Мирча Элиаде - Под тенью лилии (сборник)
В эту минуту г-жа Моску с внезапной живостью снова поднялась на ноги.
— Вспомнила! — ликовала она. — Я вспомнила самое красивое место из «Люцифера»:
Смертельна страсть во тьме ночей
Для струн души певучих,
Мне больно от твоих очей,
Огромных, тяжких, жгучих…
Санда вцепилась в Егорову руку. Она вся дрожала, взгляд блуждал по комнате. «Она тоже знает», — понял Егор; Он был, на удивление себе, спокоен, голова — ясна. Рядом с Сандой, сжимая ее ледяную руку в своих горячих ладонях, он ничего не боялся. Не боялся — и все равно не смел обернуться, оборвать нить ее парализованного ужасом взгляда, прикованного к чему-то за его спиной. Г-жа Моску смолкла, и ее молчание влилось в странную тишину комнаты. Егор слышал, как бьется у Санды сердце, как тяжело дышит г-н Назарие. «Он тоже чувствует, а может быть, и видит. Хорошо, что я ничего от него не скрыл. Не имело смысла».
— Maman! — из последних сил крикнула вдруг Санда.
Егор угадал все, что она хотела сказать этим отчаянным вскриком, — это была попытка вывести г-жу Моску из чудовищной переклички с потусторонним, нечеловеческим, непозволительным. «Мама, на нас люди смотрят!» — казалось, заклинала она. Г-жа Моску, словно очнувшись, обратилась к г-ну Назарие:
— Почему вы вдруг замолчали, профессор?
— Я, сударыня? — удивился г-н Назарие. — Я, кажется, сегодня вообще ни слова не вымолвил. Я слушал, как вы декламируете. Редкая память!
Г-жа Моску пытливо заглянула ему в глаза — не шутит ли он.
— Хороша память с книжкой в руках, — устало сказала она, ставя «Антони» на этажерку. — Счастье, что есть книги. Вот сколько я принесла сегодня Санде, хватит чтения на много дней…
Она указала на кипу книг. Г-н Назарие скользнул взглядом по корешкам: «Жан Сбогар», «Рене», «Айвенго», «Цветы зла», «Там, внизу».
— Из Кристининой библиотеки, — объяснила г-жа Моску. — Ее любимые книги. И мои тоже, разумеется… — С усталой улыбкой она подошла к постели Санды, спросила: — А вы что притихли, дети мои?
Санда ответила укоризненным взглядом. Г-жа Моску присела на кровать и взяла руку Санды, которую минуту назад выпустил Егор.
— Да ты совсем ледяная, ты озябла! — воскликнула она. — Тебя надо напоить чаем… Впрочем, пора вставать. Скоро закат. Комары близко…
«Она бредит», — с беспокойством подумал Егор, пытаясь прочесть в глазах Санды объяснение, совет, что делать. Этот неожиданно открывшийся бред застал его врасплох.
— Может быть, нам лучше уйти? — вдруг сипло произнес г-н Назарие.
— О, не беспокойтесь, вы со мной, — ободрила г-жа Моску. — Они вам ничего не сделают. Полетают поверху, и все…
— Хорошо бы вам принять хинин, — прошептала Санда. — Мама говорит о комарах. Они очень опасны сейчас, на закате…
— Да, вот они, налетают, — тем же осипшим голосом сказал г-н Назарие. — И как странно они роятся перед самым окном!.. Вы их слышите, Егор?
Егор слышал: комары шли тучами, такого зрелища ему видеть не доводилось. Откуда их столько?
— Признак засухи, — заметил г-н Назарие. — Надо бы закрыть окно.
Тем не менее он не двинулся с места, так и оставшись стоять посреди комнаты, зачарованно глядя на комариное роение перед окном.
— Нет нужды, — сказала г-жа Моску. — Солнце еще не заходит. И потом, вам нечего бояться, пока вы со мной…
Холодок пробежал по спине Егора от ее сухого, безучастного, неузнаваемого голоса. Голос шел как будто из сна, из иных миров.
— И все же лучше принимать хинин, хотя бы по полтаблетки в день, — совсем тихо прошептала Санда.
И Егор понял, что она по крайней мере больше не чувствует ничьего потустороннего присутствия, не видит ничего неположенного. Зато видел профессор: он явно следил за чьим-то парением, потому что его глаза были устремлены в пустоту поверх комариных туч. Застыв посреди комнаты, он даже не отмахивался от комаров, понемногу проникавших внутрь. «На запах их тянет, что ли? — думал Егор. — Не на тот ли, что шокировал меня сегодня утром? Слишком уж их много, и все прямо сюда. На кровь?»
Г-жа Моску обвела всех ласковым, почти родственным взглядом.
— Ну, дети мои, скоро закат, давайте-ка ее поднимем.
Голос прозвучал вполне живо и все же отчужденно, как будто его хозяйка была далеко, в каких-то своих, чуждых здешним, радостях.
— Вставай, Санда, — продолжала г-жа Моску. — Вечереет… И ты озябла…
Егор сжал кулаки так, что ногти вонзились в ладони. «Только не растеряться! Держись!» Он попытался остановить Санду, которая спустила с постели ноги и нащупывала ночные туфли. Но она мягко отстранила его.
— Мне обязательно надо идти, maman? — покорно спросила она.
— Разве ты сама не видишь, что уже пора? — отвечала г-жа Моску. Егор, нагнувшись к Санде, произнес властно:
— Останься. Куда ты пойдешь?
Та печально погладила его по щеке.
— Ничего, ничего, — прошептала она. — Я должна, ради мамы…
Тут Егор почувствовал острый укол в руку и, непроизвольно хлопнув себя по запястью, убил комара. На коже осталось кровавое пятнышко. «Кровожадный, бестия!»
Увидев кровь, Санда поспешно схватила его за руку.
— Уходи, уходи скорей, пока мама не увидела, — лихорадочно зашептала она. — Ей станет дурно.
Егор вытер руку о пиджак.
— Уходи, я тебя прошу! — заклинала Санда. — И прими таблетку хинина.
Егора только раззадорил этот умоляющий голос, это наваждение, границ которого он еще не знал, эти слова, в смысл которых он не мог проникнуть.
— Не уйду, пока ты не скажешь, куда вы собираетесь.
— Не беспокойся об этом, друг мой любезный, — сказала Санда.
Егор вздрогнул, возвращенный к событиям прошедшей ночи; одна за другой вставали в памяти подробности…
— Ты не рад, что я тебя так называю? — грустно удивилась Санда.
Егор заглянул ей в глаза, пытаясь подчинить ее своей воле, взять под охрану, но она уходила, ускользала, она не давалась ему в руки, эта теплая, манящая жизнь.
— Ты, Санда, никогда меня так не зови, — сказал он. — Никогда!
Санда тихонько заплакала. Совершенно не замечая ни ее слез, ни интимного разговора между молодыми людьми, к ним подошла г-жа Моску.
— Если вы будете медлить, они вас заедят… К тому же тут такой холод… Да, заедят. Как всех наших кур, гусей и коров… Где они все теперь, где?..
Егор обернулся к ней и произнес с расстановкой:
— Мне очень жаль, госпожа Моску, но Санда должна лечь в постель и лежать, пока я не приведу доктора.
Натолкнувшись на столь решительный отпор, г-жа Моску смолкла, в растерянности переводя взгляд с Егора на г-на Назарие. Было видно, что она не очень хорошо понимает, зачем они здесь, у постели ее дочери.
— Может быть, вы и правы, — наконец согласилась она. — Вы оба ученые мужи, вам виднее… Но закройте же поскорее окна. Это нужно сделать прежде всего, закройте все окна!
Егор, еще не опомнясь от своей неслыханной смелости, обеими руками пытался удержать Санду — она билась, вырываясь из последних сил, бормоча:
— Я должна идти, ради мамы, как ты не понимаешь. Больше никого не осталось — ни птиц, ни коров, ни собак!..
Г-н Назарие тоже подошел к ним, бледный, ломая пальцы. Далекий, зловещий гуд стоял в воздухе, хотя комары роились уже вокруг его головы, вызванивая тягостную, как болезнь, мелодию.
— Пусти, Егор, — потерянно просила Санда. — Иначе будет еще хуже… Иначе я вообще не поправлюсь…
«Боже, отчего вдруг такой холод в комнате», — подумал Егор. У г-на Назарие зуб на зуб не попадал, он стоял рядом с ними, белый как мел, застывший — только изредка встряхивал головой, отгоняя комаров.
— Закройте же окно, — напомнил ему Егор.
Профессор с опаской шагнул к окну, но замер на полпути. Он тоже вел себя как в гипнотическом, недобром сне. И все-таки — как ясно он понимал то, что тут творилось! Теперь все связалось: тошнотворная баранина первого вечера и загадочные речи экономки, вымершая птица… и этот пес, который бросился им под ноги, его панический вой, его дыхание — дыхание зверя, которого травит невидимая погоня.
— Что же вы не закрываете? — снова раздался голос Егора.
Какой промозглый, неестественный холод! Откуда эти воздушные провалы в комнате, где только что витал запах девичьей крови?..
Г-н Назарие подошел к окну. Ему было страшно выглянуть наружу — глупый, нервный страх, который он не мог перебороть. Он взялся за оконную ручку. В первый момент ему показалось, что из сада за ним пристально следит женщина, ловя каждый его жест, будто ожидая от него чего-то, какого-то важного поступка. Было еще достаточно светло, краски неба выцвели и размылись; пространство здесь было другим и другим — воздух. Моргнув, г-н Назарие увидел в цветнике напротив окна Симину. От растерянности он изобразил что-то вроде улыбки. Девочка склонила головку с неописуемой грацией. Но тут же выдала себя, стрельнув глазами куда-то высоко, много выше окна. «Она не меня ожидала увидеть, — понял г-н Назарие. — Она ждала кого-то другого, и не здесь, в окне, а там…» Симина тут же осознала свою ошибку и выбежала из цветов, протягивая руки к г-ну Назарие. Но он уже без улыбки и молча, опустив глаза, захлопнул створки окна. Холод в комнате стал как будто не таким гнетущим. Профессор долго, в изнеможении, простоял не двигаясь. Комариный звон приблизился и охватывал его теперь со всех сторон, навязчивый, выматывающий, рождая в голове профессора страшную мысль: что, если он никогда не очнется от этого томительного сна, не вырвется из этого горячечного, бредового мира?..
