Тэру Миямото - Узорчатая парча
В завершение разговора бабушка непременно предъявляла мне свою четырехпалую руку. И говорила, что важные люди, которые отправляют других на войну, а сами сидят в тепленьком месте, никогда уже не смогут появиться на свет в человеческом облике, доведись им родиться заново. Не важно, в какой стране они живут – в той, что победила, или в той, что проиграла войну. Они могут возродиться только в образе змей, червяков и прочей гадости, омерзительной для людей. Даже если кто-то из них и возродится в человеческом облике, все равно на нем будет лежать грех, а потому его ждет возмездие, и он проживет короткую и несчастливую жизнь. Когда бабушка говорила об этом, лицо у нее становилось напряженным и каким-то сурово-решительным, хотя я была еще маленькая и не понимала, что такое "сурово-решительный". Бабушка, очевидно, свято верила в закон переселения душ – что умерший человек непременно возродится и вернется в наш мир. Как бы в доказательство она показывала мне свою левую руку с четырьмя пальцами. "Вот, взгляни!" – говорила она. До сих пор не пойму, почему она после всех этих рассказов непременно заставляла меня смотреть на ее уродство. Но бабушка утверждала, что именно из-за этой руки она смогла понять одну вещь.
"…Вообще-то я заметила это случайно, – рассказывала она. – Вскоре после того, как четверо моих сыновей один за другим погибли в далеких южных странах, война закончилась. Прошел еще год, мне уже было почти пятьдесят один. И я задумалась: ну почему моим сыновьям суждено было уйти из жизни, ведь они еще не дожили даже до тридцати? Я брела по пепелищу города Осака под палящим солнцем – и тут мне в голову пришла одна мысль. А может, я еще смогу встретиться с моими погибшими сыновьями? Да, я непременно их встречу! Причем не в будущей жизни, а в этой, я непременно встречу троих своих дорогих сыночков! Эта мысль привела меня в неописуемую радость. И у меня ручьем хлынули слезы. И тут же к сердцу подступила безмерная печаль – и у меня снова хлынули слезы. Я вынула из кармана свою четырехпалую руку и подставила ее солнцу. Уж и не знаю, сколько я простояла, разглядывая свою уродливую ладонь. Она была такая безобразная, что я сама содрогнулась. Она была воплощением уродства и ужаса, эта четырехпалая рука, но именно она вселила в меня уверенность, что я непременно встречу при жизни своих сыновей…"»
«Эту историю бабушка могла рассказывать бесконечно, – продолжала Рэйко, – и я уже воспринимала ее, как сказку, но каждый раз я сидела и слушала, пока бабушка, вконец утомившись, не замолкала. При этом я теребила свое ухо. Но мне всегда не давала покоя одна странность. Дело в том, что у бабушки погибли на фронте четверо сыновей, но она почему-то упорно твердила, что встретится не с четырьмя, а только с тремя. Но вопросов я не задавала, только слушала. В заключение бабушка всегда говорила одно и то же – нет греха хуже, чем лишить человека жизни. Лишить жизни себя самого – такой же великий грех. В этом мире много дурного, много того, чего человеку делать нельзя. Но эти два греха – самые тяжкие, убеждала она. Почему она говорила об этом, я узнала гораздо позже, уже учась в школе старшей ступени. Это случилось незадолго до бабушкиной смерти. Бабушка утверждала, что на фронте погибли все четыре сына. Но это было не так. Тут она слегка кривила душой. Об этом мне однажды рассказал мой отец. Трое действительно погибли на войне, но с четвертым сыном по имени Кэнсукэ дело обстояло иначе. Его послали на фронт в Бирму, и, видя, как от голода и малярии умирают один за другим его боевые друзья, он ушел в джунгли и повесился. Командование скрыло правду, и похоронка, которую получила бабушка, оказалась фальшивкой. Правду она узнала от демобилизовавшегося товарища сына. Он привез ей маленькую бумажную коробочку с прахом Кэнсукэ, а также его очки и истрепанную записную книжку. Слушая рассказ о том, что ее сын погиб не от пули противника, а покончил с собой, она побелела, как мел. В записной книжке была только одна фраза: "Я был несчастлив".
В день похорон бабушки, после церемонии кремации мы с матерью приготовили скромное угощение для приехавших родственников. Мы просто с ног сбились, снуя из кухни в комнату и обратно. Тут как раз мне почему-то вспомнился тот бабушкин рассказ, который я столько раз слушала в детстве. И я спросила себя: а чувствовала ли бабушка, что уже встречалась со своими сыновьями? Действительно ли она видела их при жизни? Нет, наверное, так и умерла, не испытав этого… Поднося гостям сакэ и пиво, я размышляла об этом. Как ни странно, но в тот момент у меня возникла уверенность, что они действительно столкнулись где-то на короткий миг – вот бабушка и не поняла, что перед нею ее покойные сыновья, да и сыновья тоже не поняли, что перед ними их бывшая мать… Мне стало и радостно и печально, так, что я едва не расплакалась. Наверное, бдение у тела покойной и похороны отняли у меня столько сил, что я вдруг сделалась непривычно чувствительной и сентиментатьной. Вот тогда-то до меня дошло, почему бабушка верила, что встретит не четверых, а только троих сыновей. Она понимала, что никогда не увидит лишь одного – Кэнсукэ, который сам лишил себя жизни. Лишив себя жизни, он уже никогда не родится на свет человеком. Мне показалось, что я смогла понять бабушку. Она любила всех четверых детей. Все они не вернулись с поля боя. Но, может быть, ей хотелось увидеть именно Кэнсукэ, который не пал в бою, а повесился в джунглях? Возможно, она всю оставшуюся жизнь думала и помнила прежде всего о нем. Как о самом несчастном, самом дорогом ребенке…»
Закончив свой рассказ, Рэйко уткнулась мне лицом в подмышку. От удивления я невольно обнял ее. Она никогда не произносила таких монологов и не прижималась ко мне по собственной инициативе. Но я по-прежнему сухо осведомился, что она, собственно, хотела сказать мне этим своим рассказом. Рэйко тяжело вздохнула, словно устала от собственного монолога, и сказала: «Мне кажется, что ты можешь умереть». Тогда я резко спросил, а почему я, собственно говоря, должен умереть. Рэйко хотела было что-то ответить, но передумала и замолчала. Зачем она рассказала мне все эти сказки своей дряхлой бабки?… Я закрыл глаза, но сон никак не шел ко мне. У меня перед глазами стояла четырехпалая рука ее бабули, как будто я видел ее воочию, а в голове звучали слова этого парня Кэнсукэ, который повесился в бирманских джунглях: «Я был несчастлив»… Я шепнул Рэйко, чтобы она сняла пижаму. Когда она послушно разделась, я поставил ее в такую позу, что больше всего смущала ее, и проделал с ней все, что хотел, наспех выдавил из себя все, что скопилось во мне, сразу же отодвинулся от Рэйко и лег на постель. Потом нарочито засопел, будто заснул, и повернулся к ней спиной. Прошло какое-то время. «А я вот придумала одну интересную штуку…» – начала было Рэйко, но умолкла и прижалась щекой к моей спине. Я сделал вид, что ничего не чувствую. Мне опять стало нехорошо после выпитого, и захотелось поскорее заснуть. Однако Рэйко продолжила полушепотом: «Почему же бабушка никогда мне не говорила, что один из её сыновей не погиб, а покончил с собой?…» Я и сам думал о том же, но не собирался ей отвечать. Мне было просто все равно. А потом я уснул.
Наутро я разлепил глаза довольно поздно, и увидел, что Рэйко сидит на кухне, разложив на столике какие-то листки, и что-то задумчиво пишет. Когда я спросил ее, что это она там делает, она ответила вчерашней фразой: «Я придумала одну интересную штуку…» – и засмеялась. Я сполоснул лицо, уселся напротив Рэйко и сделал первую затяжку. Рэйко мелко написала на листочке бумаги какие-то цифры, нарисовала прямоугольник и что-то в нем нацарапала. «Как ты думаешь, сколько я накопила?» – спросила она, уставившись в этот листочек. По правде говоря, я тайком от Рэйко заглядывал в ее сберкнижку, которую она прятала в платяном шкафу, однако сказал, что понятия не имею, и попросил налить мне холодного ячменного чаю. Рэйко обычно сразу же исполняла все мои пожелания, но тут она, продолжая глядеть на листок, показала пальцем на холодильник и сказала, чтобы я сам налил себе чаю. Ничего не поделаешь, пришлось самому лезть в холодильник.
«Три миллиона двести тысяч иен!» – торжествующе воскликнула Рэйко, подняв ко мне лицо. Она добавила с веселой и какой-то многозначительной улыбкой: «И еще миллион на срочном вкладе. А срок истекает в следующем месяце, третьего числа». Далее последовали объяснения, больше похожие на оправдания: мол, если бы она не посылала часть зарплаты родителям, то скопила бы еще больше, но, поскольку на материну зарплату семье не прожить, то Рэйко со старшей сестрой приходится помогать родителям материально. «Можно подумать, что ты копила эти деньги ради меня», – проворчал я. На что Рэйко ужасно серьезно ответила, что у нее такого намерения не было. Я засмеялся и сказал, что просто пошутил, а Рэйко пояснила: «Мы же знакомы всего один год… Разве я могла накопить за год четыре миллиона двести тысяч?!» Затем, улыбаясь своими круглыми глазами, начала рассказывать о том, какой придумала бизнес. Идея эта возникла у нее при посещении салона красоты, куда Рэйко регулярно захаживала. В последнее время, сказала она, между салонами началась жуткая конкуренция. Ведь их в одном квартале может быть пять-шесть, а то и целый десяток. Поэтому каждый салон старается выделиться за счет внедрения всяких новинок и качества обслуживания клиентов, однако самое главное в этом деле – реклама. В том салоне, куда ходит Рэйко, для клиентов специально печатают что-то вроде ежемесячного буклетика. Но поскольку печатают его небольшим тиражом, то себестоимость одного экземпляра, понятное дело, все выше и выше, кроме того, делать буклет каждый месяц – это жуткая головная боль. Вот хозяин салона и решил прибегнуть к услугам какой-то дизайнерской студии. Но все равно себестоимость одного экземпляра все время растет, и в салоне просто не знают, что делать. Когда Рэйко узнала об этом, ей в голову пришла идея. Тут Рэйко прервала свои пояснения и показала то, что было нарисовано на том самом листочке бумаги. Сложенный вдвое лист бумаги оказался макетом рекламной листовки салона красоты и одновременно сувениром для клиентов. Вверху первой странички был нарисован четырехугольник, внутри которого вписывалось название заведения и имя хозяина, а также адрес и номер телефона салона. Сбоку крупно выведено название рекламной листовки. Рэйко сказала, что название пока чисто условное. Кроме того, на первой страничке предполагалось поместить фотографии цветов, цветущих в данном сезоне, или что-то в подобном духе. Затем Рэйко развернула согнутый лист и продолжила пояснения. На второй и на третьей странице, к примеру, можно разместить полезные советы: как правильно мыть голову дома, как ухаживать за кожей, рецепты экзотических блюд, модели модных причесок и так далее. Что разместить на последней, четвертой странице, Рэйко пока не придумала. С сияющими глазами она ткнула шариковой ручкой в прямоугольник на первой странице и сказала, что в этом четырехугольнике как раз вся соль проекта. От возбуждения она даже вперед подалась. Здесь можно впечатать любое название и любое имя. То есть одна листовка годится для многих салонов. Я молча слушал разглагольствования Рэйко. А она продолжала. Мол, недавно она заходила в одну маленькую типографию неподалеку и навела справки, во что обойдется печать одного экземпляра подобной листовки. Оказывается, если сделать заказ, к примеру, тысяч на тридцать таких листовок, то печать одного экземпляра в два цвета обойдется в семь-восемь иен. Из этого следует, что если одно заведение будет брать комплект в двести листовок по цене в четыре тысячи иен, то для распространения тридцати тысяч экземпляров потребуется договориться со ста пятьюдесятью салонами красоты. Если продавать салонам листовки по цене в двадцать иен за один экземпляр, то заведение получает прекрасную рекламу с указанием названия заведения, телефона и всего, чего пожелает заказчик, всего за 4 тысячи иен в месяц, а это очень выгодные условия. Таким образом, если найти 150 заказчиков, то выручка от продаж будет 600 тысяч иен. Типографские расходы составят 210 тысяч при себестоимости одного экземпляра в семь иен. За вычетом этой суммы и прочих необходимых расходов все равно останется не менее половины – то есть, примерно триста тысяч иен. В общих чертах вот такой план…
