Бен Хетч - Знаменитый газонокосильщик
Мама считала, что и с ней все будет в порядке. Она надеялась до последней минуты. Каждое очередное лекарство должно было привести к чудесному исцелению, химиотерапия должна была подействовать со дня на день, или кто-то должен был изобрести новое волшебное средство. Перед последней госпитализацией она сказала мне: «К выходным я уже буду дома».
Как было бы здорово, если бы мне удалось стать писателем. Мама была бы очень рада. Согласно энциклопедии «Книги и литераторы», Роберт Льюис Стивенсон, Джон Ките, Альбер Камю и сестры Бронте страдали туберкулезом и грозящая смерть вдохновляла их на творчество. Я читаю об этом, перед тем как лечь спать. Они работали не покладая рук, так как знали, что им отпущено мало времени. Болезнь подпитывала их гениальность. В школе об этом никогда не рассказывают, когда всех отправляют делать БЦЖ. Так может, дело как раз в том, что мне сделали прививку от гениальности?
4 ноября: Мы с папой и Чарли ездили сегодня обедать в «Розу и Корону». Мама с нами не поехала. Ей трудно ходить, так как ноги и живот у нее снова распухли. «У меня выросло такое пузо, что вчера в ванной я не смогла увидеть собственную пипку, — говорит она, стараясь выглядеть бодрой. — Может, вы мне привезете кусочек дыньки?»
Мы не говорим о маме, но во время десерта нас замечает одна из ее клиенток, миссис Мортон, и подходит к нам, чтобы спросить, как она себя чувствует. Миссис Мортон уже много лет, и, похоже, она немного выжила из ума, так как начинает рассказывать нам о своем муже, умершем от рака горла «после дли-ительной борьбы». Думаю, она собиралась нам посочувствовать, но все это оказывается крайне некстати и абсолютно выводит из строя Чарли. Никто ему еще не говорил о том, что мама умирает.
— Какая идиотка, — замечает папа, глядя вслед миссис Мортон, когда она от нас отходит.
Я сжимаю под столом колено Чарли, и мы с папой принимаемся убеждать его в том, что все будет в порядке. Но когда Чарли уже начинает успокаиваться, папу вдруг охватывает приступ ярости, он перегибается через стол, крепко хватает Чарли за голову и начинает громко шептать: «Неужели ты хочешь, чтобы эта миссис Мортон видела, как тебе больно? Никогда», — отвечает он на собственный вопрос и плюхается обратно в кресло.
— Но ведь мама… не умрет? — спрашивает Чарли, потрясенный папиной выходкой.
— Никто не умрет, — отвечает папа и игриво треплет Чарли по щеке. — У тебя крепкая мама… Ну так ты будешь есть мороженое, за которое я уже заплатил?
Перед домом папа останавливается, поворачивается к нам и произносит:
— И еще, мальчики, я хочу, чтобы вы запомнили: лучшим лекарством для вашей мамы является позитивное настроение. Вы меня поняли? Никаких отрицательных эмоций. — Он смотрит на Чарли и передразнивает его выражение лица. Чарли смеется, и папа снова возвращается к серьезному тону. — В каком-то смысле все зависит от вас, мальчики. Я делаю все, что могу, и только вы сейчас можете изменить ситуацию. А теперь пошли домой, и вы расскажете ей, как мы здорово пообедали. Чарли, дыня у тебя?
Всякий раз, когда я перечитываю свои записи о маме, мою грудь начинает что-то сдавливать, как это происходит с помойными бачками, поступающими под гидравлический пресс в «Макдоналдсе». Душа моя сжимается и становится плотнее. В основном это болезненные воспоминания, как, например, канун маминой смерти, когда я навещаю ее в больнице и режу ей мясо, потому что у нее уже нет на это сил. Или через день после ее смерти, когда я выливаю в раковину сок лайма, который она пила, а Чарли говорит мне: «Джей, когда мама вернется, она тебе всыплет. Она только что купила эту упаковку». Я спрессовываю эти воспоминания все плотнее и плотнее, и иногда мне начинает казаться, что в какой-то момент я сойду от этого с ума. Более того, иногда мне даже этого хочется. Мне кажется, что, сойдя с ума, я выполню свой долг перед мамой. Я всегда считал, что не перенесу ее смерти — брошусь в разверстую могилу или стану бродягой и буду ночевать в подъездах на Оксфорд-стрит, устремив на мир непонимающий мутный взор.
Однако ничего не изменилось. Когда у Холдена Кофилда умер брат, он порезал себе руки, разбив все окна в гараже. Но я оказался неспособен даже на это. Мне не удалось себе разбить даже костяшки пальцев. Максимум, на что я оказался способен, это наорать на Чарли, после того как случайно наступил босиком на одну из деталей его конструктора «Лего».
Понедельник, 15 мартаСегодня я обратил внимание на то, что Эдди обращается с персоналом, как полицейские с преступниками в сериалах. Сначала он выставляет Криса вон за то, что тот уронил на пол пирожок с мясом, а потом игриво тычет его в живот и заявляет: «Прости, приятель, у меня бекон подгорал».
Когда Эдди пытается наказать меня за то, что я перед закрытием оставил грязные следы на полу, я пытаюсь применить к нему ту же тактику. Но когда я игриво тычу его в живот, он отталкивает меня и заявляет: «У тебя не вымыто еще с полдюжины столов, а мы все сегодня, между прочим, хотим попасть домой».
Потом я забываю повесить табличку «Осторожно, мокрый пол», и один из посетителей, поскользнувшись, падает и разбивает себе колено о детский стульчик.
Эдди вызывает меня к себе в кабинет. «Тебе не приходило в голову, Джей, что если ты вымыл пол, то на дверь нужно повесить предупреждающую табличку? И прекрати заливать все вокруг водой. Занимайся уборкой аккуратно, а то устраиваешь какую-то Темзу».
Я почтительно киваю и сдерживаю желание сообщить ему, что у меня набрано семь баллов для поступления в университет и я знаю химический символ железа.
10 часов вечера.
Когда я жалуюсь на то, что весь пропах корнишонами, папа предлагает позвонить по поводу работы его приятелю в Сити. Стоит проявить малейшую слабость, и он тут же готов прийти на помощь.
— Ты пытался написать книгу. Это очень отважный поступок, — произносит он, меняя свою обычную тактику. — Мало кто готов пойти на такой риск, и ты заслуживаешь похвалы. Но пора стать реалистом. Тебе еще жить и жить, и нужно научиться себя обеспечивать. Что пока тебе плохо удается. А уже пора бы. Ты получил необходимое образование и должен им воспользоваться. Позвони ему. Тебе ведь не нравится то, чем ты сейчас занимаешься, и от тебя действительно несет корнишонами. Давай, старичок. Я даже сам готов ему позвонить, если хочешь.
Все это очень здорово, но… снова нажимать на кнопки? Что это за жизнь для человека, который прочел с полдюжины классических произведений и считает фильмы Вуди Аллена вершиной кинематографа? Это не жизнь. Я говорю, что подумаю, если папа, в свою очередь, рассмотрит мое предложение лишь о дневном пребывании Чарли в интернате. Однако он снова приходит в ярость и говорит, чтобы я убирался и не мешал ему резать ветчину.
11.30 вечера.
Сегодня мы с Джеммой уже не ссоримся из-за того, кто главный. Мы сидим у камина в «Белом лебеде» и слушаем гипнотическое шипение и потрескивание дров, что действует очень умиротворяюще. Потом в паб заходят какие-то ребята, и один из них, самый младший, с такими же светлыми волосами, как у меня, постоянно допускает всякие оплошности. Когда он в очередной раз опрокидывает стакан, Джемма говорит: «Вот и ты точно такой же». Я понимаю, что она думает о том времени, когда у нас будут дети, и перед самым уходом она с очень серьезным видом спрашивает, люблю ли я ее. Я так же серьезно отвечаю, что люблю. И почему-то после этого мы оба погружаемся в задумчивость. Мы останавливаемся у кинотеатра «Вайком Сикс» и смотрим, как в темноте проносятся машины. Я прошу Джемму, чтобы она представила, что ей звонят ночью и говорят, что я умер, и она начинает плакать, а у меня на глазах выступают слезы, потому что Джемма никогда не сможет познакомиться с моей мамой, которой она наверняка бы понравилась, и еще я представляю себе Чарли, завалившего экзамены в школе и вынужденного устраиваться на работу в «Дольчис».
Вечером снова звоню Шону, но его мама говорит, что он не хочет подходить к телефону. Но прежде чем я успеваю повесить трубку, миссис Ф. понижает голос и говорит, что очень рада, что я позвонил, так как она хотела со мной поговорить. Она на мгновение кладет трубку, и я слышу, как она закрывает дверь на кухню. Вернувшись, она сообщает, что ее очень беспокоит Шон.
— Только ничего не говори ему… не рассказывай, что я с тобой говорила… но тут намедни он заявил… он сказал, что собирается стать премьер-министром, — говорит она.
Она умолкает, и я не знаю, что ей ответить. Неужели она воспринимает Шона всерьез? Родители у Шона уже пожилые. Его отцу почти столько же, сколько моему деду, а его матери, которая наполовину испанка, шестьдесят. Они не слишком сообразительные и верят всему, что им говорит Шон.
