Роберт Хелленга - 16 наслаждений
– Как это?
Она рассказывает ему историю о поезде, и об американках, и о замечательном ужине.
– Удивительно. Мне самому никогда особенно не нравились французы, но они действительно любят поесть, этого нельзя отрицать.
В разговоре наступает пауза, и доктор заказывает еще две чашки кофе.
– И так, вы прибыли в Италию, когда нам понадобилась помощь.
– Да. Я реставратор книг. И я подумала, что смогу сделать что-то полезное.
– И вы нашли подходящее жилье?
– Не совсем. На самом деле мне, по всей видимости, придется скоро уехать. Пансион, где я живу, слишком дорогой, и мне больше некуда пойти у меня есть друзья, но я не знаю, как с ними связаться. К тому же, я давно с ними не виделась.
– Я уверен, что ваши коллеги помогут вам устроится. У Татти достаточно денег.
Она пожимает плечами.
– А тот умник, которому Вы переводили? Только американец мог додуматься сушить книги в табачных амбарах. Влиятельный, надо полагать.
По ее реакции он догадывается, что что-то произошло между ними. Она дотрагивается до скулы кончиком пальца и слеша оттягивает кожу вниз, обнажая белок глаза:
– Он и вполовину не так умен, как пытается показать. Начать с того, что он ничего не смыслит в реставрации книг, и идея использовать табачные амбары принадлежит не ему, а шоферу. Так что лавры принадлежат шоферу.
Доктор Постильоне добавляет в кофе сахар и размешивает его.
– Эту ошибку необходимо исправить.
Она опять пожимает плечами: – Non vale il репе.
В любых отношениях есть решающий момент, часто незначительный, но который на самом деле определяет будущее, как камень или упавшее в горах дерево определяет русло реки. Сейчас именно такой момент. Она краснеет – но не так, как если кровь постепенно приливает к лицу и шее, нет, краска резко заливает все лицо, будто кто-то опрокинул ей на голову ведро киновари, столько краски, сколько хватило бы для написания огромного полотна Тициана. Доктор Постильоне много раз видел, как краснеют, но ничего подобного ему наблюдать не приходилось. Он смотрит в сторону, в свою чашку, в окно на группу школьников, следующих за священником через площадь. Он не может не улыбнуться на этот маленький неожиданный лингвистический ляпсус, допущенный той, кто так гордится своим итальянским, на зияющую дыру в ее лингвистической броне. Она опять удивила его, и впервые за многие годы он не знает, что сказать, словно он один из тех школьников, что приближаются к кафе.
– Giacomo, – зовет он официанта, – due caffe, per favore.[77]
Джакомо, который все слышал, улыбается, наполняя кофеварку эспрессо. Весь бар затих. Старик шуршит газетой «La Nazione», которую стали выпускать в Болонье после наводнения. Молодой человек, держа на подносе шесть маленьких чашек, молча ждет сдачи.
– Magari,[78] синьорина, каждый может допустить ошибку, поверьте мне.
– Это уже не в первый раз, – говорит она, отодвигая в сторону чашку со свежим кофе, которую перед ней поставил Джакомо. – И, скорее всего, не в последний. Не могу я больше пить кофе. Нет, в самом деле, это уже третья чашка.
– Я подумал, что это может помочь.
– Я знаю, что вы имеете в виду. Это то, что я часто говорила, когда впервые приехала в Италию. Это всегда производило впечатление на окружающих.
– Да, – говорит он, – вполне понятно, почему. Есть известная история об одном англичанине, который однажды попросил мармелад с контрацептивами.
Стоило потоку беседы попасть в это пересохшее русло, как он потек без всяких препятствий.
Она смотрит в окно на группу школьников.
– Почему итальянские мужчины так часто трогают себя?
– Трогают себя? – доктор Постильоне держит чашку у губ. – Что вы имеете в виду?
– Трогают себя. Вы знаете, о чем я говорю.
– Ерунда! Я не знаю, о чем вы.
– Вы тоже это делаете. Посмотрите на этих мальчишек.
Мальчишки, все одетые в школьную форму, направляются к бару в сопровождении священника, который поддерживает свою длинную рясу, чтобы она не волочилась по грязи. И как туристы, постоянно проверяющие, на месте ли их бумажники, мальчишки периодически ощупывают свое мужское достоинство.
– Che bestialita![79] – смущенно произносит Постильоне.
– Посмотрите. Даже священник это делает.
– Он просто поправляет рясу.
– Это я и имею в виду. Вы тоже так делаете. Я видела.
– Мадонна! Это просто потому, что я сижу рядом с красивой женщиной. Мужчинам приходится определенным образом поправлять свою одежду, это действительно так. Но скажите мне вот что. Где вы научились так разговаривать?
– Это благодаря матери.
– Как интересно. Расскажите мне о своей матери.
– Она любила все итальянское.
– Она бывала в Италии?
– Да. Сначала она приехала сюда летом одна, а потом мы с ней вместе прожили здесь целый год, когда мне было пятнадцать. Она руководила программой по обмену для американских студентов.
– Вот когда вы выучили итальянский?
– Да. Я ходила в лицей Моргали, а затем снова приехала сюда, чтобы отучиться ultimo anno[80] со своим классом.
– А ваш отец? Он не возражал? Я имею в виду против приезда сюда вашей матери.
– Нет. Не думаю, что ему это очень нравилось, но он не возражал.
– Как вы думаете, что здесь искала ваша мать?
– Я никогда не могла понять это до конца. Я думаю, роковое очарование.
– Carisma fatale? Как прекрасно. Да, я считаю, что Италия всегда была пристанищем для англосаксов. Люди приезжают сюда, чтобы почувствовать вкус сладкой жизни, поплавать голыми, попить вина, пожить вблизи природы, поэкспериментировать. Здесь все разрешено. Любовь не считается грехом.
– Да. – Кажется, она готова сказать что-то еще, но группа мальчишек врывается в бар, громко требуя кофе и горячего шоколада.
– Вы изучаете английский? – спрашивает у одного из мальчиков доктор Постильоне. (Все итальянские школьники учат либо английский, либо французский.)
– Si, si. «Итальянский друг ищет хороший ресторан, в котором готовят итальянскую еду».
Остальные мальчишки присоединяются, произнося фразы из школьного учебника: «В этом ресторане готовят хорошие гамбургеры и прекрасные отбивные»; «В белом ресторане с красной дверью цены вполне разумные».
– Мальчики, мальчики, – зовет их священник, – не беспокойте посетителей своими глупостями.
– Они нас совершенно не беспокоят, падре, – говорит доктор. Моя подруга американка– Она приехала сюда помочь с книгами, пострадавшими от потопа.
– В таком случае, – говорит священник, – мы должны спеть для нее песню, настоящую американскую песню. Что скажете, мальчики? Как насчет «Дома на пастбище»?
