Привет, красавица - Наполитано Энн

Наконец одним вечером Джулия, собираясь спать, отдала ему рукопись и сказала:

— Хороший труд!

Уильям закрыл глаза, чтобы не видеть ее вымученной радостной улыбки.

— Не надо. Это неправда. Так, писанина для себя. Извини, что она не добудет мне должность.

— Для этого книга не нужна. Мы подыщем тебе работу.

Опять заклубился туман, порождая злость на жену, которой приходилось изображать веру в его талант, скрывая опасение, что в упряжке ее оказалась запаленная лошадь. Уже не впервые Уильям видел эту деланую улыбку и ненавидел себя за то, что ставил близкого человека в подобное положение. Туман превращался в непроглядную мглу.

— Очень интересные примечания, — сказала Джулия. — Весьма необычные.

— Пойду попью. — Уильям выбрался из постели и торопливо прошел в гостиную, но попятился, увидев Сильвию на кушетке. Он совсем забыл про нее и вообще обо всем на свете.

Сильвия тоже растерялась и ойкнула.

— Прости, что я так влетел, — виновато пробормотал Уильям.

— Все в порядке? — спросила Сильвия.

Что-то в ее тоне заставило Уильяма помешкать с ответом. Он представил жену и свояченицу, спящих в обнимку. Ему очень нравилось, что они так заботливы друг к другу. Одним из качеств Джулии, вызывавшим его безмерное восхищение, было ее отношение к семье. Вообще-то она ничего не делала в одиночку, ибо четыре сестры были так близки, что черпали силы друг от друга и всегда могли подменить ту, кто оказался слабее. Джулия — организатор и вожак, Сильвия — читатель и голос рассудка, Эмелин — воспитатель, Цецилия — творец.

Нынче Джулии было не до чтения, и она, конечно, попросила сестру ознакомиться с рукописью. Это отнюдь не предательство, но всего лишь стремление как можно лучше справиться с задачей — любовь и амбиции одной вкупе с навыками в литературной критике другой.

Размышляя об этом в дверях полутемной гостиной, Уильям слышал, как за его спиной беспокойно ворочается Джулия. Он всегда сознавал, что женился не только на ней, но и ее семье. В самом начале их отношений Джулия пришла к нему на игру вместе с сестрами, давая понять, что она — только часть целого, и он это принял. Официально Джулия взяла его фамилию, но, по сути дела, он сам стал Падавано. В этой квартире самый крепкий союз был между двумя сестрами, засыпавшими в объятиях друг друга.

Словно забыв о том, что она в ночной сорочке и с распущенными волосами, Сильвия сидела на кушетке, точно гостья, вперив в Уильяма такой же встревоженный взгляд, каким жена его сверлила ему спину.

Спасаясь от их глаз, Уильям ушел в кухню. Он хотел побыть один и продышаться. Обхватив себя руками, Уильям уткнулся головой в дверцу холодильника. Дышалось тяжело, словно он провел на площадке весь час игры, в которой его команда уступала с разгромным счетом. Неважно, сколько еще минут осталось на табло, нет ни малейшего шанса отыграться.

В январе начался новый семестр, и Уильям опять стал преподавать, что не отменяло его занятий в аспирантуре. Джулия явно обрадовалась притоку денег и даже устроила маленький спектакль, когда муж принес первое жалованье. Радость ее доставила удовольствие, однако теперь Уильям был так загружен, что расходовал силы экономно, дабы выдержать весь нескончаемый день. На кафедре сочли, что преподающим аспирантам полезно отвлечься от темы собственной диссертации, и потому Уильям читал выпускному курсу «Историю Древнего Египта». Каждая лекция требовала серьезной подготовки, и он ощущал постоянную усталость, даже если высыпался. Отправляясь на занятия, Уильям обрел привычку перед входом в аудиторию резко встряхивать головой, чтобы запустить этакий внутренний движок, позволявший улыбаться и, кивая, конспектировать речь профессора. Более мощный мотор требовался, когда он сам выступал в роли преподавателя. У него учащалось сердцебиение, и казалось, что минуты, окрыленные его волнением, вылетают в распахнутое окно. Уильям постоянно смотрел на часы, удостоверяясь, что не скачет по верхам, и все равно не мог верно рассчитать время. Хороший преподаватель закругляется одновременно со звонком, следуя своему внутреннему хронометру, которым Уильям так и не обзавелся.

Поздним вечером вернувшись домой, он как мог старался поладить с женой и видел, что и она стремится к тому же. Однако Уильям знал, что знакомство с рукописью испортило ее мнение о нем бесповоротно. «Книга» издавна маячила этакой громадой — сперва Джулия ею восхищалась, считая знаком зрелости и трудолюбия своего избранника, а позже она помогала ей затушевать беспокойство из-за отсутствия у него личных планов и устремлений. Джулия рассчитывала найти в этом труде подтверждение, что не ошиблась с выбором мужа. Но, прочитав его, поняла, что все же промахнулась. Уильяма это страшило, и он себя чувствовал так, будто шагнул с утеса, не зная, во что превратится, достигнув земли. Он все время думал, не сказать ли жене, что поймет ее желание уйти от него. Но беременность Джулии, уже очевидная, загнала ее в ловушку. И его, кстати, тоже, ибо с каждым днем он все дальше отходил от образа мужчины, выбранного ею в мужья, а увеличение их семьи только приближалось.

Нынче Джулия рассказала, что была на врачебном осмотре, и предложила потрогать свой тугой живот. Уильям положил ладонь на указанное место, но, видимо, не успел придать лицу нужное выражение, изгнав боязливость. Джулия вздохнула и, глядя в сторону, сказала, что хочет спать. Уильям предпочитал вечера, когда она не пыталась завязать разговор, а только махала рукой с кушетки, где уже умостилась с сестрой, даже не думая встать, чтобы накормить мужа ужином и расспросить, как прошел его день.

— Ты не рад этому ребенку, — однажды сказала Джулия безапелляционным тоном.

Уильяму понадобилась секунда-другая, чтобы вспомнить значение слова «радость».

— Я рад, — сказал он и сам почувствовал, что вышло неубедительно. — Прости.

— Прекрати извиняться! Знаешь, порой мне кажется, что это мы с Сильвией ждем ребенка, а ты здесь просто квартирант.

В глазах Джулии полыхал вызов, она ждала ответной обидной реплики, но Уильяма хватило лишь на то, чтобы изобразить скорбное лицо.

Однажды поздним вечером Уильям, возвращаясь домой, заметил женщину на скамейке. Он не сразу понял, чем она привлекла его внимание, но потом узнал в ней Сильвию. Сердце его встрепенулось. Уильям хотел перейти на другую сторону улицы и свернуть за угол, однако опоздал — Сильвия его заметила.

Последнее время он избегал Сильвию и, столкнувшись с ней в квартире, всякий раз думал: «Она прочла мои дурацкие примечания». От этой мысли хотелось провалиться сквозь землю. Наверняка Сильвия пришла в ужас, ознакомившись с рукописью, в которой больше не добавилось ни строчки, ибо с тех пор она так и покоилась в пакете.

— У меня нет ключа от квартиры, — сказала Сильвия, не вставая со скамьи. — Забыла в библиотеке.

Уильям отметил ее усталый вид и вспомнил, что она тоже занимается вечерами. Он глянул на часы — почти десять.

— И что ты собиралась делать?

Сильвия пожала плечами:

— Да вот, все прикидывала. По телефону звонить нельзя, разбудишь Джулию, и ты, наверное, еще не вернулся. Ладно, думаю, посижу еще немного, пока не замерзну, а потом автобусом поеду ночевать к миссис Чеккони.

Уильям присел на скамейку.

— Что ж, проблема решена, поскольку у меня есть ключ.

— А еще я любовалась звездами, — улыбнулась Сильвия.

— Что? — Уильям не сразу понял, о чем она говорит, но потом запрокинул голову. Ага, вон они.

— Звезды — это не твое?

«Странный у нас разговор», — подумал Уильям, однако заведенный порядок уже был нарушен, а в уличной темноте общаться с Сильвией казалось легче, нежели при свете дня.

— Почему? — сказал он. — Я совсем не против звезд.

Они помолчали, глядя в небо.

— Я сильно тоскую по отцу, — проговорила Сильвия. — Все жду, когда же полегчает.

Уильям понял, что она плачет; у него перехватило дыхание, когда он заметил слезы, запутавшиеся в ее ресницах. Его поразило, что печаль пронизывает всю ее, целиком, каждую ее черту. Он никогда не видел, чтобы человек так отдавался одному чувству.