Бенджамин Леберт - Crazy
— Пошли, ну! — говорит Янош. — Мы же направляемся в стрип-бар. Вот там настоящие бабы! Прибереги свою похоть на потом!
— Я могу приберегать свою похоть, сколько захочу.
Феликс остается у плаката. Мы ушли уже довольно далеко. Впереди Замбраус. За ним тонкий Феликс и Янош. Замыкающими Флориан, Трой и я.
Трой делает важное лицо. Глаза блестят.
— Ну и как, тебе нравится? — спрашиваю я.
— Да. Нравится. Собственно говоря, мне бы хотелось остаться здесь навсегда.
— Здесь — это в Мюнхене?
— Нет, с вами. Постепенно я начинаю чувствовать, что живу.
— Как здорово ты сказал!
Флориан, которого все называют девчонкой, быстро подбегает к идущим впереди.
— Трой умеет разговаривать! — взволнованным голосом орет он на весь зал.
— Правда?
Остальные оборачиваются. С противоположного конца зала бежит толстый Феликс.
14
— A у тебя есть удостоверение инвалида? — спрашивает меня Янош, когда мы заходим в метро. Нам нужно проехать четыре остановки. До мюнхенской свободы. Осталось недолго. Кроме нас в вагоне почти никого нет. Мы садимся.
— Нету, — отвечаю я.
— Почему нету? — хочется знать толстому Феликсу.
— Не дают. Говорят, что я не инвалид. Ведь ходить-то я могу. Так сказали.
— Они что, совсем с резьбы съехали? — спрашивает Янош. — И даже обследования не было?
— Никакого обследования. Но должен признаться, я совсем не повернут на получении этого удостоверения. На фиг оно мне сдалось? Доказывать, что я инвалид?!
— Но ведь недавно ты сам мне сказал, что у тебя нарушено равновесие. А это может быть опасно. Например, в метро. Когда полно народу. Поэтому для инвалидов есть специальные места. Они же как раз для тебя!
— Да и входные билеты для инвалидов всегда дешевле, — добавляет толстый Феликс, — например, в порнокинотеатр.
— И ты это заслужил, — говорит Янош, — ведь ты со своей инвалидностью беден, ты об этом хоть знаешь? Они спокойно могли бы платить тебе пенсию. Но их это совсем не интересует. Чего можно ждать от государства!
— При чем тут государство? Это же собес.
— Что в лоб, что по лбу — все они одинаковые. Государство, — говорит Янош.
— А что ты имеешь в виду, говоря «государство»? — спрашивает толстый Феликс.
— Никто не знает, — задумчиво тянет Флориан.
— Наверное, это люди, которые всё обеспечивают. Они решают, что правильно, а что неправильно.
— А зачем они нужны? — спрашивает толстый Феликс.
— Ну, всякое, — отвечает Янош, — строительство дорог и всё такое. Метро. Думаю, без них мы бы здесь не сидели.
— Разве это не те же самые люди, из-за которых бывают все эти заговоры, — спрашивает Шарик, — и которые все время что-то скрывают?
— Ну да, те же самые, я так думаю, — замечает Флориан, — это они сажают преступников в тюрьму.
— Черт подери, чем только они не занимаются! — говорит толстый Феликс. — Это же плохо! А мы-то какое имеем отношение ко всей этой кутерьме?
— Мы же люди, — отвечает тонкий Феликс.
— А кто тогда те, другие, если мы люди? — спрашивает Шарик.
Тонкий Феликс задумывается. Глаза начинают бегать. Он сжимает руки:
— Ну а те — это большие люди, — говорит он в конце концов.
— Большие люди? — повторяет Шарик. — Такие, как в фильмах про заговорщиков?
— Ну да, — говорит Янош, — фильм есть фильм. На самом деле всё по-другому.
— И все равно фильмы крези, — бросает толстый Феликс, — кто-нибудь из вас видел «Тривиальное чтиво»?
— Все смотрели «Тривиальное чтиво», — отвечает Янош, — клевым его не назовешь.
— А ты знаешь хоть один фильм лучше?
— «Отважное сердце», — возражает Янош, — он хорош. Мел Гибсон крези. К тому же мне нравится Шотландия.
— А почему тебе нравится именно Шотландия? — спрашиваю я.
— Мне кажется, Шотландия выглядит именно так, как должны выглядеть Небеса.
— Почему?
— Ну… Там много растений.
— Много растений? Ты что, думаешь, что на Небесах много растений?
— На Небесах есть всё. И в Шотландии тоже. Там погода защищает ландшафт от людей.
— Как это? — удивляется толстый Феликс.
— Потому что там все время идет дождь, — объясняет Янош.
— А с каких это пор ты стал избегать людей? — интересуется тонкий Феликс.
— С тех пор, как здесь стало тесно. Слишком мало места. Иногда у меня такое чувство, что просто нечем дышать. Так противно. В Шотландии у меня такого не бывает. В Шотландии я свободен.
— Я думаю, нам нужно как-нибудь всем вместе сходить в кино, — говорит толстый Феликс.
— И чего ты привязался к этому идиотскому кино? — спрашивает Янош.
— В кино же рассказывают про жизнь, правильно?
— Я думаю, что дорога в кино расскажет про жизнь гораздо больше, чем само кино, — отвечает Янош.
— Знаете, к какому выводу я пришел во время этой дискуссии? — спрашиваю я.
— Леберт пришел к выводу, — провозглашает Янош.
— К какому? — спрашивает толстый Феликс.
— Весь мир крези.
— И ты прав. Крези. И еще мир прекрасен. И нужно пользоваться каждой секундой, — говорит Янош.
Остальные хлопают меня по плечу.
15
Стрип-бар, над которым живет Замбраус, называется ни больше ни меньше как «Железяка Леберта». Ребята со смехом приветствуют меня, когда я подхожу вместе с Замбраусом к двери. Мы с ним немного поболтали. О жизни. О его временах. Он сказал, что с удовольствием нашел бы своего товарища по интернату. Ксавьера Милса. Собирается поискать его по телефонной книге. Он считает, что мы очень на него похожи. Особенно Янош. Замбраус думает, что Милсу было бы приятно познакомиться с нами. И вообще, они не пересекались с незапамятных времен. А теперь вроде бы пора, заявил Замбраус.
Мне кажется, что Замбраус клевый мужик. Это успел признать даже Янош. Они перекинулись в метро парой слов. А вот Шарик продолжает думать, что Замбраус самый обыкновенный трепач. Может быть, он и прав. Но этот трепач ужасно мил. И я думаю, что в жизни он кое-чего достиг. Это видно даже по его жилищу. Стрип-бар расположен на боковой улочке. Старое четырехэтажное здание. Серые обшарпанные стены. Над вторым этажом неоновая вывеска с вышеупомянутой надписью: «Железяка Леберта». Надпись объемная, розовые буквы наезжают одна на другую. Рядом неоновая фигурка, по форме напоминающая голую тетку. Она двигает руками и ногами, которые блестят в свете фар.
— Почему же ты не сказал нам, что переключился на порнобизнес? — спрашивает Янош и звонко смеется.
— Хотел сделать сюрприз.
— И тебе это удалось, — бросает толстый Феликс.
— «Железяка Леберта»! Нет, каково, а? Бенджамин, ты крези!
С этими словами мы заходим в стрип-бар. Внутри спертый воздух. Дышать трудно. Отчаянно открываю рот. Над полом расстилается белый туман. Стены розовые. Через каждые полметра изображение голой женщины. В неоновой рамке. Зеленого цвета. Справа сцена, метра этак два. Черная. По обе стороны два железных шеста. От потолка до пола сцены. Задник сцены представляет собой красный занавес. Над ним маленькое табло. Мелькают секунды. От 60 до 0. Сейчас светится цифра 53. Напротив сцены бар. Высокий широкоплечий человек готовит напитки. У него каштановая борода и маленькие глазки. Брови густые и лохматые, лоб в складках. За огромным мужиком выстроились в ряд бутылки. Их довольно много, в основном виски, вино — словом, алкоголь. У стойки сидят пятеро мужчин. Устало и опустошенно они смотрят на табло. На нем уже 49. Всего здесь человек пятьдесят. Довольно тесно. Все сидят за высокими круглыми столами в центре зала. Большинство посетителей закинули ногу на ногу.
Все они украдкой посматривают на табло. 45. Из громкоговорителя несется музыка семидесятых годов. Пластинки ставит диджей, парнишка лет двадцати. У него белые волосы, конечно же благодаря перекиси. На нем черный кожаный костюм. Из-под пиджака то и дело вылезает белая футболка. Гладкое лицо, без единой морщинки. Перед парнем два проигрывателя. Рядом конверты из-под пластинок и микрофон. На голове у диджея черные наушники. Из динамиков несется «It’s all right» в исполнении «Supertramp». На табло тем временем загорается цифра 42. Бармен поднимает голову, когда замечает, что подходим мы. Его взгляд падает на Замбрауса. Улыбка.
— Сэмми! Кого это ты снова притащил?
— Шестеро парнишек из интерната Нойзеелен. Сбежали как раз сегодня. Вот я и подумал, отведу-ка их к милейшему Чарли. Чтобы им тоже было на что поглядеть. Вот Янош, Трой, Феликс, Флориан, еще один Феликс и Бенни! Парни! Вы удостоились чести познакомиться с самим Чарлзом Лебертом!
— Чарли Леберт? — переспрашивает Янош. — Очень приятно! — Он звонко хохочет.
На табло загорается 31.
