Дуглас Коупленд - Пока подружка в коме
– Но разве?…
Он перебил меня:
– Тс-с-с! По крайней мере, мы с Пэм не пытаемся обмануть себя и принимаем мир таким, какой он есть. И я хочу, чтобы ты нас не дергал. Мы делаем свою работу. Мы платим налоги. Мы даже не забываем про дни рождения знакомых. Так что дай нам остаться такими, какими нам хочется быть. – Он встал. – Спокойной ночи, ваше преподобие. Па-па-па-пам.
Он выскользнул из комнаты, оставив меня с мучительным чувством, ноющим ощущением надломившейся дружбы. Я подумал о последних годах, проведенных под крылом Общества Анонимных Алкоголиков, когда целыми неделями голова у меня ныла, как треснувшая тыква, – все чтобы обмануть сомнения, убить время, дождаться чего-то такого, чего, может быть, и не произойдет, убедиться: да, дорогой Рич, есть эта проклятая сердцевина! Я потерял все – после этого разговора в спальне у Гамильтона. Четыре мили до дома я шел пешком.
Домой – это в недавно купленную халупу в Северном Ванкувере: две спальни, стены из кедровой вагонки, большие плексигласовые пузыри – световые окна, вылупившиеся в небо. Построено в замшелые семидесятые с целью обеспечить человека жильем за наименьшие деньги. По мнению Лайнуса, был в этой квартире дух этакого «секса-в-горячей-ванне-и-оргазма-на-замшевом-покрывале». Мне же это жилье приглянулось только из-за тишины вокруг и вида из окон – на горы. Это было первое место, которое я внутренне назвал своим домом. Я был счастлив обрести дом.
На следующий день часов в восемь вечера в дверь позвонили. Это оказалась Пэм – бледная и взъерошенная после очередной съемочной смены. Она работала на фильме о том, как «призрак умершей матери возвращается на Землю и помогает детям бороться против мелиораторов». Усталая, но легкая, как птичка, она опустилась на диван. Она зашикала на меня, призывая ни о чем ее не спрашивать, и скрестила руки, глядя в пол.
– Ну что? – как можно более равнодушно спросил я.
Пауза.
– Ричард, опять все сначала.
– Что именно?
– Сам знаешь. Я знаю, что ты знаешь. Наркотики. Героин.
– Давно на сей раз?
– Несколько месяцев, наверное. Пока терпимо. Я себя еще контролирую. Но ведь хуже становится день ото дня. Так всегда бывает.
Она встала и подошла к окну.
– Скажи, ты?…
– Тс-с-с! -Налив в стакан спрайта, она продолжила: – Мне тогда удалось соскочить с иглы. Ты ведь помнишь, Ричард? Может быть, на этот раз тоже получится. Я ведь все еще чуть-чуть красивая.
– Ладно. Как он на тебя действует? Ну, ты можешь работать, вести себя нормально? Он вас обоих в депрессию не вгоняет?
– Au contraire[14]. Мы от него балдеем.
– Балдеете?
– Ричард, ты расстроился. Не надо. Слушай, можно я тебя кое о чем попрошу?
Пауза.
– Конечно.
– Мы никогда не осуждали тебя. Пожалуйста, не осуждай и ты нас. Нам нравится, что ты у нас есть – такой, какой есть. Пусть так будет всегда.
– Могло бы, но…
– Тс-с-с!
Мы еще поболтали о чем-то, потом пошли на кухню, где Пэм выпила апельсинового «Краша». Опять завязался разговор – кругами, как бы ни о чем. А потом Пэм вдруг словно подскочила на месте и выбежала на улицу, под дождь, к своей машине. К дому она рванула, как на гонках на стартовую скорость.
В тот период Меган переживала положенные подростковые драмы. В 1996 году, когда ей было шестнадцать, она еще во многом оставалась ребенком. Она читала фэнтези, и ее глаза загорались, стоило поддержать с ней разговор о колдовстве. Мне казалось, что она – сообразительный, даже умненький ребенок и вполне может учиться лучше, если только захочет. Одевалась она, конечно, по-дурацки, но – велика важность. Она перекрасилась в антрацитово-черный цвет, оставив волосы мышино-серыми только у самых корней, и пользовалась исключительно черным лаком для ногтей. Кожа ее была бледной – ну прямо как у покойника. Она попротыкала вдоль и поперек себе уши, нос и еще Бог знает что. Порой она целыми неделями сидела взаперти у себя в комнате, откуда басовитый музыкальный центр разносил по дому бесконечно повторявшиеся группы «Cure». В общем, подростковый протест выражался вполне типично.
Отношения с Лоис у Меган сложились самые пылкие. Лоис считала, что «плохие мальчики и девочки» – друзья Меган – полностью ответственны за все ее выходки. Ну, а Меган изводила бабушку на всю катушку. Например, как-то раз, болтая по телефону со своей подружкой Дженни Тайрел, Меган обнаружила, что Лоис подслушивает с параллельного аппарата.
– Слушай, Джен, как ты думаешь, сколько дорожек кокаина поместится в «макдоналдсовской» соломинке?
– Да кто его знает. Три, наверное?
– Нет, скорее – две с половиной. Слушай, сейчас проверим. У меня тут чуток порошка завалялось. Сейчас мы этот кокс разотрем и выясним, какой длины должна быть дорожка для полного кайфа.
Лоис ураганом влетела в комнату Меган, только чтобы обнаружить, как ту сгибает в три погибели от хохота.
– Ты… ты думаешь, ты такая умная? Всех перехитрила? А кто тебе деньги дает на все твои шмотки и прочее барахло?
– Я сама зарабатываю. Продаю потихоньку твоих уродских филинов, бабуленька.
Вопли.
Если уж подросток решил быть плохим, то разорвать этот круг нелегко. Меган же оказалась не на круге, а на спирали, резко уходящей вниз. Наркотики стали не на шутку пугать меня. Не думаю, что дело принимало столь серьезный оборот, как казалось Лоис, но повод для беспокойства, безусловно, был. Сами наркотики – и те стали другими со времен моей юности. Мы пробовали траву – хихикали, балдели, «улетали» куда-то на пару часов, ну и все. Да, потом еще голова болела. Другое дело – молекулы неведомых ранее кислот, диметил, триптамин, крэк. Эти «достижения цивилизации» компактно и предельно четко воплотили в себе самые страшные из родительских кошмаров.
Своего рода кризис разразился в начале 1997 года. Меган с Лоис особенно крупно поговорили по поводу черного хлопчатобумажного носка, каким-то образом угодившего в стиральную машину, которую Лоис загрузила светлым бельем. Меган выскочила из дома, а поздно вечером какой-то незнакомец, вышедший пробежаться, обнаружил ее без сознания на скамейке в парке Бёрнсайд.
Констебль сказал, что она была сильно пьяна. «Рядом с ней мы нашли пустую бутылку из-под рома. Мы осмотрели ее сумочку в поисках документов или адреса и обнаружили большое количество марихуаны, а также галлюциногенные грибы».
Полиция оформила привод-предупреждение, и это подтолкнуло Лоис к окончательному решению.
– Все, – сказала она, – Ей здесь больше оставаться нельзя. Вот так. Я ее люблю и все такое, но видеть в своем доме не желаю.
Я все понял. На следующий день я предложил мучившейся от похмелья Меган перебраться ко мне, в свободную комнату. Предложение было принято, хотя и без особого восторга. Лоис, Джордж и собака уехали на прогулку почти на весь день, так что дома никого не было. Мы с Меган прихватили с собой несколько постеров да кое-какие безделушки – чтобы уютнее чувствовать себя на новом месте. Большую часть времени она действительно стала проводить у меня. Ее так часто выгоняли с уроков, что видеть ее дома в будние дни стало привычным делом.
– Ну, что случилось?
– Да сказала училке по английскому, чтобы та катилась к едрене фене.
Или:
– А что на этот раз?
– Да пришла на физкультуру не в форме – в черном кружевном балахоне.
– И все?
– Ну, закурила еще, когда вошла в зал. Колечки стала пускать.
Мы перевели Меган в другую школу в Северном Ванкувере, там она худо-бедно держалась на плаву. Мы не могли нарадоваться, глядя, как она прилежно ходит на занятия каждый день. Чуть позже, впрочем, выяснилось, что причиной резко улучшившейся посещаемости был тот факт, что новая школа находилась в двух шагах от дома нового приятеля Меган – Скиттера. Я с ним познакомился совершенно случайно, когда заехал забросить в школу какие-то справки. Меган и Скиттер как раз собирались рвануть в направлении Лонсдейла не то пообедать, не то наркотиков купить.
– Вы, это, наверно, ее старик будете?
Узкие, расширяющиеся книзу бакенбарды, какая-то татуировка, глаза-бусинки, выглядывающие из-за руля в хлам проржавевшего «сателлит-себринг-71». Вот уж всем бойфрендам бойфренд – крутизна!
– Да, я отец Меган. – (Господи, какой же я уже старый!) – А ты, видимо…
– Скиттер, вот.
– Скиттер! – рявкнула Меган, сидевшая на пассажирском сиденье и демонстративно не глядевшая на меня. – Ну поехали, поехали же! Давай, жми на газ!
– Ну я это... того, – поехали мы.
Рыдван Скиттера с ревом рванул прочь. Скиттер был воплощением худших опасений родителей любой девчонки по поводу ее будущего избранника. Жил он в какой-то мхом поросшей коробке из-под крупы урожая шестьдесят третьего года – в самом конце мрачнейшей Линн-вэлли. Лужайка перед этим сооружением была сплошь залита машинным маслом, покрыта горелыми проплешинами; тут и там валялись какие-то ржавые запчасти. Въезд во двор преграждал полуразобранный, поставленный на кирпичи трейлер. В общем, подходя к дому Скиттера, можно было слышать, как воют от стыда обитатели ближайших участков. Иногда Меган звонила мне с его мобильного телефона.
