Антон Тарасов - Сказки PRO…
— Константин Сергеевич, по-моему, сегодня вам можно идти домой и как следует отдохнуть, а в понедельник на свежую голову мы пообщаемся по поводу ваших… — сказал седой старик в костюме и запнулся, видя спокойную реакцию Кости.
— Конечно, поговорим! — согласился Костя. — За два дня я продал столько, что мне полагается чуть большая премия. Так в договоре написано. И хотя я только на испытательном сроке и понимаю, что просить что-либо неэтично, но все же попрошу подумать. Я ведь старался.
Старик покачал головой, как показалось Косте, вполне одобрительно и дружелюбно. Выходя из офисного здания на улицу, Костя впервые ощутил, что значит выложиться по полной: вслед за дикой энергией, истраченной на общение с рекламодателями, беготню по офису, оформление бумаг, пришло истощение сил. Ему снова дико захотелось шавермы, но как бы она ни была дешева у Гасана, третью за день он позволить себе не мог. Костя зашел за дом, увидел очередь, стоявшую в ларек к Гасану и полное отсутствие народа у ларька конкурентов, вздохнул, облизнулся и поспешил по своим делам.
Костя шел домой и из последних сил старался бодриться. Грустить было нечего. Успехи в рекламном отделе воодушевляли его. «Такое не снилось даже этому Павлу Витальевичу, да и Константину Александровичу тоже», — ухмыльнулся про себя Костя.
— Чего так рано? — заскрипела жена, не отрывавшая взгляд от телевизора. — А, сегодня же пятница. Ты помнишь, Костик, что сегодня пятница?
Конечно, Костя помнил, что пятница — это тот день, когда его жена обычно делает телевизор вечером потише для того, чтобы они могли уделить друг другу немного времени. Совсем немного, потому что по одному из каналов вот уже полгода по пятницам поздно вечером идет сериал про маньяков, и она ни в коем случае не должна пропустить очередную серию. Отношения Кости с женой были, мягко говоря, неформатными, и лишь каждую пятницу вечером входили в какую-никакую, но привычную стезю.
Стараясь угодить жене, Костя собирал оставшиеся силы. Возможно ли до нее было донести, что день выдался настолько горячим и изничтожающим, что их супружескую пятницу было бы лучше перенести на субботу или сразу на воскресенье? Костя понимал, что это столь же нереально, как и изобрести вечный двигатель, потому повиновался. Но это повиновение оборачивалось против него.
— Ах ты тварь, кобель проклятый! — заорала жена. — И дернуло же меня, глупую, выйти за тебя. Теперь ясно, на какую работу ты устроился! Меня уже полчаса мурыжишь, а результата никакого. Ясно, уже порадовал какую-нибудь красотку на работе, да? Быстро говори, кто она!
— Да… ты что, нету у меня никого, кроме тебя, — опешил Костя. — Просто я поел шавермы на завтрак и на обед, и потом много работал, силы израсходовались. Так же нельзя жить, даже не завтракая и все время на нервах. Нельзя. Ты слышишь меня, любимая?
— Силы? Я тебе покажу! Быстро говори, кто она! Блондинка или брюнетка? Старше тебя? Или молоденькую подцепил, тварь?
Жена грозила кулаком перед самым Костиным носом. Костя не знал, что ответить. Факты были налицо, но как объяснить, оправдаться, дать понять, что ничего такого и близко не было? Костя получил удар по лицу и ножом в сердце — первый самый что ни на есть реальный, даже в переносице что-то хрустнуло, второй не более чем моральный, но от этого не менее болезненный.
Свое горе Костя запил горькой, а когда утром проснулся — впрочем, это было уже далеко не утро — в квартире ни жены, ни большей половины вещей не было. Осталась кровать, на которой Костя лежал почему-то поперек и со связанными полотенцем руками. На голом полу стоял телевизор, в углу на полу свалены книги, с кухни исчезла почти вся посуда, микроволновка, пылесос и все остальные мелочи, представлявшие хоть малейшую ценность. Одежда Кости была тоже выброшена на пол. Как удалось все это вынести из квартиры всего за ночь и за утро, для Кости было полнейшей загадкой.
На холодильнике, который уцелел, наверное, только потому, что не проходил в дверной проем, прижатая магнитом висела записка.
«Этого я тебе не прощу никогда. Ты не смел со мной так поступить. Я лучше, чем эта молодая швабра. Не ищи меня. Будьте счастливы. Бумаги на развод пришлю по почте. Я»
Костя открыл холодильник. В нем было абсолютно пусто. «Не холодильник унесли, так жратву, что за…», — выругался Костя. Под сводами кухни звучало эхо: шторы на окне, тяжелые, коричневые, с причудливым узором тоже отсутствовали. Сесть было не на что: Костя мысленно попрощался с любимыми скрипучими табуретками, на которых так хорошо было коротать долгие зимние вечера.
С трудом понимая, что происходит, Костя сел прямо на пыльный пол и зарыдал. События предыдущего дня для него были как в тумане. Работа, работа и еще раз работа, какая-то беготня, суета вокруг него. Уход с работы домой пораньше, слабость и жена со своими претензиями. Желание заснуть поскорее, забыться, провалиться в пасть морфея и не выныривать оттуда до утра, а в результате до середины дня. Голова болела. Обида сжимала горло. Решив, что уход жены нужно принять мужественно, как есть, Костя встал, открыл кран и долго пил холодную, пахнущую ржавым железом водопроводную воду. Он даже улыбнулся, что все так вышло.
— Что ж, начну жизнь с начала, с чистого листа, как в книжках пишут, — Костя бубнил себе под нос. — Квартира есть, моя, ее никто не отнимет. Это раз. Второе. Работа. Она у меня прекрасная, все получается и жаловаться не на что. Третье…
Третьего Костя припомнить не смог, но это нисколько не испортило созданное им же самим хорошее настроение. Все выходные он просидел дома, лежа на кровати и уставившись в телевизор. Впервые в жизни он мог позволить себе все выходные нежиться в постели перед телевизором! Стоило ли для этого пахать столько лет на разных работах, ругаться, встречаться, жениться, снова ругаться, переходить с работы на работу, чтобы прокормить жену? Наверное, не стоило. И не потому, что мещанство так проводить выходные. А потому, что это стоило сделать еще задолго до всех этих перипетий.
Утром в понедельник, вскочив по чудом не унесенному женой будильнику, Костя так и не нашел утюга, чтобы погладить рубашку, и надел ее во всем ее естестве — такую, какой она сделалась на полотенцесушителе в ванной. Завтракал Костя остатками печенья, чаем без сахара и тушенкой, это было последнее из съестного в квартире.
Рекламный отдел отходил от выходных. Менеджеры перелистывали за перегородками телефонные справочники, нехотя общались по телефону, постукивали карандашами, рисовали напротив названия фирм прочерки и все повторялось. Едва Костя появился на рабочем месте, открыл свой справочник и потянулся к телефону, на горизонте появилась Ирина Федоровна.
— Константин Сергеевич, у меня к вам разговор. Выйдем?
— Разговор? — удивился Костя, — Может, в обеденный перерыв? Мне нужно обзвонить несколько фирм, лучше это сделать сейчас, утром. По графику мы ведь уже в следующие номера журналов собираем рекламу?
Ирина Федоровна ничего не ответила, только нахмурилась и недовольная ушла к себе в бухгалтерию. Через минуту она вернулась с седым стариком, тем, что в пятницу запомнился Косте по лоснящемуся дорогому костюму. На этот раз, правда, он был в серой водолазке и джинсах. То, как он на ходу щелкал пальцами, не предвещало ничего хорошего.
— Константин Сергеевич, может, вы сами сделаете нужные выводы, и мы избежим этого неприятного для всех для нас разговора?
— Какого такого разговора? — спросил Костя, не оборачиваясь и разглядывая старика и стоявшую позади него Ирину Федоровну в отражении на органическом стекле перегородки соседнего рабочего места. — Вы про рекламные кампании? Так у меня все документы от фирм получены и макеты тоже. Все еще в пятницу сделано.
— Я понимаю, что сделано, — сказал старик, опираясь на перегородку так, как это обычно делал Павел Витальевич. — Мы вполне щедро вам за все заплатим, Константин Сергеевич, все по-честному. Только после того, что вы творили здесь в пятницу, вам больше у нас не работать. Вы уволены, Константин Сергеевич. Вопросы есть?
Костю передернуло. Он огляделся по сторонам, но другие менеджеры будто не замечали того, что происходило совсем рядом. Одни разговаривали по телефону, другие рылись в бумагах, третьи что-то искали в справочниках, четвертые стучали по клавиатуре, пятые лишь изображали, что они чем-то заняты. Но все они были слепы, немы и глухи. «Авторитет давит, все боятся пошевелиться и посмотреть сюда, — догадался Костя. — Видимо, это и есть великий и ужасный Арсений Владиленович, владелец издательского дома. Уволен! Это шутка?»
— Есть вопрос, — смело возразил Костя. — За что я уволен? Потрудитесь мне объяснить.
— Вопросы здесь задаю я, поэтому будем считать — вопросов нет, — старик щелкнул пальцами. — Видели бы вы, Константин Сергеевич, себя в пятницу со стороны! Жаль, у нас камера еще не установлена, и этого никто не заснял! Очень жаль!
