Грэм Грин - Монсеньор Кихот
Тем не менее когда его выпустили из багажника, он принялся возмущаться:
– Я думал, я тут сдохну. Куда это вы провалились?
– Мы старались для вас, как могли, – сказал отец Кихот почти теми же словами, какие употребил его предок. – Мы не собираемся вас судить, но ваша совесть должна была бы подсказать вам, что неблагодарность – позорный грех.
– Мы для тебя даже слишком много сделали, – сказал Санчо. – А теперь проваливай. Жандарм поехал в ту сторону. Я бы посоветовал тебе держаться полей, пока не дойдешь до города, а там – растворишься.
– Да как же я могу держаться полей в таким ботинках – они насквозь прогнили, и как я могу раствориться в городе, когда у меня дыра от револьверной пули в штанине?
– Ты же ограбил банк. Можешь купить себе новую пару ботинок.
– Кто сказал, что я ограбил банк? – И он вывернул пустые карманы. – Можете обыскать меня, – сказал он. – А еще называете себя христианами.
– Я не называю, – сказал мэр. – Я – марксист.
– И спина у меня разламывается. Я и шагу не могу сделать.
– У меня тут есть немного аспирина в машине, – сказал отец Кихот. Он отпер машину и принялся рыться в отделении для перчаток. Незнакомец за его спиной кашлянул раз, потом второй. – У меня есть и леденцы от кашля, – сказал отец Кихот. – Наверное, просквозило вас в багажнике. – Он обернулся с лекарствами в руке и, к своему великому изумлению, увидел, что незнакомец нацелил на него револьвер.
– Не надо такой штукой ни в кого целиться, – сказал он, – это опасно.
– Ботинки у вас какого размера? – спросил незнакомец.
– Право, не помню. По-моему, тридцать девятого.
– А у вас?
– Сорокового, – сказал Санчо.
– Давайте ваши, – скомандовал незнакомец, обращаясь к отцу Кихоту.
– Да они почти в таком же плачевном состоянии, как и ваши.
– Не спорьте. Я бы взял у вас и брюки, если б только они подошли. А теперь повернитесь оба ко мне спиной. Если хоть один из вас шевельнется, пристрелю обоих.
Отец Кихот сказал:
– Не понимаю, почему вы отправились грабить банк – если вы его действительно ограбили – в разваливающихся ботинках.
– По ошибке надел не ту пару. Вот почему. А теперь можете повернуться. Залезайте в машину – оба. Я сяду сзади, и если вы хоть где-нибудь почему-то остановитесь, буду стрелять.
– Куда же ты хочешь, чтоб мы тебя отвезли? – спросил Санчо.
– Высадите меня у собора в Леоне.
Отец Кихот не без труда задним ходом вывел машину с поля на дорогу.
– Очень вы плохой водитель, – сказал незнакомец.
– Да все дело в «Росинанте». Не любит он пятиться. Боюсь, вам там тесно со всем этим вином. Может, остановимся и перетащим ящик в багажник?
– Нет. Двигайте дальше.
– А что случилось с вашей «хондой»? Жандарм сказал, вы ее бросили.
– Бензин у меня кончился. Позабыл залить бак.
– Не ту пару ботинок надели. Не запаслись бензином. Право же, похоже, господь был против ваших планов.
– Вы что, не можете ехать быстрее?
– Нет. «Росинант» у меня очень старенький. Он может рассыпаться, если перейти за сорок. – Отец Кихот взглянул в зеркальце и увидел нацеленный ему в спину револьвер. – Хорошо бы вы успокоились и положили оружие, – сказал он. – «Росинант» порой ведет себя, как верблюд. Он может вдруг так тряхануть, что эта штука сама выстрелит. А вы едва ли обрадуетесь, если на вашей совести будет убийство еще одного человека.
– Что это вы мелете? Какого еще одного человека?
– Да я имею в виду того беднягу в банке, которого вы убили.
– Не убил я его. Промахнулся.
– Да, господь, видно, изрядно потрудился, чтобы избавить вас от тяжкого греха, – сказал отец Кихот.
– Да и вообще никакой это был не банк. Самообслуга.
– Жандарм сказал – банк.
– Да они скажут «банк» даже про общественную уборную. Так оно важнее выглядит.
Когда они въехали в город, отец Кихот заметил, что стоило им остановиться у светофора, и револьвер исчезал из виду. Он, пожалуй, мог бы выскочить из машины, но тогда жизнь Санчо оказалась бы в опасности, и если незнакомец прибег бы к насилию, отцу Кихоту пришлось бы разделить с ним вину. В любом случае он не желал быть орудием мирского суда. И он испытал огромное облегчение, когда, подъехав насколько мог ближе к собору, не увидел там ни одного жандарма или карабинера.
– Подождите, я посмотрю, безопасно ли вам выйти, – сказал отец Кихот.
– Если ты меня выдашь, – сказал незнакомец, – я пристрелю твоего дружка.
Отец Кихот открыл дверцу машины.
– Все в порядке, – сказал он. – Можете идти.
– Если ты соврал, – предупредил его незнакомец, – первая пуля – тебе.
– У вас отклеились усы, – сказал ему отец Кихот. – Они прилипли к вашему ботинку – то есть к моему.
Они проследили взглядом за незнакомцем, пока он не исчез из виду.
– По крайней мере, он не набросился на меня, как галерные рабы набросились на моего предка, – сказал отец Кихот.
– Побудьте в машине, а я схожу куплю вам ботинки. Вы сказали, у вас тридцать девятый размер?
– А вы не возражаете, если мы сначала зайдем в собор? Очень я устал – нелегко было держать в узде «Росинанта», чтобы он не взбрыкнул. Ведь если бы этот бедняга убил нас, ему бы действительно худо пришлось. Мне хочется посидеть немного в прохладе… и помолиться. Я вас не задержу.
– Мне казалось, вы только этим и занимались, пока мы ехали.
– О да, я молился… но молился за беднягу. А сейчас мне хотелось бы возблагодарить господа за наше спасение.
Камень обжег отца Кихота холодом сквозь пурпурные носки. Он пожалел, что в Саламанке не подыскал еще одни, шерстяные. Под высоченными сводами собора, в свете, лившемся сквозь сто двадцать окон, словно взор божий, он почувствовал себя карликом. У него возникло ощущение, точно он – малюсенькая мошка, помещенная под микроскоп. Он поспешно нырнул в боковой придел и опустился там на колени. Какую прочесть молитву – он не знал. Подумал: «Благодарю тебя», но слова показались ему пустым, как эхо, звуком – он не чувствовал благодарности за свое избавление; возможно, он в какой-то мере почувствовал бы благодарность, если бы в него попала пуля: это означало бы – конец. Его тело отвезли бы тогда в Эль-Тобосо, и он снова очутился бы дома, а не продолжал бы это нелепое паломничество – к какой цели? Или куда?
Пытаться молиться, когда ты не в силах выжать из себя ни слова, показалось ему лишней тратой времени, и он оставил свои попытки, постарался вообще ни о чем не думать, ни на что не обращать внимания, погрузиться в полнейшую тишину, и через какое-то время действительно почувствовал, что стоит на пороге Ничего, от которого его отделяет всего один шаг. Потом большому пальцу на ноге стало особенно холодно от каменных плит собора, и он подумал: «У меня продырявился носок». Право же эти носки – и почему только он не настоял на шерстяных? – хоть он и приобрел их в роскошном магазине, которому покровительствует «Опус деи», не стоят того, что он заплатил.
Отец Кихот перекрестился и вернулся к Санчо.
– Хорошо вы помолились? – спросил его мэр.
– Я совсем не молился.
Они оставили «Росинанта» на стоянке и наугад побрели по улицам. Около самого Бурго-Нуево они обнаружили обувной магазин. Раскаленные плиты тротуара жгли ноги отцу Кихоту – дырка на левом носке, из которой торчал большой палец, значительно увеличилась. Это был совсем маленький магазинчик, и хозяин с удивлением уставился на ноги отца Кихота.
– Мне нужны черные ботинки тридцать девятого размера, – сказал отец Кихот.
– Сейчас, сейчас, присядьте, пожалуйста. – Хозяин достал пару ботинок и опустился перед отцом Кихотом на колени.
А отец Кихот подумал: «Я точно статуя святого Петра в Риме. Он, что, сейчас поцелует мой большой палец?» Он рассмеялся.
– Что тут смешного? – спросил мэр.
– О, ничего, ничего. Просто подумалось.
– Кожа у этих туфель очень мягкая и тонкая, ваше преосвященство.
– Я не епископ, – сказал отец Кихот, – только монсеньор, да простит меня бог.
Владелец магазина надел ему ботинок на ногу с целым носком.
– Если монсеньор соблаговолит сделать несколько шагов…
– Я уже достаточно нашагался по Леону. Тротуары у вас такие жесткие.
– Еще бы они не показались вам жесткими, монсеньор, – без ботинок-то.
– Эти ваши ботинки очень удобные. Я их беру.
– Хотите, чтобы я их завернул, или вы в них пойдете, монсеньор?
– Конечно, в них пойду. Вы что, думаете, _мне хочется_ ходить босиком?
– Я подумал, может… Ну, я подумал, может, вы наложили на себя епитимью…
– Нет, нет, боюсь, я далеко не такой святой человек.
Отец Кихот снова сел и подставил хозяину ногу с торчавшим из носка пальцем, и тот осторожно, даже с известной почтительностью, упаковал палец в носок, затем надел ботинок. Ему явно не приходилось до сих пор вступать в контакт с голым пальцем монсеньора.
– А другие ботинки? Монсеньеру не надо их завернуть?
