шон действительно съехал с катушек?
Когда я возвращаюсь, папа еще не спит, и, чтобы напугать его, я рассказываю о Шоне — пусть задумается о том, что и со мной такое может случиться. «И в каком-то смысле он прав, — говорю я, — ведь это действительно ужасно — не знать, как работает холодильник».
Он явно что-то замышляет относительно Чарли и поэтому не проявляет никакого раздражения по отношению ко мне.
11 ноября: Когда я прихожу домой, мама сидит перед телевизором и вяжет Чарли свитер. Ее ноги лежат на низкой скамеечке. Из-за отеков они похожи на огромные сардельки. Папа на вечеринке, организованной Би-би-си, а мама сегодня впервые отказалась от своих клиентов и слишком расстроена этим, чтобы поехать вместе с ним.
— Но кое на что я еще способна, — говорит она, приподнимая локти и показывая мне спицы. — Хотя на самом деле я чувствую себя такой беспомощной и ненужной.
Я ухожу на кухню, чтобы принести ей сок лайма.
— Знаешь, меня очень беспокоит Чарли, — говорит она, когда я возвращаюсь. — Что его ждет в ближайшие несколько… — Из-за распухших ног она не может дотянуться до кофейного столика, чтобы поставить на него стакан. — Черт побери! — произносит она и оглядывается. Я беру у нее стакан и ставлю его на столик. — Я хотела сказать, как он будет справляться в ближайшие несколько лет. Как вы… — Подбородок у нее начинает трястись. Она закрывает лицо пожелтевшими, как марципан, руками, и вязанье падает ей на колени. — Джей, еще пара лет, и меня рядом с вами не будет, — говорит она и через секунду повторяет испуганным шепотом: — Не будет.
Я сажусь рядом, обнимаю ее за худые плечи и говорю, что и через десять лет она будет все еще довязывать Чарли свитер, если не продолжит это делать сейчас.
Мама пытается улыбнуться, но губы у нее начинают кривиться, и, уткнувшись мне в плечо, она разражается рыданиями.
— Я до сих пор не могу в это поверить, — приглушенным голосом произносит она. — Такое ощущение, будто все происходит не со мной. Я сегодня стояла в саду и думала — все это как во сне.
Я настраиваюсь на формальный тон и говорю, что главное — сохранять позитивное отношение, что скоро ей предстоит новый сеанс химиотерапии и вообще все не так уж страшно.
— Да, я понимаю, понимаю, но все это так тяжело. Всего неделя. Меня отделяла всего неделя от полного исцеления. — Она поднимает голову, глубоко вздыхает и снова берет свое вязанье. — Меня это все уже достало! — с внезапным высокомерием произносит она и снова возвращается к своему обычному состоянию.
Четверг, 18 марта
У меня просто в голове не укладывается. В Роксбурге готовы принять Чарли уже через пару недель! Через четырнадцать дней! Обычно надо ждать до начала нового учебного года. Однако директор отступает от обычной процедуры, вероятно учитывая «особые обстоятельства», под которыми имеется в виду мама, хотя на самом деле это папа мобилизовал своих старых сокурсников и призвал на помощь деятелей Би-би-си.
Папа чувствует себя чрезвычайно счастливым и, выйдя в сад, вслух зачитывает абзацы из школьного проспекта, обращаясь к кустам роз. Он утверждает, что мама будет рада услышать, что думают старые выпускники об этой школе.
— «Трудно даже себе представить место, где можно получить более качественное образование. Я бы все отдал только за то, чтобы снова оказаться в Роксбурге» — это утверждает сэр Клайв Данли, кавалер ордена Британской империи четвертой степени, художник и активный борец за охрану природы. По-моему, он сделал неплохую карьеру, а? — кричит папа, обращаясь ко мне через окно. — «В Роксбурге подростков учат углубленно мыслить, чтобы они думали не только о себе, но и об окружающих» — Пол Хетерингтон.
Через некоторое время папа поднимается ко мне в комнату и снова начинает распространяться о том, какой неквалифицированной работой я занимаюсь.
— Кавалеры орденов Британской империи, директора, лорды, члены парламента, председатели общественных компаний, семеро награжденных Крестом Виктории… После окончания этой школы люди не работают в «Макдоналдсе».
Более отвратительного вечера у меня еще не было. «Симпатяга», — скучными голосами замечают подвыпившие девицы, когда я прохожу мимо в своих лоснящихся черных брюках с зашитыми карманами, что делается компанией из тех соображений, чтобы ты, не дай бог, чего-нибудь не упер. Потом какая-то дама опускает жалобу в ящик для рекомендаций, высказывая свое недовольство состоянием зала для посетителей. Эдди изначально находится в дурном расположении духа, так как опасается, что нам не завоевать звание лучшего ресторана. Плюс ко всему мне не удается сдать экзамен на получение следующего значка. Я не набираю ни одного балла по разделу «Деятельность». Потому что считается, что даже тогда, когда делать абсолютно нечего, человек должен выглядеть занятым. Мне это явно не по уму. Это бессмысленно и унижает человека. Если каждый раз бросаться к шейкеру для молочных коктейлей с таким видом, словно там находятся радиоактивные отходы, тебя сочтут человеком, для которого нет удовольствия выше, чем работа, и ты не можешь дождаться того момента, когда надо будет что-нибудь вытереть.
Раньше я несколько преувеличивал папины недостатки, но сегодня он проявил себя в полную меру. Он сообщает, что ездил в интернат и не ощутил там ничего тлетворного. Меня это не удивляет. Не сомневаюсь, что его чопорность обусловлена исключительно тем, что все свое детство он провел в викторианских работных домах.
