Харуки Мураками - Мужчины без женщин (сборник)
Эрика задумалась. Мне показалось – когда она о чем-то думает, то вся сосредоточенна и не замечает ничего вокруг.
– Думаю, Китару что-то очень нужно – всерьез и по-настоящему. Так, как нужно только ему, и потому не так, как это бывает у простых людей, в его личном времени, очень просто и напрямик. Но при этом он сам пока не знает, что ему нужно. Потому и не может двигаться вперед, в ногу с окружающим. Когда сам не знаешь, что ищешь, поиск становится непростым делом.
Эрика Курия подняла голову и какое-то время, не говоря ни слова, смотрела прямо мне в глаза. В ее черных зрачках маленькими точками ярко и чу́дно отражалось пламя свечи. И я не мог не отвести взгляда.
– Конечно, ты знаешь его намного лучше, чем я, – сказал я, пытаясь как-то замять то, что сказал раньше.
Она еще раз вздохнула, а затем произнесла:
– Знаешь, по правде говоря, у меня есть парень, помимо Аки. Из того же теннисного клуба, только на курс старше.
Настал черед умолкнуть мне.
– Я очень люблю Аки. Вряд ли я когда-нибудь смогу к кому-то другому так глубоко и естественно относиться. Все то время, что мы с ним не видимся, у меня ноет в груди, словно там зуб болит. Ей-богу! У меня в сердце есть для него укромный уголок. Однако… как бы выразиться… в душе мне очень сильно хочется найти нечто иное, глубже познать этот мир. Как это назвать, даже не знаю: любознательность, дух исследований, поиск возможностей? И все это очень естественно – настолько, что как ни старайся себя пересилить, ничего не выйдет.
«Как бывает тесно в цветочном горшке мощному растению», – подумал я.
– Вот и не знаю, что делать дальше, – посетовала Эрика.
– Раз так, лучше всего честно признаться Китару, – ответил я, осторожно подбирая слова. – Если скрывать от него отношения с другим человеком, ему будет очень больно об этом узнать. Каким бы способом это ни открылось. Не думаешь?
– А как он это воспримет? В смысле – что я встречаюсь с другим?
– Мне кажется, он сможет понять твои чувства.
– Думаешь?
– В общем, да, – ответил я.
Китару наверняка поймет ее сомнения или же смятение чувств. Потому что ощущает примерно то же самое. В этом смысле они, вне сомнения, родственные души. Однако у меня не было ни капли уверенности, сможет ли Китару спокойно воспринять то, как она (вероятно) поступает теперь. Насколько мне казалось, Китару – человек не настолько сильный. Однако еще тяжелее ему будет узнать, что у нее есть от него секрет и что она ему лжет.
Эрика молча смотрела на огонек свечи, колыхавшийся от струй воздуха из кондиционера. Затем сказала:
– Я часто вижу один и тот же сон. Мы с Аки на теплоходе – на большом лайнере, вышедшем в долгое плавание. Мы вдвоем в тесной каюте, уже поздно, а в иллюминаторе виднеется полная луна. Однако луна эта – из чистого прозрачного льда. И нижняя половина ее опущена в воду. Аки мне говорит: «Точь-в-точь как луна, да? А на самом деле она ледяная. Толщиной сантиметров двадцать. Поэтому утром, когда взойдет солнце, она растает. А раз так, лучше смотреть, пока ее видно». Даже не вспомню, сколько раз я видела этот сон. Красивый сон, и каждый раз – все та же луна. Толщиной неизменно двадцать сантиметров. И нижняя половина непременно в воде. Я сижу, прислонившись к Аки, луна красиво мерцает, мы одни, и только нежно шелестят волны… Но я просыпаюсь, и мне каждый раз становится грустно. И ледяной луны нигде нет.
Эрика помолчала и добавила:
– Как было бы прекрасно, плыви мы с Аки и дальше на этом теплоходе. Мы бы прижимались друг к дружке по вечерам и любовались той луной через круглый иллюминатор. Луна бы по утрам таяла, а к вечеру опять бы появлялась. А может, и нет. Однажды вечером луна больше не появится. Представишь такое – и становится страшно до жути. Только подумаешь, какой тогда сон я увижу назавтра, и боязно так, что прямо слышно, как собственное тело съеживается.
На следующий день, когда мы увиделись с Китару на работе, он начал расспрашивать меня о свидании:
– Ну, што, цалавалися?
– С чего бы? – ответил я.
– Ды я б не рассярдзиуся.
– Во всяком случае, ничего подобного не было.
– Што, и за руку не трымау?
– И за руку не держал.
– Чым жа вы тады занималися?
– Смотрели кино, гуляли, ужинали и разговаривали, – пояснил я.
– Только и всего?
– Обычно при первом свидании активных действий себе не позволяют.
– Вось як? – воскликнул Китару. – У мяне абычных сустрэч-та не было. Вось и не ведаю, як яно бывае абычна.
– Но с ней было приятно провести время. Будь она моей возлюбленной – не отпускал бы от себя ни при каких обстоятельствах.
Китару немного задумался. Собирался что-то сказать, но промолчал. Затем спросил:
– И што ж вы ели?
Я рассказал ему про пиццу и карамельное вино.
– Пица и карамельнае вино? – удивленно переспросил Китару. – Я и не думау, што ёй нравицца пица. Мы заусёды хадзили ёсци собу або што-небудзь у гэтым жа родзе. Гаварышь, пили вино? Даже не ведау, што яна пьець вино.
Сам Китару алкоголь на дух не переносил.
– Пожалуй, есть немало того, чего ты о ней не знаешь, – заметил я вскользь.
Уступив его расспросам, я поведал ему о свидании во всех подробностях. О фильме Вуди Аллена (вплоть до особенностей сюжета), об ужине (сколько заплатили, разделили счет пополам или нет), об ее внешнем виде (белое платье из хлопка, волосы уложены наверх), какое было на ней белье (откуда мне знать), о чем говорили. О ее «пробных» свиданиях со старшекурсником я, разумеется, умолчал. Про сон о ледяной луне тоже говорить не стал.
– Дагаварылися на следуюшчы раз?
– Нет, просто расстались.
– Чаго? Яна ж табе понравилася?
– Да, она очень красивая. Но это не может длиться бесконечно. Она ведь твоя подруга, нет? Ну как я могу с ней целоваться, хоть ты и говоришь, что можно?
Китару какое-то время размышлял над моими словами. Затем сказал:
– Ведаешь, кали мне было гадоу пятнаццаць, я рэгулярна наведвау психатэрапеута: настайвали и прэдки и прэпады. У школе я нярэдка устраивау выхадки у таким плане. У тым смысле, што счытауся з адкланеннями. Хадзиць я хадзиу, тольки проку не ашчуциу. Психатэрапеут – звучыць крута, але па суци – яны усе прайдохи. Зделаюць рожу, бы цябе панимаюць, и сядзяць, паддакиваюць, навродзе таго, што слухаюць. Так и я магу!
– Ты и теперь ходишь?
– Так, але цяпер два раза у месяц. Тольки грошы на вецер выкидаць. Эрыка табе пра гэта гаварыла?
Я покачал головой.
– Вось скажы, што у маих думках неабычайнага? Тольки чэсна, а то я не разумею. Па мне, я усяго тольки раблю абсалютна абычныя вешчы абычными спосабами. Але пры гэтым чаму-та усе шчытаюць мяне чудаком.
– В общем-то, есть в тебе стороны, которые обычными не назовешь, – сказал я.
