Джулиан Барнс - Глядя на солнце
— Ваш… ваш покойный муж…
— Томми.
— Томми… Томми квартировал у нас во время войны. У меня и моих родителей. После того как его перевели из Уэст-Моллинга. Пока он жил у нас, мы много разговаривали… — Она не знала, как это сказать.
— Вы были одной из его лапочек? — осведомилась Олив с благодушным смешком.
— Нет-нет, вовсе нет…
— Да хоть бы и так, милочка, я ничего против не имею. Даже приятно думать, что старина Томми напоследок согрелся разок-другой. Он всегда был обаяшкой.
Разве? Джин его обаяшкой не помнила. Вовсе не помнила. Немножко неловкий, яростный, иногда даже грубый; способный быть хорошим. Нет, обаяние словно бы не входило в число его ингредиентов.
— Нет. То есть я понимаю, почему вы могли подумать…
— Первое, что я сказала, верно, Дерек? Только подумать, сказала я, одна из старых лапочек Томми вдруг вылезла на свет Божий после стольких-то лет. Знай я, так не выкинула бы его.
— Выкинули? Его?
— Ну да, когда мы переезжали, я его выкинула. Ну с какой, собственно, стати? Когда это было, Дерек? Девять, десять лет назад?
Медленно затягиваясь и выпуская дым, Дерек неторопливо взвесил вопрос, потом ответил:
— Всегда дольше, чем теперь кажется.
— Ну, было это десять или двенадцать лет назад, все равно. Я выкинула Томми. Мы переезжали, всего с собой не возьмешь, а я много лет к этому хламу не прикасалась. Старая его, как ее там, летная форма, я даже не знаю, чего я ее хранила, в ней же моль завелась. Ну, я и выбросила все, письма, фотки, глупости всякие, я и не смотрела, чтобы не расстраиваться. Дерек был очень за.
— Нет, это ты уж слишком, солнышко.
— Во всяком случае, Дерек не был против. А я вот что скажу: у Томми есть его местечко у меня в сердце, так зачем ему еще место у меня на чердаке? — Олив, которая, казалось, готова была заплакать, внезапно так затряслась от хохота, что с сигареты Дерека осыпался пепел. — Он был чудесный мальчик, Томми, насколько помнится. Но жизнь ведь идет дальше, верно?
— Да, — сказала Джин.
— И быстрее, чем думаешь, — вставил Дерек.
— Да я не сказала бы, что вы были в его вкусе, — сказала Олив, посмеиваясь.
— Совсем не была, — сказала Джин. Наступила пауза. — Я вот думала… мы потеряли друг друга из виду, когда он получил назначение. И вот я думала… когда он жил у нас, он так хотел снова летать.
— Разве? — сказала Олив. — А я всегда думала, что он трусоват. — Она заметила, как Джин переменилась в лице. — А вы точно его лапочкой не были? Ведете себя так. Да нет, я ведь что думаю, то и говорю, а то зачем говорить-то, верно?
— Нет, — ответила Джин. — Ничего такого. Просто я думала, что он был смелым. Я думала, что они все были смелыми.
— Ну, Томми П. одним глазом косился на заднюю дверь, если вы понимаете, о чем я. Не то чтобы я ему это в упрек ставила. Вот почему я немножко удивилась, когда узнала, что он опять начал летать.
— Он всегда словно бы только об этом и думал.
— По-вашему. Ну, вы меня и вправду удивили. Только сейчас нам с этим уже не разобраться, и его писем у меня нет, я же его выкинула. — Олив засмеялась. — Как бы то ни было, а я, наверное, посильней вас удивилась. А потом, дайте-ка сообразить… — Она помолчала, хотя, конечно, рассказывала эту историю уже много раз. — И прошло-то после этого всего пара-другая дней; ну, может, неделя, и я получила письмо от этого самого его эскадрильи…
— Командира, — подсказал Дерек.
— …командира, спасибочки… что он пропал без вести и считается погибшим на задании. Правду сказать, я совсем ополоумела. У меня же с Томми по-настоящему было… только год, как поженились или около того, думали ребенка завести, чуть война кончится… Ну, я и написала этому самому его эскадрильи и спросила, какое такое задание? Погиб в каком задании? А он написал опять, что очень сожалеет, и сказал, что Томми был замечательный, хотя как он мог знать, если Томми только-только получил назначение к ним? А потом добавил что-то про соображения безопасности или как там. А я опять написала, что так не пойдет. Я хочу знать и я еду к вам. И поехала, прежде чем он мог написать, что это против этой их безопасности. Еще кофе, милочка?
— Нет, спасибо.
— Кофеварку включу, только скажите. Ну, добралась я туда и увидела этого командира эскадрильи, и сказала: послушайте, на каком таком задании? Погиб на каком задании? Где? Он был ничего, вежлив, но сказал, что не может мне сказать. Я говорю, да что я, по-вашему, лорд Хо-Хо,[8] что ли? Моего Томми убили, и я хочу знать где. Ну, и в конце он сказал, что во Франции, а я говорю, да, так поточнее будет, не то я думала, что в Исландии. И вообще, как так: пропал без вести и погиб? Если он просто не вернулся, так, может, и не погиб, а если погиб, так не пропал без вести, верно? Ну, тут этот командир эскадрильи сказал, что Томми, как это?.. оторвался от остальных. Тут я сказала, это на него похоже, действовать в одиночку. А чуть позже другой пилот увидел, как какой-то «Харрикейн» потерял управление и пошел вниз, а он повернул поглядеть, и это был Томми, и этот другой парень смотрел, как он упал и ударился о землю. Ну, я сказала, что хочу поговорить с этим парнем. Он сказал, это против инструкций, но я повела себя по-женски, сказала, что буду сидеть у него в кабинете, пока не добьюсь своего, и так далее; и наплакала лужу, ну, да это легко было, и знаете, что он сказал?
— Он сказал, что ты должна подписать Обязательство о неразглашении, — подсказал Дерек.
— Я знаю, что ты знаешь, бестолочь. Ну, я сказала, ладно. Давайте. И подписала — может, расписалась в получении вставных челюстей, откуда мне знать? И они отвели меня к тому парню. Мак… а дальше не помню. Только командир эскадрильи для начала сам с ним поговорил, сразу было видно. Он сказал только: над Францией упал. Я говорю, а откуда вы знали, что это Томми? Он сказал, что по номерам — что на боку самолета были номера. А вы, значит, мимо медленно так, чтобы их разобрать, говорю я. Он сказал, что цифры большие, чтобы их легче было разобрать, но он видел, как я расстроилась. Я опять заплакала, а думала только, это какой же цифры были величины. И тут этот Мак как его там встал и пожал мне руку, и сказал, что больше ничего не знает, но если я случаем загляну в «Три корабля» часиков около восьми, может, он еще что-нибудь припомнит. Ну, я, конечно, была в пивной, чуть она открылась, скажу вам честно, и, может, немного охмелела, когда он наконец заявился туда, ноя помню все, что он говорил. Они были над Францией ввосьмером, и они заметили, что Томми вроде как уходит в сторону. Скосил глаз на заднюю дверь, как пить дать. Ну, этот главный вызывает его по как его там…
— Радио, — пробормотал Дерек, подсказывая, а не отвечая.
— …радио и говорит, чтобы он вернулся в строй. И никакого ответу. Он еще попробовал, но вроде бы радио у Томми не работало. Тут они заметили, что он начал уходить от них вверх, и главный сказал этому парню, этому Маку как его там, чтоб попробовал его перехватить. Он сказал, что это было нелегко, потому как Томми словно бы поднимался в самое солнце и что-нибудь увидеть было трудно. Но потом он все-таки приблизился и увидел, что Томми все еще там — и сознания не потерял, и вообще ничего. Он держал ладонь перед лицом. Наверно, чтобы солнце не ослепило. Они все так делали, сказал этот Мак, когда поднимались к солнцу. Ну, он попробовал поговорить с Томми по радио, но Томми не отвечал. Он выстрелил из своих пулеметов, но это тоже не сработало.
Ну, главный велел ему вернуться к остальным, а Томми пусть делает, что ему в милую голову взбрело. То есть похоже, будто с его самолетом что-то случилось, верно, и он не мог ему помешать подниматься? Ну, Мак поворачивает к остальным и на полдороге видит, что этот самый «Харрикейн» пикирует вниз. Я сказала, вот тогда вы и прочли номера. Ему вроде стыдно стало, и он сказал, что самолет потерял управление, и номеров он не видел, но когда он вроде как поравнялся с ним, то он увидел пилота. То есть силуэт пилота. Он так прямо не мог сказать, что это был Томми, но он сказал, кто бы это ни был, только ладонь он держал перед глазами, как Томми, когда он поднимался. И тогда Мак немножко сопроводил его вниз. Только шансов никаких не было. И парашюта не было. И это мой Томми упал.
Дерек обхватил Олив рукой, притянул к себе, а дымок его сигареты закудрявился по ее плечу и запутался у нее в волосах.
Джин не знала, что сказать. Она сидела и ждала.
— А вы хорошо его помните? — наконец спросила Олив.
— Да, — сказала Джин. — Я его хорошо помню. Я тогда была совсем девочкой. Он… он угощал меня бутербродами «Отбой».
На эти слова Олив никак не отозвалась.
— А вы заметили, как он всегда расстегивал верхнюю пуговицу своего кителя?
— Нет. По-моему, нет.
— А вы заметили, как он все время глядел по сторонам? Вертел головой?
— Да, это я помню. — Майкл, упоминая про это, приводил в доказательство, что Проссер себе на уме. — Я думала, у него тик или еще что-нибудь такое.
