Владимир Митыпов - Геологическая поэма
У ворот пионерлагеря я был встречен весьма серьезными дежурными, вежливо опрошен и передан с рук на руки шустрому мальцу с тугими помидорными щечками. Тот, ведя меня по территории, объяснил, что слет уже начался, но совсем недавно, поэтому беды никакой нет. «Увы, мой милый, — подумалось мне, — беда есть, она в том, что из-за своего опоздания я, старый инженер, предстану в глазах молодого поколения этаким разболтанным субъектом».
Когда мы вошли в переполненное помещение, напоминающее летний кинотеатр, на сцене находилась симпатичная полная дама. Она говорила об охране памятников старины, говорила хорошо, увлеченно, хотя и не без некоторого присюсюкивания. Я чувствовал себя последним свинтусом, пока пробирался на цыпочках по боковому проходу вслед за своим шустрым провожатым. Он оказался деловым человечком — быстро разыскал кого-то, переговорил, и не успел я опомниться, как был усажен, пожимал кому-то руку, шепотом здоровался и извинялся за опоздание.
Дама, защитница памятников старины, вскоре закончила, мило улыбнулась на прощанье и уступила место женщине типично педагогического облика — сухой, строгой, в одежде с преобладанием прямых линий. Эта женщина призвала к порядку зашумевший было народ, гипнотизирующе глядя, дождалась тишины и объявила меня, почему-то назвав при этом «известным советским геологом». Сие имело эффект — по наступившему безмолвию я понял: аудитория ошарашена не менее, чем я сам. Неважное начало, к тому ж, идя на сцену, я совсем некстати вспомнил рассказ моего соседа, артиста драмы Валерия Константиновича. Он однажды выступал с чтением стихов в деревенском клубе; вышел на сцену, увидел в полутьме зала одни детские мордашки, умилился и начал так: «Дорогие мои огурчики, дорогие мои помидорчики…» Результат был потрясающим, поскольку детишки занимали лишь первых два-три ряда, а дальше восседали деды, бабки и прочая солидная публика…
Очутившись в фокусе доброй сотни пытливых, с интересом взирающих глаз, «известный советский геолог» вдруг почувствовал тревогу. До него вдруг дошло, что весь его немалый опыт выступлений на разного рода собраниях и совещаниях тут не годится. Всякая казенщина, будь она даже тысячу раз правильной, может оказаться пагубной для чьей-нибудь юной души и, в дальней перспективе, исказить целую человеческую судьбу. А это, согласитесь, пострашней, чем любой производственный брак. Речь, обдуманная мной в машине, полетела к черту. Как быть? И тут мне неожиданно пришел в голову сегодняшний разговор с палеонтологом Далматским, приятелем моего Валентина. Мы с ним курили на площадке пятого этажа, вспоминали прошлый полевой сезон. Из дверей чьей-то камералки выпорхнули две очень похожие друг на друга пышненькие молодые особы и, оживленно щебеча, засеменили прочь по коридору. Почти машинально я сказал, глядя им вслед: «Экие геологини нынче пошли, толстенькие и коротенькие. Помню, какие были в наше время — длинноногие, поджарые. Впрочем, того требовали тогдашние условия. Сейчас, слава богу, героизм физический, телесный, отходит в геологии на второй план… но по-прежнему нужен героизм умственный». (Правда, вторую половину фразы как неприлично напыщенную я произнес лишь про себя.) Далматский, человек веселый и довольно-таки желчный, отвечал: «А нынче сама геология стала толстенькой и коротенькой». (Да, желчен Далматский, желчен, но, думается мне, такие люди — те самые щуки, которые существуют в реке, чтобы карась не дремал. А карась этот, сами понимаете, — наша совесть или что-то вроде того. Беречь надо таких Далматских, беречь и ценить, а мы…) Оба немножко посмеялись. Я, разумеется, понял, что он имел в виду: стиль геологической жизни и работы постепенно утрачивает былую романтику, лихие порывы по вдохновению, приобретая все больше и больше черт заурядного производственного процесса. А ведь геология не такова, не должна быть такой. Геология — не только профессия, но еще и образ жизни. Памятуя это, я положился на волю провидения и стал говорить следующее:
— Мой учитель, давно уже покойный профессор Бруевич, рассказывал, что в былые, дореволюционные еще времена самыми блестящими кавалерами на балах считались, наряду с гусарами, путейские и горные инженеры. Людей, преданных геологии, подобный факт, может быть, порадует еще и сегодня…
Далее я говорил о том, что за минувшее десятилетие профессия геолога претерпела странную на первый взгляд метаморфозу, незаметно, но довольно ощутимо уступив в престижности целому ряду других человеческих занятий. Список котирующихся среди молодых людей профессий ныне может быть различным по величине — это зависит от того, кто сколько вместит их на свой вкус в диапазоне от «А» до «Я», скажем, от археологии до ядерной физики. И есть большая доля вероятности, что во многих случаях геология окажется за бортом этого списка. Почему так произошло? И что ожидает ее, эту, наверно, самую земную из земных наук? А ведь когда-то она была столь притягательной для многих поколений молодых людей…
— Оставив пока в стороне производственную и научную стороны вопроса, — продолжал я, — спросим себя: что же давала геология как профессия человеку, занятому ею? Как она формировала его физически, нравственно и умственно?
По возможности проще я объяснил своим юным слушателям, что в истории изучения недр нашей страны существует целая эпоха, которая может быть охарактеризована, обобщенно говоря, двумя основными моментами: во-первых, планомерная и последовательная геологическая съемка всей территории СССР в масштабе один к двумстам тысячам; во-вторых, отсутствие широкого применения вертолетной авиации.
— Вот эту эпоху давайте условно назовем «прежними временами», хорошо? — я со всей уважительностью обвел взглядом ряды сосредоточенно-серьезных лиц, блестящих ясных глазенок.
Ответом было молчание — именно то молчание, которое считается знаком согласия. Ободренный, я заговорил о том, что в прежние времена судьба геологического коллектива — отряда, партии, — находившегося в районе полевых работ, во многом зависела от предусмотрительности, умения, здоровья и физической силы его членов, а порой — от элементарного везения или невезения. Особенно и в первую очередь это относится к районам Крайнего Севера, Дальнего Востока, Сибири, гор и пустынь Средней Азии. От геолога требовались способность переносить лишения и умение очень многое делать своими руками. Обходиться минимумом продуктов и снаряжения. Вязать плоты. Безошибочно ориентироваться на незнакомой и сложной местности. Быть охотником и рыболовом, портным и сапожником, плотником и врачевателем, альпинистом и лыжником. Иметь железные ноги, чтобы пройти за неделю сотни километров по бездорожью. Обладать крепкой спиной, чтобы носить на дальние расстояния трех-, четырехпудовые рюкзаки.
Преподаватели геологических факультетов, провожая своих питомцев в самостоятельную жизнь, напоминали им о том, что в условиях небольших скученных коллективов и громадной зачастую удаленности их от жилых мест руководитель геологической партии волей-неволей становится носителем власти во всей ее полноте и во всех случаях, какими бы сложными, а порой и трагическими они ни были. Тут я привел пару примеров — не слишком страшных (учитывая возраст аудитории), но, надеюсь, достаточно впечатляющих, чтобы надолго запасть в память.
Хочу думать, мои слушатели прекрасно поняли меня, когда я заговорил о том, что в основании той исполинской пирамиды, которая зовется современной цивилизацией, лежат полезные ископаемые, химические элементы, и все они, за исключением разве что газообразных компонентов атмосферы, найдены и разведаны не кем иным, как геологами. И подавляющее большинство нынешних месторождений найдены в прежние времена и прежними методами. Если учесть, что почти единственными инструментами геологов были тогда лишь молотки и компасы, сами факты находок месторождений могут показаться, с одной стороны, удивительными, а с другой же — невольно навести на мысль, что дело это, очевидно, простое и легкое. Оно, может, и было бы так, если не принимать во внимание, что, кроме молотка и компаса, у геолога имеется голова, вооруженная именно геологическими знаниями, геологической интуицией, и ее, эту голову, ничьей другой, пусть даже очень гениальной, но мыслящей в иной плоскости, не заменишь.
Ныне изучение территории страны средствами классической геологии, эта поистине титаническая работа, практически подошла к завершению. И вместе с этой разновидностью геологических исследований отходит в прошлое тип человека, соединявшего в себе умение древних людей сосуществовать с девственной природой, поддерживая и защищая свою жизнь своими руками, и особенность современного цивилизованного жителя, наученного обращаться с микроскопом, но не способного добыть огонь трением, даже если от этого будет зависеть его жизнь. Тогдашние первичные исследования громадных и неосвоенных районов нашей страны породили тип человека, который со всеми своими сильными и слабыми сторонами быть повторен уже не может. Жизнь идет вперед. Уже приборы, установленные на спутниках, фотографируют Землю, измеряют магнитные, гравитационные, радиационные и прочие ее параметры. Разбуриваются ложа океанов, в погоне за тайнами мантийного слоя планеты закладываются сверхглубокие скважины, волны геофизических взрывов прощупывают ядро Земли. В геологию все настойчивее вторгается математика с ее извечной страстью «поверить алгеброй гармонию». И самое главное — месторождения, которые могли быть открыты старыми методами классической геологии, уже, можно считать, все обнаружены, и они, месторождения эти, далеко не неисчерпаемы.
