Юли Цее - Орлы и ангелы
Просто не понимаю, как ты сумела со всем так быстро управиться, говорю я ей.
Мне надо еще кое-что купить, отвечает, и что-нибудь приготовить. Было бы неплохо тебе на пару часов отсюда свалить.
Интересно куда, спрашиваю.
А как насчет твоей собственной квартиры?
Девочка, говорю, в моей собственной квартире все вверх дном. И меня наверняка ищут.
В недоумении морщит лоб и таращит глаза.
Я же не знала, говорит после некоторой паузы.
Ну да, говорю, понимаю.
Тогда, может, пойдешь погуляешь?
Там еще светло, отвечаю.
Этого она не понимает. Выхожу из комнаты, прихватив диктофон, обуваюсь.
А шпион из Вены тоже заявится, спрашиваю.
А почему ты называешь его шпионом?
Но, по крайней мере, сообразила, о ком речь.
Ладно, говорю, до скорого.
Мы с Жаком Шираком поднимаемся по лестнице. На четыре марша. Дальше некуда, и я опускаюсь на мраморный пол, прислоняюсь к двери на чердак и вновь включаю диктофон.
Кроме спиртного Шерша купил только чипсы и шоколадные батончики, причем батончики растеклись по фольге, как сперма в гондоне. Я подыхал от голода, съев целую упаковку чипсов, а живот от этого разболелся еще сильнее. Море было темно-синим, чуть ли не черным, оно сулило новую жизнь. Мне захотелось поплавать. Держа одну руку на баранке, я поехал по узкой прибрежной полосе в надежде высмотреть какую-нибудь уединенную бухточку. Но такой не нашлось. Нашлись гостиницы, стоящие друг к дружке впритирку, так что могло показаться, будто это одно раскинувшееся на несколько километров здание.
Здесь нам нельзя останавливаться, сказал Шерша.
Внезапно он полностью очнулся, и, если бы не красные глаза, по нему нельзя было догадаться о том, какое количество алкоголя и «дури» он принял вперемешку за последние восемь часов.
Никаких экскурсий, напомнил он, никаких заправок, никаких задержек, кроме самых необходимых.
Я уставился на него. Разумеется, он был прав. Шерша ухмыльнулся.
Мы тут по делам, сказал он, а не на каникулах.
Для тебя, возразил я, это никакое не дело, а увеселительная поездка. А я просто больше не потяну, понял?
Еще семь часов — и дело сделано, рассмеявшись, ответил он.
ЗАТКНИСЬ, ПОНЯЛ?
И вдруг кровь ударила мне в щеки, даже в глаза. Я понял, что мог бы убить его. Я переоценил свои силы: теперь я и в мыслях не держал, что смогу благополучно добраться до Бари и, понятно, доставить Шершу. Мне стало страшно.
Расслабься, сказал он.
Прозвучало это просительно и даже немного испуганно, что меня и успокоило. Перед нами замаячил дорожный указатель.
Знаешь что, сказал он, давай вернемся на автостраду и на первой же парковке остановимся и уложим тебя в тень, чтобы ты мог часок подрыхать.
Я ничего не ответил, но на ближайшем повороте съехал с прибрежной дороги и прибавил скорость.
У двери на чердак воздух теплый и затхлый, я обливаюсь таким же потом, как тогда, таким же кисло-сладким и обжигающим кожу. Жак Ширак лежит на боку и чешется, его когти скребут при этом по гладкому полу. Тогда я дошел до ручки, не зная ни как продолжать, ни как закончить. А сегодня уже нет ничего, что я мог бы закончить. Тогда я был в отчаянии и вместе с тем счастлив. Сам об этом не подозревая.
Шерша разбудил меня, и мне показалось, будто я проспал максимум три минуты.
Ладно, сказал он, нам пора.
Поднявшись, я обнаружил, что в руке у него гигантский сэндвич с ветчиной. Теперь мне стало жаль, что некоторое время назад я мысленно укокошил его из автомата. Сэндвич он для меня наверняка стащил у какого-нибудь расположившегося на привале семейства. На краю парковки стояли складные столы и стулья, а дальше все расплывалось у меня перед взором белыми и пестрыми пятнами. Лицо Шерши покачивалось на зеленом фоне. Я надкусил хлеб.
Шерша, сказал я с набитым ртом, я больше не могу.
Вставай, ответил он. Надо взбодриться.
Он завел меня в какую-то будку с алюминиевой дверцей, в одну из так называемых кабинок. Здесь сильно воняло, и сэндвич с ветчиной тут же заворочался у меня в желудке. Я старался не глядеть в сторону унитаза, представляющего собой обыкновенное «очко» в земляном полу. Шерша протянул мне трубочку. И я склонился к его руке, как лошадь, осторожно берущая у человека кусок сахара.
После чего я начал управляться с машиной так, словно она была частью моего тела. Переключение скоростей, сцепление, тормоз, газ — все это походило на танец. И лишь два часа спустя, уже где-то под Пескарой, у меня с лица сошла бессмысленная ухмылка. Порой нам открывался вид на море — и на небо над ним, постоянно меняющее цвета и оттенки, — и каждый раз Шерша пихал меня в бок и испускал восторженный вопль. Луна взошла слева от нас и светила рассеянным светом из-за проносящихся мимо деревьев.
Который час, спросил я, и где мы, мне надо отлить.
Шерша встрепенулся и, сощурившись, прочитал надпись на одном из неосвещенных дорожных указателей.
Двадцать девять километров до Сан-Северо, сказал он.
Это было одно из последних в череде городских названий, которые мне надлежало выучить наизусть. Мысленно я попытался разбить весь наш путь на этапы, с тем чтобы вычислить остающуюся дистанцию.
Больше двух часов это не займет, сказал я.
Да и не надо, ответил он, мы приедем ровно к полуночи.
13
БАРИ
К тому моменту, когда впереди показалась следующая парковка, мой мочевой пузырь вздулся так, что я не понимал, как выберусь из машины. В низу живота у меня словно бы ворочался здоровенный камень. Скрючившись, я отбежал от автомобиля и у первого же столба расстегнул ширинку. Шерша последовал моему примеру. Свет на стоянке не включили, и кругом стояла кромешная тьма. Шорох двух струй о сухую траву казался мне несуразно громким. Вокруг нас на земле расплывались коричнево-белые лепехи: водители грузовиков навалили куч вперемешку со скомканными бумажными носовыми платками. Шерша управился раньше меня и лихо застегнул молнию на джинсах. Краешком глаза я углядел, что на нем нет трусов.
Вдруг он резко выпрямился и хотел было хлопнуть меня по плечу, но, промахнувшись, угодил в пустоту.
Эй, обернись-ка! Глазам не поверишь.
Я развернулся на сто восемьдесят и встал рядом с ним. Стоянка выглядела точь-в-точь как раньше: широкая бетонированная площадка без каких бы то ни было опознавательных знаков, затоптанный газон с примыкающим к нему забором, несколько скривившихся деревьев. Лишь одна перемена успела произойти. Нашей машины на месте не было.
Ты ключ в зажигании оставил, хуесос несчастный, шепнул Шерша.
У меня сердце ушло в пятки, и тут же кровь ударила в голову с такой силой, словно в глубине тела забил родник. Потом я посмотрел вниз, на руку, все еще держащую двумя пальцами, большим и указательным, член, с которого меж тем успела упасть последняя капля. Средний, безымянный и мизинец оставались сложены в полукулак, из которого бороздкой наружу торчал ключ от двигателя. Застегнув брюки, я предъявил ключ Шерше. Выглядел ключ в отсутствие машины смехотворно.
Блядство, прошептал Шерша, какое блядство!
Внезапно он расхохотался и захлопал себя по ляжкам.
Итальяшки, мать твою!
А паспорт у тебя при себе, спросил я.
Мы дружно схватились за задние карманы.
Все ясно, сказал он.
Они нас четвертуют, сказал я.
Мы же не виноваты, возразил Шерша, они обойдутся с нами по-человечески.
Это меня радует, сказал я.
Какое-то время мы помолчали.
Ох ты, внезапно воскликнул он, а мои кассеты, а моя «трава», а мои сигареты…
Я улегся на спину, благо асфальт был теплым. Я пытался вымести все мысли из головы, отделить душу от тела и полететь куда-нибудь далеко-далеко — в интернат, или к матери, или хотя бы в Бари. Когда на стоянку прибыла еще одна машина, оторвав своими фарами наши тени от тел и разметав их по опушке ближнего леса, было самое начало второго. Шерша вскочил с земли и бросился к начавшему было выбираться из машины итальянцу. Тот испуганно закрыл руками лицо, спрятался в салон, и его автомобиль со скрежетом сорвался с места.
Класс, сказал я.
Заткнись, сказал Шерша.
В следующей машине за рулем была женщина. В салоне горел свет, озаряя ее пышные смоляные волосы.
Ну вот, сказал Шерша.
Провел ладонями по лицу и на сей раз не сдвинулся с места, предоставив женщине возможность подойти к нам самой.
Do you speak English, спросил он.
Три минуты спустя я сидел на заднем сиденье, подтянув колени к груди. Машина была крошечная, практически двухместная, с двигателем на месте багажника, то есть прямо у меня за спиной, и гудел он так сильно, что я был не в состоянии разбирать разговор на передних сиденьях. Время от времени женщина угощала Шершу сигаретами с фильтром, и он через спинку сиденья давал мне разок-другой затянуться. Она была всего на пару лет старше нас, где-то чуть за двадцать, ехала исключительно по правой стороне и на скорости не больше девяноста.
