Татьяна Дагович - Ячейка 402
Равнина сменилась невысокими частыми холмами, Шарван говорил что-то… Что это не холмы, а курганы, и дальше будут развалины… Она не прислушивалась, растворённая в собственной памяти, из которой кристаллизировались знаки. Некоторые из них были буквами и цифрами, перемешанными без порядка и конца, другие происходили из раздела «дополнительные символы», были странные сочетания красных и синих точек, соединённых круговыми линиями, чертежи, углубляющиеся спиралями внутрь, неоновые иероглифы, религиозные символы, тире и точки азбуки Морзе.
– Аня! Нюта!
– Чего? – Недоставало уверенности, была ли расчёска ручкой вниз, на которой она остановилась, китайским иероглифом, египетским или значком из тех, что печатают на коробках телевизоров, чтобы их не переворачивали. – Мы стали? Заправляться?
– Ты задремала? Я только хотел показать тебе развалины.
– Какие развалины? От чего? – Анна потёрла заспанные глаза.
– Я… Я не очень уверен. Кажется, здесь было какое-то поселение, веке в пятом, что ли. Работали здесь археологи, а потом бросили – финансирование закончилось, заставили их всё на месте оставить.
Пришлось распрямляться, вылезать из машины. Несколько секунд стояла, пока кровь не разбежалась по отвыкшим держать туловище ногам. Хлопнула дверцей. (Слишком сильно. Косой взгляд Шарвана, но без слов.) Солнце спускалось, розоватые лучи просвечивали волосы и колосья.
Шарван ушёл далеко, она плелась за ним и не видела развалин. Приходилось идти по пояс в травах, которые путались вокруг ног. Не спешила, ленилась.
Кто-то прятался. На Анну смотрели из травы. Она вздрогнула, схватилась за живот. Глаза сначала показались живыми, но это было каменное изваяние. На первый взгляд оно ничем не отличалось от простого камня, но стоило различить глаза, как становилось человеком. Женщиной – понятно по большим свисающим грудям. На голове сложная шапка, на шее украшения. Лицо маленькое, скуластое. Невозмутимое. Маленькие ручки сложены под складчатым животом, незаметные голени, широченные бёдра.
Анна сделала следующий шаг. Хотя глаза изваяния оставались неподвижны, показалось, что оно следит. Не было в застывшем взгляде ни угрозы, ни любопытства, но поспешила за Шарваном – ей стало жутко. Как не из камня человека сделали, а человек окаменел. Спиной ощущала взгляд.
– Вот, видишь? – Шарван указал на заросший большой квадрат. – Здесь был дом. Остался фундамент.
– Греки жили? – Речь рассеяла страх. Анна припомнила, как с классом ездила в Херсонес и Лиля стояла под каким-то колоколом, уставившись в море.
– Нет, не думаю… – Посмотрел удивлённо, будто она сморозила глупость.
Медленно вошла внутрь квадрата и осмотрелась. Как бы оправдываясь за то, что развалины не впечатляют, Шарван сказал:
– Если с вертолёта, оно, знаешь, всё сразу видно. Полностью видно, как жили. И колодец, и кузница.
– Так ты и на вертолёте умеешь? А что ты здесь вообще делал на вертолёте? Часто здесь бывал?
– Пару раз. Пойдём, посмотрим дальше. Там интереснее.
В квадратах домов, похожих на нарисованные детьми квартирки, лежали зеленоватые металлические бруски. Некоторые стены возвышались над землёй, но издали их трудно было отличить от неровностей почвы. До Анны наконец дошло: все эти холмы, километры курганов – кладбище, относящееся к селению. Все, кто здесь жил, по одному перешли туда.
– Где-то есть река? Если жили люди, должна быть вода.
– Метрах в ста есть ручей.
– Так давай наберём, чтобы не экономить.
– Разве мы экономим? Кончится – в пути докупим.
– Где? Будет где докупить в пути? – Глаза её загорелись, словно он выдал себя оговоркой.
– Отсюда не берут воду.
– Почему? Проклята, что ли?
– Не хлорирована. Ты если хочешь – попробуй. Таблетки от поноса у меня в аптечке есть.
– А знаешь что, Шарван? – Анна вошла в один из квадратов, присела на корточки и посмотрела туда, где была некогда дверь.
– Что?
Она щурилась, но не могла понять, что делает или ломает Шарван, – прямо за его спиной висело солнце.
– А я, пожалуй, здесь и останусь. Мне здесь нравится. Серьёзно.
– Ну, этого мы не можем.
– Почему ещё? Жить сама я почти привыкла. А хочешь, тоже оставайся. Или поезжай обратно. Там я уже никому не помешаю, с тебя спросу нет. Какая тебе разница, где меня оставить? А? Куда ты меня везёшь, а?
Молчал. В воздухе что-то такое витало – тихое, как жирное молоко. Не переводя взгляда, в траве, на которую смотрела уже так долго, Анна заметила крупные кости. Светлые, почти белые. Они не могли быть древними, как поселение. Не удержавшись, дотронулась. На ощупь ничем не отличались от твёрдого дерева. Отдёрнула руку. Через несколько секунд она различила неподалёку совсем маленький череп, покрытый голубыми узорами. Размером он не подходил к костям.
Неплохо было бы так лежать после смерти, вызывая уважение случайных проезжих. Намного лучше, чем держать на себе массу гнилой почвы, потому что она не из тех, кого тяжело раздавить. Внезапно заметив на черепе трещину, вскочила. Но, едва открыла рот, Шарван перебил:
– Ладно, ехать. А то с плана собьёмся.
– Я остаюсь, – шёпотом, но уверенно, сказала она.
Шарван уже шёл к машине. Она пошла за ним. Снова увидела каменные фигуры, две на этот раз. Мужские. Почти одинаковые. Очень похожие на первую, женскую. Такие же коротенькие поджатые ножки под упитанными телами, так же сложены под животом руки. Но грудные клетки плоские.
– Идолы. – Шарван махнул на них рукой и дружелюбно глянул на Анну.
«Фольксваген» завёлся без шума. Не заметила, как оторвались от неподвижности. Дорога расширилась, ехали по левой полосе, обгоняя синюю цистерну с жёлтыми номерами и надписью «Havfrue». Анна посмотрела в кабину, на худого белёсого водителя. Он в ответ опустил на неё брезгливый взгляд и ускорился.
– Кретин, – спокойно прокомментировал Шарван.
Цистерна вырвалась вперёд, обошла их справа. Логотип на синем фоне показался Анне странным, он удалялся слишком быстро, а у неё оставалось сомнение – будто это не нарисованное лицо, а настоящее, прижатое к стеклянному иллюминатору, и волосы вокруг лица настоящие, плывущие во все стороны в воде, и губы не неподвижны.
– Что у них нарисовано в овале? – спросила Анна.
– Откуда я знаю, что у этого кретина нарисовано, хоть жопа, ему лишь бы раньше проехать…
– Так ты его знаешь?
– Откуда мне его знать? – бросил Шарван с раздражением.
Под шум колёс, по размазанным останкам собак и грызунов на дороге. Темнело после быстрого заката. Встречные ехали с фарами. Шарван тоже включил.
Анна видела в стекле прозрачное отражение своего лица, смешанное с проносящейся мимо обочиной, раздвоенное и быстрое.
– Устала? Подъезжаем уже.
– Туда?
– Нет, я же говорил тебе. Нужно заправиться, воды докупить. Переночуем заодно. Посёлок.
– Опять посёлок?
Неужели они едут по кругу, ведь только что уже был один посёлок? Нет, это другой посёлок, в том воды не было. Вернее была, но плохая, без хлорки.
Свернули с трассы к посёлку. Кирпичные пятиэтажки по обе стороны дороги казались нежилыми, хотя некоторые окна светились. Нигде не было штор. Нигде не было деревьев.
Шарван припарковал машину, и они пошли по асфальту к одному из домов. В помещении Анна отошла к грязно-голубой стене. Шарван перекинулся парой неслышных фраз с женщиной под лампой, за стойкой. Взял ключ. Позвал Анну. Она пошла за ним по пыльному коридору в комнату с двумя кроватями. Щёлкнули выключателем. Чёрт. Лампочка оказалась перегоревшей.
– Если хочешь, – сказал Шарван, – здесь есть душ с тёплой водой.
Она обрадовалась, засуетилась – а мыло? А шампунь? Туалет и душ находились в конце коридора – общежитие, а не отель со звёздочками.
Мыться пошли вместе. Душ им открыли всего на полчаса, и то с неохотой. Увидев Шарвана голым, стоящим, а не распластанным рядом, чуть не засмеялась. Он не был красивым мужчиной. Худой, и наверняка у него проблемы с позвоночником, сколиоз какой-нибудь. Он был неловким. Впрочем, неловким был он и в одежде. Не то чтобы он в самом деле вёл себя не так, как все, но присутствовало в его движениях едва уловимое отклонение, и Анна, она тоже быстро раскусила его и иронизировала иногда, едва заметно, посмеивалась над ним, потому что он всё равно ничего не мог заметить за поблескивающими линзами своих очков. Из-за этой неловкости не могла отказаться от радости спать с ним, от радости обхватывать его руками и целовать в шею. Он был таким притягательным из-за неловкости.
Вода лилась шумная и горячая. Снизу поднимался пар к желтеющей за металлической сеткой далёкой лампочке. Пар вытапливал из кожи Анны грязь, запёкшуюся кровь, остатки болезненных ушибов. С потом выходило прошлое – короткое, недавнее, и дальнее, то, что было до её встречи с попутчиком и до… Совсем до… Пот, смешиваясь с водой, тёк на рыжий кафель пола. Голый Шарван уже смутно различался в паре, и, сквозь смех, в ней проснулось желание. Теперь его кожа такая чистая, мягкая, погладить бы, а потом прижаться всем телом.
