Анхела Бесерра - Неподвластная времени
— Подойдите, — приказал магистр, разворачивая пергамент.
Окружив алтарь, Арс Амантис приготовились слушать, как их предводитель читает окситанскую рукопись. Когда тот завершил чтение, в храме повисла гнетущая тишина.
— Какой позор! — едва слышно проговорил кто-то.
— Не может быть, чтобы нашу Святую постигло подобное бесчестье.
— Откуда мы знаем, что это была она?
— А кто это еще мог быть? Взгляните сюда, — сказал один из братьев, указывая на крошечный рисунок на полях пергамента. — Вот наш знак. Мы всегда знали, что текст об обретении реликвии неполный. Что нам известна далеко не вся правда.
— Изнасилование хуже костра. Тело нашей святой осквернено.
— И это еще не самое худшее, — вновь заговорил Мутноглазый. — Мы вот-вот снова ее потеряем.
— Что ты хочешь сказать, Джереми? Потеряем... кого?
— Новую святую. Я повстречал женщину, обладающую сверхъестественной силой. Мне довелось ощутить на себе ее воздействие. — Мутноглазый вспомнил ночь в зеленом доме. — Эта девушка... реинкарнация Сиенны.
По залу пробежал изумленный шепот.
— Несколько недель назад я стал свидетелем попытки изнасилования на снегу. История может повториться. Я видел, как небезызвестный Кадис пытался обесчестить девушку.
— А вы думали, почему он такой успешный? — подал голос завистливый художник. — Негодяй питается силой одной из нас.
— Да с чего вы взяли, что она одна из нас? Все это полная чушь. Где тело, Джереми? Ты, кажется, обещал его найти. Похоже, зря мы поручили это тебе. Ты по-прежнему ни на что не годишься.
— К порядку! — призвал магистр. — Не нужно нервничать. Всему свое время.
— Орден уже не тот, что был, монсеньор, — взял слово один из братьев. — Мы погрязли в склоках и зависти, а искусство между тем умирает. Сколько длится эпоха упадка? Мы утратили корни. Утратили память. Минимализм, концептуализм, отрицание экспрессионизма... реализма... Абстрактная живопись. Компьютеры, Интернет, мгновенная фотосъемка, видео... Любовь и ненависть больше никого не интересуют. Вдохновение кончилось... Смерть и страсть, Эрос и Танатос. Война и нищета... Ничем нас не проймешь.
— Так и есть, — согласился кто-то. — Мы все иссохли.
— Но орден — это не только искусство. Что стало с нашей верой? Нами движет голое честолюбие. Мы перестали заботиться о своих душах. Вспомните, братья, наше кредо: "Действие в бездействии". Наше предназначение защищать и беречь то, без чего этот мир погибнет. Веру и любовь, братья. Отвагу воинов и служение клириков. Религиозную истовость и любовный жар.
— Но нам некому поклоняться.
— Неправда. Прежде нам было довольно знать о Святой, чтобы почитать ее. Значит, она будет вдохновлять наши свершения и впредь.
— Ты и вправду веришь, что мертвое тело поможет вернуть орден к жизни? Что наша жизнь изменится, как только мы обретем реликвию? — спросил какой- то скептик.
— Это вопрос веры. Если ты сомневаешься, тебе нечего делать в нашем братстве.
— Достаточно. Давайте избегать фанатизма, — вмешался магистр. — Сейчас наша главная цель — разыскать Святую. Все остальное второстепенно. У меня есть предложение: поскольку Джереми занимается этим уже давно, и именно он сумел разыскать девушку с медальоном, мы должны дать ему карт-бланш. Пусть действует, как подсказывает интуиция. У тебя есть какой-нибудь план, Джереми?
Мутноглазый с достоинством кивнул:
— Как уже было сказано на предыдущем собрании, я уверен, что тело Святой находится в студии художника. Проникнуть туда мне пока не удалось. Там очень серьезная система защиты. Кстати, вам не приходило в голову, что Кадис может быть одним из нас? В конце концов, он и вправду замечательный художник.
— Не такое уж абсурдное предположение. Кадис много писал о дуализме, а в основе нашего учения, как известно, лежит представление о двойственной природе человека.
— Но почему же тогда он хочет обидеть девушку?
— А ты уверен, что он хочет ее обидеть?
— Да, если учитывать историю Сиенны и то, что я видел своими глазами. По-моему, параллели бросаются в глаза.
— Слишком много предположений, — пробормотал давешний скептик.
— А что, если я попробую втереться в доверие к Кадису? — вызвался завистливый художник. — Может, мне удастся что-нибудь разузнать. Например, выяснить, куда он дел тело.
— Мне жаль тебя расстраивать, но Святая пропала из склепа задолго до рождения Кадиса.
— И любого из нас.
— А что... Не такая уж плохая идея, — проговорил магистр, обращаясь к художнику. — Решено. Мы постараемся сблизиться с Кадисом.
— Дайте мне еще несколько дней, — попросил Мутноглазый. — В окружении девушки появился новый персонаж. Я хочу кое-что о нем разузнать.
— Хорошо, — согласился магистр. — Мы будем ждать твоего звонка.
35
В три часа ночи Сара Миллер проснулась от холода, хотя в комнате было жарко натоплено. В последние годы стужа проникала в ее тело в начале осени и не уходила до самой весны.
Сара встала, на цыпочках пробралась в гостиную и подошла к широкому окну. У нее ныли кости и болела душа. Закурив сигарету, она стала смотреть на улицу. Накрывшая Европу волна холода добралась до Парижа, сковав льдом улицы и памятники. Вдалеке маячил сквозь туман силуэт Эйфелевой башни. Город окутывала непроницаемая, тоскливая мгла. В тумане по пустым широким улицам бродили чьи-то заблудившиеся сны.
Саре не хотелось жить. У нее больше не осталось сил. Недавняя выставка на Елисейских Полях обернулась небывалым триумфом, но теперь художнице совершенно расхотелось творить. Сара поглядела на часы и решила позвонить в Нью-Йорк своему агенту и давней приятельнице.
— Сара! Ты что в такую рань?
— Мне захотелось с кем-нибудь поговорить.
— Что-то случилось?
— Обыкновенная бессонница и дикий холод.
— Ты не стала бы звонить из-за холода. Наверняка случилось что-то серьезное.
— Возможно.
— А что Кадис?
— Спит.
— Я не об этом. Как у вас дела?
— Кажется, все хорошо.
— Кажется? Значит, ты не уверена?
Сара молчала.
— Сара? — окликнула ее подруга.
Художница медленно заговорила:
— Я подозреваю, что Кадис безумно влюбился, но ума не приложу в кого.
— С каких пор тебя стали волновать увлечения мужа?
— На этот раз все по-другому. Кадис совсем замкнулся; он не хочет со мной говорить, а я не хочу повредить его работе. Судя по всему, он снова начал писать.
— Почему бы тебе не приехать?
— Одной, без мужа?
— Всего на несколько дней. Я как раз готовлю выставку одной феноменальной колумбийки по имени Каталина Мехия. Ты просто обязана увидеть ее картины. Они великолепны.
— Мне нужно подумать.
— Познакомишься с новыми людьми. Ты так давно не была в родном городе. Приезжай, развлечешься. А Кадис пусть как следует по тебе соскучится.
— А если он меня бросит?
— Он тебя?.. Я верно расслышала? Сара, которую я знаю, ни за что бы так не сказала. Пусть он боится, что ты его бросишь. Тебе давно пора развеяться. Уж если твой муж не бросил тебя за все эти сумасшедшие годы... Забудь о нем. Хотя бы ненадолго... У меня как paз появилась одна гениальная идея. Это будет бомба!
— Знаешь, я в последнее время совсем разучилась удивляться.
— Ничего, снова научишься, когда узнаешь, что я придумала. Ну, так как? Едешь?
— Право, не знаю.
— Приезжай. Скажи, что приедешь.
— Когда выставка?
— Через пятнадцать дней, ты как раз успеешь.
— Ну хорошо, приеду.
Положив трубку, Сара закурила очередную сигарету, потом еще одну и так до самого рассвета. Ночь прошла, а тревоги остались. Надо было что-то делать. Думать. Двигаться. Искать. Находить. Бороться с демоном сомнения. Понимать. Делать вид, что живешь. Есть. Гулять. Болтать о пустяках. Смеяться без повода. Плакать от смеха. Даже если не до смеха. Творить без вдохновения. Избавиться от зеркал. От любых вещей, в которых может отразиться ее лицо или душа.
— Что с тобой, милая? — послышался голос Кадиса. Улыбаться. Надо улыбаться. Сара насильно растянула губы в подобии улыбки.
— Очень холодно, я не могла заснуть.
— Иди ко мне. — Кадис обнял жену за плечи и притянул к себе.
— Я еду в Нью-Йорк. — Сара резко высвободилась.
— В Нью-Йорк? Это еще почему? Зачем?
— Мы оба прекрасно понимаем, что происходит Я не идиотка, Кадис.
— О чем ты, Сара?
— Тебе нужно с этим разобраться, и тут я тебе не помощница. Мне нужно отвлечься, позабыть обо всем хотя бы на время. Я очень устала.
— Ты уверена, что Нью-Йорк лучшее место для отдыха?
— Это моя родина. Иногда мне хочется потеряться на тамошних улицах, снова стать никем.
— Тебе не нужно никуда ехать. Я безнадежен, Сара; и это совсем не то, что ты думаешь.
