Игорь Гергенрёдер - Грация и Абсолют
Алик с поклоном перекрестилась на колокольню, смутилась, растерянно взглянула на зрителей и обратилась к старушке, которая оказалась поближе:
– Ради Бога извините, я приезжая. Не скажете, кто мог бы пустить меня на квартиру?
Кругом засуетились: казалось, все, кто тут был, хотят пригласить к себе непростую обходительную незнакомку, да куда? У одной теснота, у другой муж вечером пьяный, у третьей – то и другое.
– А вон к Нюре бы! – и Алику указали на сидящую в стороне на скамейке пожилую сутулящуюся женщину. – Одна в своём доме живёт.
Та пригласила приезжую присесть рядом.
– Какая нужда вас привела?
– Мой дед здесь был партизаном, – начала Алик и, не решившись «похоронить» одного из своих живых дедов, продолжила: – справка ему нужна, попросил похлопотать.
Нюра подождала, не скажет ли незнакомка ещё что-нибудь, и со вздохом произнесла:
– Отдельной комнаты для вас у меня нет.
Повела к себе, по дороге зашли в магазин: Алик хотела купить съестное на ужин. Выбор был неширокий, она взяла кило свежемороженой ставриды и, по просьбе Нюры, бутылку красненького. Пришли к домику, вросшему в землю меж двух двухэтажек, в сенях пахло гниющим деревом; дверь открылась в кухню, за нею была комната: кровать, диван, посреди стол и у стены на тумбочке телевизор. Угол занимали иконы.
Хозяйка указала взглядом на диван:
– Будете давать рубль за ночь, скажу вам спасибо.
– Очень хорошо, мне подходит, – приветливо сказала Алик.
Рубль в сутки за койку брали на черноморском побережье в сезон.
День истекал, хозяйка в кухне, готовя ужин, отвечала на вопросы о партизанах:
– Слыхали мы о них, но я никого их не видела. Ездила в одну деревню, промышляла, там у меня знакомые были. С попутной машиной проедешь с час, а там ещё час пешком пройти. В один-то день прихожу – вместо деревни зола. Нападение на немцев в той местности было, немцы и сожгли деревню.
– Вы меня ради Бога простите, – Алик старательно выказала смущение, – я разговоры слышала и не знаю, верить или нет. Не было такого, чтобы партизаны насиловали своих русских девушек?
Нюра, словно забывшись, сказала о другом:
– Солёная капустка осталась с прошлого года, а редьки нет. – Налила в солёную капусту подсолнечного масла и вернулась к вопросу постоялицы:
– Девушки тогда молчали, кому охота себе хуже делать…
Алик понимающе кивнула и вставила:
– Хватало того, что немцы творили.
– У немцев содержался дом, и наши, какие собой получше, сами туда просились, локтями друг дружку толкали. А потом с немцами уехали, – поведала Нюра и, будто защищаясь от обидного упрёка, заявила: – Я их не сужу! Богу их судить, не нам.
Накрывая на стол, сказала:
– Про то, как немцы лютовали, кому не известно? И ваш дед должен был вам рассказать. А мы жить хотели.
Она открыла бутылку, налила стаканчики:
– Со знакомством.
Вино показалось Алику отвратительным, она принялась заедать сделанный глоток, помалкивая, не теребя хозяйку расспросами. Та степенно закусывала и лишь, выпив одна ещё стаканчик, заговорила:
– У вас молодые самые лучшие годы, и вам хочется побольше хорошего. Так и нам в вашу пору хотелось – будь тут наши или немцы. Не мы их сюда пустили, – она ела жареную ставриду с макаронами и хлебом, подбирая его мякишем подливку с тарелки. – При немцах жизнь была много добычливее. Кругом частники открылись, кто мебель делает, кто костюмы шьёт, кто одежду перекраивает, чинит. Купишь у них и на толкучке торгуешь. Чего только я не продавала. Колбасу, мыло, вязаные носки, самогонку. Конечно, и при немцах были запреты, но до наших – куда немцам! При них я торговлей сыта была, дочь растила, жили мы в хорошем доме. Потом уж пришлось его продать и этот купить.
Алику было сосуще-тоскливо в тесном безотрадном прибежище; чувствуя, что о партизанах пока больше не узнать, она спросила женщину, что ей судьба послала после войны.
– Мужа, – ответила устало Нюра. – Взял меня с дочкой и куда как хорош был бы, если б не пил. Сын от него родился. С двумя детьми я состарилась, у дочери свои дети пошли, а сын служил в армии в Подмосковье, там женился и остался.
– Муж давно умер? – спросила Алик, поддерживая разговор.
– Заболел давно, а умер – ещё года нет.
О войне хозяйка больше не говорила, теперь она расспрашивала постоялицу о том, о сём, и та выдумывала что попроще.
42
Поднялись спозаранок. Нюра, кондуктор автобуса, ушла совершать первый рейс, и Алик принялась за макияж, донимаемая холодящим: их с Виктором затея требует долгих поисков, для неё одной непосильных. Но так хочется добиться своего! Услышь она вещий голос, что сегодняшний день ничего не принесёт – ей не остановиться.
Она надела американские джинсы, коротенькую замшевую куртку, вышла в прохладное псковское утро и бросила вызов неизвестности, найдя справочное бюро и запросив адрес городской центральной библиотеки.
Читальный зал не пустовал. Неслышно переступая на носках, чтобы не беспокоить публику, Алик приблизилась к библиотекарше, которая за своим столиком за перегородкой оторвалась от каких-то записей, сняла очки и стала протирать их платком. За незнакомкой она наблюдала искоса. Та оперлась на перегородку и произнесла приглушённо:
– Я очень надеюсь на вашу помощь.
Глаза библиотекарши потеплели. Услышав, какая литература нужна пришедшей, она авторучкой прицелилась в полки:
– О партизанах вон там!
Алик взяла полдюжины книг, села за стол, открыла первую и начала просматривать оглавления. Судя по названиям глав, в трёх из них могло быть сказано о ликвидации военнослужащей немки. Ушёл почти час, чтобы убедиться: этого там нет. Она чуть не плакала. Их с Виктором план – нахальная и жалкая авантюра. Сколько ещё искать убитую немку? И даже если она найдётся, не конец ли на том? Любимая Лонгина вполне могла быть русской.
Ни в одной советской книге не прочтёшь, что партизаны кого-то изнасиловали, но Виктор надеялся – попадётся упоминание, как среди партизан обнаружился негодяй, который перебил столько-то своих и скрылся. «Будут предположения, что да как, возможно, окажутся фамилии свидетелей, а там уже легче копать», – писал ей отчаянный оптимист после их встречи в пельменной.
Не ясно ли, что у них заколебался рассудок, после того как с ними поступили столь чудовищно, и иллюзия стала для них наркотиком. Алик замерла в кошмарном чувстве: она осознала истину?
Тем временем библиотекарша, у которой новая здесь читательница вызвала симпатию, заметила неладное и подошла к ней:
– Какой конкретно вопрос вас интересует?
В голосе седенькой деловитой женщины была участливость, и Алик, с признательностью ей улыбаясь, не скрыла, как расстроена:
– Я – помощник режиссёра Свердловской киностудии, мне велели найти факты для фильма, а я не ориентируюсь…
– Вы недавно на этой работе?
Алик простодушно кивнула и объяснила:
– Мне нужно узнать о девушках в партизанском движении, о том, как к ним относились… – она умолкла, и библиотекарша задумалась.
– Была ли любовь, какая… – сказала, лукаво поглядывая из-под очков. Сменив тон, спросила: – Вам известен писатель Дульщиков? Нет? Ну это ничего. Он друг нашей библиотеки, часто у нас выступает. Подполье, партизаны – его тема, он много лет собирает материал. Хотите, я ему позвоню? Может быть, он вас примет.
43
Писателя не сразу удалось застать дома, зато как только он там появился, встретиться захотел безотлагательно. Алик с непритворной сердечностью поблагодарила библиотекаршу, которая вручила ей листок с адресом. Недолгое время спустя самозваная помощница режиссёра, пересиливая страх разоблачения, подошла к типовому пятиэтажному дому, стоявшему торцом к тротуару; в окне второго этажа мелькнуло чьё-то лицо. Войдя в подъезд, Алик не без удивления обнаружила половичок. Квартира писателя оказалась на втором этаже, коврик был и перед дверью с глазком.
Её открыл мужчина средних лет в заправленной в брюки свежевыглаженной светлой рубашке, в галстуке. Гостья, знакомясь, назвала свою девичью фамилию. Мужчина сделал рукой приглашающий жест, с каким говорят «Прошу!», но промолчал, и, когда Алик вошла в прихожую, представился:
– Дульщиков Виталий Анатольевич.
У двери комнаты стояла сравнительно молодая располневшая женщина.
– Моя Ольга Ивановна, – сообщил, как сообщают приятное, писатель и заявил гостье: – Вы останетесь у нас обедать. – Возражения пресёк: – Сочтём за обиду!
Он улыбался хитрой многозначительной улыбкой соблазнителя:
– Не думайте, что будут разносолы, у нас простенько – бигус. Но какой!
Хозяин наградил жену взглядом, показавшим, насколько он ею гордится, она удалилась на кухню, и он пригласил гостью в комнату:
– А мы с вами поработаем…
Алик была усажена за столик с разложенными на нём книгами, писатель, сев рядом, проговорил вкрадчиво:
– Если мы найдём нужное для фильма, скажите шефу, что я мог бы написать сценарий.
