Юрий Петухов - Охота на президентов или Жизнь №8
— Сотрудник Пассионария!
— Я! — бабуся с задором в очах бодро развернулась.
— А расписаться в сдаче провокатора… опять забыли! К вечеру меня выпустили. Какой-то в штатском, солидный и важный, ознакомился с протоколом, поглядел на меня сквозь решетку и сказал дежурному:
— Да я его романы читал… ну, загнуть умеет! фантазер! такая крутая фантастика, только держись, не оторвёшься, от корки до корки за ночь!
— Это не фантастика — подал я голос из-за решетки. — Фантастику не пишем, увольте!
— Да ладно вам, — примиряюще заулыбался солидный, взял со стола у дежурного какую-то книгу и сунул мне, — подпишите, пожалуйста, на память, будьте любезны!
Это была моя «Бойня». Дежурный читал её тайком, под столом. И наверняка, не помнил фамилии автора.
Хотя на обороте перелета было моё фото. Я подписал. И спросил:
— Протокол тоже на память?
— Протокол вам, Юрий Дмитриевич! Может, этот эпизодик в какой-нибудь романчик вставите, а? Только тогда нас не забудьте, ладно? — он крепко пожал мне руку, выпуская из-под замка.
— А как же игла с ядом кураре? Её куда?! — поинтересовался дежурный, печально глядя вовсе не на иглу, а на книгу, которую у него зажилил шеф. — С иглой как?
— Засунь её себе в жопу, — посоветовал солидный.
— А вам спасибо! Просто огромное спасибо! — он ещё раз пожал мне руку двумя своими крепкими ручищами. — За ваше творчество! Я после ваших книг даже как-то чище делаюсь и духовнее… скоро, видно, в бога уверую…
— Да нет тому меня ничего про бога, — открестился я. Но он замотал головой, явно намекая, что умеет читать между строк.
— И ещё вам спасибо огромное за одно доброе и нужное государственное дело, просто земной поклон!
— Это ещё за что? — не понял. Солидный замялся. Но потом разъяснил:
— Да мы тут один департамент, понимаете, сокращать намеревались… да как-то всё не знали как подойти к делу… В общем, вы нам очень и очень помогли!
Эх, как бы мне самому стать духовней и чище! как бы возлюбить эту жизнь со всеми её козлами и апостолами!
Я опять вернулся домой морально и духовно разбитым. На этот раз прямо из Стокгольма. Ещё три дня назад я бродил по острову Бирка (Бьёрка, от русского «берёза, берёзка»[26]), что в озере Меларен. И душу мне бередили не мои воспоминания. Тысячу лет назад, и раньше, здесь жили предки-пращуры, русы, одни из первых русских, что переселились потом на берега Ладоги и Волхова, а чуть позже по Днепру дошли до Киева и Царьграда. Русское кольцо замкнулось в Новом городе и стольном граде Кия — северные и южные русы сошлись, чтобы узнать друг друга и наконец-то создать Русь-Россию… против науки, против археологии с лингвистикой не попрёшь, чего бы там ни писали прохиндеи от политической истории в своих энциклопедиях и учебниках. Прохиндеи-академики любили ездить в Стокгольм на симпозиумы и конгрессы. И потому они сочиняли в академических трудах про «несмысленых словен» именно то, что им заказывали смышлёные «шведы»… впрочем, плевать на них! Целых три недели, отрешенный от современного сверкающего и заплеванного жвачкой мира, я жил в доброй старой Руси, под небом священной Балтики, где плавали ладьи моих русых предков, безраздельно владевших ещё не нынешней «объединенной Европией», а исконной Европой без границ и без сомнительной валюты «евро»[27]… О, Русь, взмахни крылами!
Возвращаться приходилось в перестроенную Россиянии), населённую народонаселением демократическо-челночной национальности, в основном, полуспившимися древлянами, бойкими хазарами и настырными печенегами, что наконец взяли все грады и монастыри, коии оне осаждали тысячу лет кряду.
Прежде возвращавшийся с чужбины первым делом шёл в церковь, а лучше в монастырь, и ставил свечку во избавление. Ныне же, как писал покойный Василий Мака-рыч, по монастырям сидели черти… да и традиция стала более цивилизованной — откуда ни воротясь, первым делом включать телеящик. Голубую икону в красном углу.
Так я и поступил, чтобы просто узнать последние новости. Ведь за пределами отчизны любезной новостей про неё, кроме злых наветов, не сообщали. Последние годы самые злые наветы шли изнутри… И всё же я нажал кнопку… И из телеящика высунулась злобная голова Мусоро-кинои. Эта голова тут же сообщила последнюю новость:
— …удалось предотвратить! Неудавшийся исполнитель международного терракта был задержан в эпицентре неудавшегося покушения! — голова источала благородное негодование и лютую ненависть, с губ её вместе с брызжущей слюной летели капли смертельного яда. — Машину, в которой ехал всенародноизбранный генеральный президентий, разорвало в клочья! Обломки разметало в радиусе трех километров! Специалисты говорят, что сила взрыва была эквивалентна тремстам тоннам тротила! Это чудо! это просто счастливое предзнаменование, что гарант демократии и реформ не пострадал! Он отделался лишь легким расстройством желудка… и уже приступил к очередным переговорам по передаче очередных островов очередным партнерам…
Я всегда знал, что трясущаяся Мусорокина до зуда в кишечнике ненавидит «эту страну» и все двести миллионов русских фашистов. Мой приятель в Нью-Иорк-сити показывал мне её квартиру, точнее, дом, где эту гарпию приводят в себя, после бомбардировочных рейдов на Россиянииу Он качал головой и цокал языком… и я понимал, что яд гарпий ныне в цене. Но не всякому дано его источать. Я не стал говорить приятелю, что у каждой головы, постоянно торчащей в россиянских телеящиках, есть дома и квартиры в «большом яблоке». Я не хотел его расстраивать. У многих помимо того были ещё виллы в Майями. Что рядом с этими жуткими телеголовами многоголового телевизионного змея жалкие академики и их «стокгольские симпозиумы»! Да, это была власть! Посильнее всяких там стариков Ухуельциных, патриархиев Ридикюлей, попов Гапонов, мальчишей-кибальчишей, «чикагских» бойскаутов и прочих микки-маусов!
Но суть была в том, что говорила эта гарпия.
— …по сообщению из надежных источников сам глава международных террористов Ас-Саляма ибн Ал-Ладин заплатил за голову генерального президентия десять миллиардов евродолларов, часть из которых пошла на погашение процентов по долгам за прошлогоднюю переподготовку ибн Ал-Ладина в спецлагерях ЦРУ… А это вновь напоминает нам о деньгах партии, которые пропали неизвестно где! — глаза у Мусорокиной от гениальной догадки, озарившей её прямо во время эфира, окончательно остекленели и чуть не вывалились. — Золото партии!!! Так вот куда уходит тоталитарный след пресловутой КПСС…
Мегеру понесло по таким кочкам, что мне стало тошно. Я хотел уже закрыть её хищный клюв. Просто вырубив телеящик. Но тут извержение её зудящего кишечника внезапно пресеклось… Гарпия позеленела, уронила из трепетной ноздри черную каплю… И процедила будто в изнеможенном, томном бессилии:
— Как нам только что сообщили, по халатности и разгильдяйству сотрудников органов безопасности, исполнителя терракта отпустили вместе со случайными прохожими свидетелями, которые все заявили, что они несвидетели… — изнеможение гарпии было красноречивее всех слов: ну чего ещё, мол, можно было ожидать в этой стране от этого народонаселения! — Осталась только подпись несвидетеля-террориста в протоколе, составленном на месте преступления генеральным генерал-прокурором…
Протокол появился на экране.
И я узнал Кешину подпись.
"…и ещё фоторобот, составленый по описаниям неизвестной старушки, пытавшейся перейти трассу перед кортежем генерального…"
На экране появилась Кешина физиономия, будто нарисованная художником-халтурщиком с Арбата. Это был он! О-о, хазары и печенеги!
Триста тонн тринитротолуола! А ведь я сто раз твердил ему: только серебряные пули и осиновый кол!
В девятом классе Моня с двумя дружками-однокашниками изнасиловал историчку. Вернее, так говорили — «изнасиловали». Историчка особо и не упиралась. Сама заманила в пустой класс после уроков — на факультативные занятия.
— Дверь на стул закройте, чтоб не мешали!
И уселась на стол, сверкая голыми ляжками.
— Вызывать буду по одному.
Моня поглядел на Гешу и Илюшу, те подмигнули. И Моня вспомнил их рассказы, как они, якобы, в автобусе, по дороге в школу, в привычной толчее чуть ли не каждое утро лапали историчку за все её выпуклости, смачно прощупывая их, а она, якобы, жеманилась, хихикала, похохатывала и томно прикрывала глазки.
Историчке было за сорок. И фигурку она имела весьма аппетитную. Но по стервозности своей не имела ни мужа, ни любовников, как, впрочем, и большинство учительниц их школы. А естество брало своё.
