Терри Сазерн - Блистательный и утонченный
— Никакой самодеятельности! — сказал доктор Эйхнер, оттолкнув их назад. — Я врач.
Фрост какое-то время действительно был без сознания, но он быстро пришел в себя и затем без проблем встал на ноги.
— Давайте двинемся, — резко сказал он Фреду Эйхнеру. У него на глазах была легкая пелена тревоги, но говорил он тем не менее четко и неспешно.
— Не принимай близко к сердцу, Марти, — сказала крошка Джин, которая тоже встала и положила руку на плечо доктора Эйхнера, хотя Фред Эйхнер, помогая Фросту подняться на ноги, сам с трудом держался на ногах. Он явно был сбит с толку таким странным поведением Фроста.
— Вы едете с нами? — спросил он, поворачиваясь к крошке Джин все еще по-идиотски надеясь подвести разговор к теме Тривли.
— Мы увидимся с ней позже, — вставил Фрост до того, как девушка смогла ответить, — здесь, в баре. — И, взяв доктора за руку, он направился к двери.
Крошка Джин согласно улыбнулась им обоим, подняла стакан со своей «Розовой леди» на прощание и уселась в баре, а доктор Эйхнер и частный детектив начали механически пробираться между высокими барными стульями и столами с поднятыми лицами к двери на улицу.
16
Еще не было восьми, и улица, на которую выходил «Мэйфэйр», в контрасте с болезненно-мягким интерьером позади них, танцевала под вечерним солнечным светом, так что двое моментально заслонили руками глаза.
— Сюда, — сказал Фрост, театрально ведя доктора за руку за собой, как будто они тайком пробирались через секретный пожарный выход.
Они шли медленно, с неугрожающей устойчивостью, как будто двое мужчин целеустремленно карабкаются на длинную плоскость.
— Я не могу отделаться от мысли, что это была ошибка, — сказал доктор Эйхнер, — взять мускатный орех и траву. — Он посмотрел на Фроста, ожидая его реакции, но тот, плетясь за ним, казалось, даже не расслышал, и доктор продолжал: — Я имею в виду, поскольку мы ничего не достигли, ничего вещественного, по меньшей мере, относительно нашей — нашей задачи в «Мэйфэйр». Вы следуете моим рассуждениям, Фрост? — спросил он настоятельно, дотрагиваясь до руки Фроста, а в ответ огромная глыба передернула плечами.
— Почему живой в прошлом? — с заметным усилием наконец выдавил он, и доктор снова впал в молчание, и они продолжали идти, с торжественной сосредоточенностью, и это каким-то образом отличало их от всех остальных пешеходов.
— Несколько минут назад, — внезапно продолжил доктор, — вы предполагали тщетность опротестования прошлого — тщетность раскаяния, или даже того, что сиюминутное достижение негативно — или достижение того, что сюминутно… Хороший вопрос… — Затем они достигли перекрестка, и доктор Эйхнер оборвал свой монолог, словно, пока не загорится зеленый, он не имел права продолжать.
Привлекательная, никем не сопровождаемая девушка, шагавшая вслед за ними, с вызывающим равнодушием бросила пару взглядов в их сторону, на которые они не обратили внимания, и теперь она посмотрела на них сначала с подозрением, а в конце концов с грубой презрительностью. Когда зажегся зеленый, она быстро обогнала их и промаршировала вперед.
— Мускатный орех, — снова вернулся к теме доктор, когда они начали пересекать за ней, — содержит по меньшей мере один серьезный алкалоид — а эффект индийской травы и так хорошо известен. Так вот моя точка зрения такова: наша основная перспектива, наша система… ценностей, скажем так, может подвергнуться изменениям — решительным изменениям, которые мы можем не принять в расчет — выверить, пока — это моя точка зрения — мы не будем готовы принять его, такое изменение, — в расчет! Теперь. Теперь, значит…
Неожиданно Фрост запнулся, коротко дернув доктора за собой. Они уже дошли до студии и стояли напротив, как раз на другой стороне улицы. Отсюда грандиозное здание в кремовой штукатурке могло напоминать почти любой большой современный кинотеатр, но из-за скромных размеров шатра оно выглядело несколько более официально, как государственное учреждение, а на пешеходной стороне, примыкающей к нему, вытянутая двойная очередь людей двигалась по направлению к входу.
— Там, — сказал Фрост, поворачивая голову в указующем жесте в сторону очереди, в то время как доктор Эйхнер, взглянув на Фроста в полном непонимании, последовал за его взглядом и отчетливо разглядел промелькнувшего Тривли, оживленно беседующего со своим другом, в голове очереди.
— Ах да, — мягко сказал доктор, перекосившись, как будто от глотка крепкого, выдержанного бренди. — В самом деле там.
Цепочка людей двигалась быстро, и когда он снова посмотрел в сторону очереди, Тривли и его компаньон скрылись за углом, в вестибюле студии.
— Пойдем, — сказал Фред Эйхнер, — и будь бдителен. — Они трезвым шагом пересекли улицу и присоединились к уменьшающейся очереди, непринужденные и спокойные, привлекая внимание всех, кто стоял рядом.
— А билеты там спрашивают? — внезапно спросил доктор у Фроста.
— Без билетов, — сказал Фрост, и эти реплики, казалось, давались ему с болезненным усилием.
— Ты будешь разбираться с разрешением на вход, — проворно сказал доктор, казалось, первый раз присматриваясь к окружающей обстановке, угрюмо оглядываясь но сторонам и закидывая голову, чтобы посмотреть на шатер. — Что будут показывать? Я очень мало знаю о видео. — Но они уже зашли внутрь, в шатер, и продвигались дальше, в застеленное коврами фойе студии, и пока что нельзя было понять, чему же все-таки будет посвящена данная телепрограмма — и доктор внезапно занервничал, в тревоге вопрошая: — Да? Какова суть этого, Фрост? Что здесь будет?
— Шоу зубоскалов, — выдавил наконец Фрост, и его слова прозвучали так мрачно, словно смертный приговор.
17
Студия для съемок была довольно большой и, как и положено в таких местах, вполне комфортабельной.
Доктора Эйхнер и Фроста без вопросов впустили вовнутрь, и они заняли два из нескольких оставшихся свободных мест в заднем ряду.
Публика в студии пребывала в праздничном настроении, так что, по всей видимости, какой-то этап шоу уже был в самом разгаре. На сцене, или, точнее, на подступе перед сценой, расположенном выше, чем места для публики, со стеклянной контрольной будкой справа, — шли последние приготовления к съемкам шоу. За большим столом в центре сцены были поставлены пять тяжелых кресел, а вокруг них закреплялись огромные камеры и микрофоны, и процессом вовсю руководил человек в рубашке с короткими рукавами. За столом перед каждым креслом были расставлены пепельницы, стаканы и маленькие графины с водой, которые время от времени проверяли и переставляли.
Публика между тем не сидела в бездействии, а была вовлечена в крикливый диалог с хорошо одетым молодым мужчиной, который стоял около микрофона рядом с левым первым рядом. Он громко и одобрительно смеялся в ответ на реакцию публики и наклонялся вперед, гримасничая и подмигивая. Он говорил необычно громким голосом, почти что орал.
— Ну так мы собираемся хорошенько повеселиться здесь сегодня вечером! Подумайте об этом, мы же всегда здесь веселимся!
Он фанатично улыбнулся и сложил чашечкой руку у своего уха в преувеличенной попытке расслышать ответ аудитории.
— Да! — закричали они.
— Я имею в виду, разве не так?
— ДА!
Доктор Эйхнер, мимоходом осматривая первые ряды, чтобы увидеть Тривли, сидел, вытянувшись в струну, на своем месте, ошеломленный и смущенный поведением ревущей толпы. Он едва не начал жаловаться Фросту, когда внезапно наконец заметил Тривли, сидевшего на краю ряда, очень близко к сцене. Доктор немедленно полез во внутренний карман пальто, чтобы вытащить маленький бинокль, «Зейсс 6X15», и продолжил, стараясь не показаться чрезмерно подозрительным, смотреть в направлении Тривли. Там, как он мог видеть, двое друзей воодушевленно комментировали действия ведущего, подталкивали друг друга локтями и с одобрительным хохотом по очереди кивали молодому человеку у микрофона. С каждым ответом аудитории Тривли поднимал рупором обе руки ко рту и, видимо, тоже, крича изо всех сил, присоединялся к реву публики, а компаньон смотрел на него с явным обожанием, время от времени оживленно оглядываясь вокруг, чтобы посмотреть на реакцию соседей. Затем Тривли снова посмотрел на него, и оба они безудержно рассмеялись, оживленно переглядываясь с другими сидящими рядом зрителями. Несомненно, эти двое были парочкой любимчиков в студии.
Доктор Эйхнер продолжал рассматривать их через бинокль, отпуская несколько сторонних замечаний в сторону Фроста, не поворачивая головы — и, таким образом, не успел заметить, что последний сидел уже практически в ступоре, склонившись вперед, и не сводил подернутых пеленой глаз с затылка человека, сидевшего впереди. Однако как только доктор решил вручить бинокль Фросту, в студии раздалось громкое гудение, извещающее, что съемки начинаются. Молодой человек у микрофона драматически воздел руки, и, в море подавленных хихиканий и покашливаний, последовало открытие шоу. Молодой человек сделал эффектный кувырок назад, завершив его «французским сплитом», и публика взревела от восторга. Повернувшись, он представил ведущего, пухлого, гордо держащегося в тени мужчину, который в тот же самый момент живо взбежал на сцену.
