Шандор Тот - Как дела, молодой человек?
С меня было довольно, но вдруг что-то там забелело, я вгляделся — это белело плечо Аги, которое парень с полным знанием дела высвободил из платья. Потом обнажилась ее левая грудь, и он взял ее в руки, как крохотного котенка, гладил, ласкал и вдруг наклонился... Агнеш смотрела на него, как мать на лежащего на руках малютку.
Что было потом, не знаю. Думаю, что просмотрел эпопею до конца — больше ведь быть не могло... Я помчался с горы, как помешанный, не оглядываясь.
Я поздно родился — ничего не поделаешь!
■
Прошли те несколько дней, которых мы ждали с таким волнением, — и ничего. Мама много раз принималась за папу, все пыталась его «уберечь» — только зря старалась. Папа стал совсем бледным, лицо его заострилось, но я ни минуты не сомневался, что ему и в голову не пришло отступить.
При мне о делах он помалкивает, и я тоже любопытства не проявляю. Надо думать, держался он твердо, но об этом так же скромно молчит, как о бронзовой медали, которую заработал, переплыв реку.
Дома мертвая тишина.
Кати опять стала маленькой девочкой, а мне почему-то больше не говорят, когда хвалят или ругают, что я «взрослый парень».
Если бы я заговорил, они бы прислушались. Я даже заметил, что мама приглядывается ко мне порой с каким-то страхом. Чтоб ее успокоить, я начинаю смеяться, хотя мне совсем не до смеха.
Я решил рассказать все Чабаи. Но только открою рот, охота сразу же пропадает. Может, потом.
Вот и сегодня хотелось поговорить... и снова не вышло.
Мы условились съездить на велосипедах в Зуглигет.
Было, наверное, полпятого, погода мягкая, теплая — так иногда бывает в конце октября. Тяжело дыша, мы молча взбирались на кручу. Вдруг во мне закипело непонятное раздражение: зачем я жму на эти несчастные педали, когда ноги отваливаются от усталости и вообще все на свете постыло. Накатывает на меня такое дурацкое настроение, но обычно я не очень-то поддаюсь. А сейчас чувствовал, что разревусь непременно, если проеду еще хоть метр. Не проронив ни звука, я спрыгнул с велосипеда, столкнул его в ложбину и растянулся на краю лужайки. Чабаи не очень удивился.
— Ты что? Устал? Наверх не полезем?
— Да ну, нет смысла.
Он скорчил гримасу и уселся рядом. И не донимал меня расспросами. А я был благодарен и тут же решил: как только отдышимся, расскажу ему все как есть.
— Ну и отлично, надо передохнуть, — сказал Чабаи и принялся массировать мышцы.
Повыше играли детишки, пятеро-шестеро малышей. Там, как водится, шло сражение, но это не была игра в войну по всем правилам, просто один малыш отставил руки назад и гудел, изображая реактивный самолет. А другой штурмовал и, пугливо озираясь, косил автоматом по склону горы, плечи его ритмично тряслись, воспроизводя вибрацию оружия.
Я невольно следил за их действиями, а Чабаи втягивал меня в разговор и страшно мешал.
— Ты знаешь, почему Фараон не приходит в школу?
— Знаю, — лаконично ответил я.
— Что ж ты помалкиваешь?
— Старик остался один.
— Я давно это знал.
— Что?
— Что мадам навострит лыжи. Или он сам ее вытурит.
— Конечно, — вяло заметил я. — Она ему в дочери годится.
Тут Чабаи запустил пластинку Живодера — скучища. Малыши над нами изображали смерть: один рухнул, и на шее у него вздулись жилы — наверное, видел это в кино или по телевидению.
А Чабаи все трещал: их дворник рассказывал, что Зизи каждую неделю меняла любовников.
Тут я заклокотал — меня обдало жаром, как в тот раз с Живодером, когда он сообщил о бегстве Зизи.
— Я сам ее видел с разными типами. Спроси у Жолдоша. Правда, он восхищается, дескать, баба роскошная, а по-моему, просто перворазрядная шлюха.
Интерес во мне внезапно угас, я молчал. Может, и правда, Зизи просто шлюха!
Я встал. Круглоголовый паренек, там, наверху, поднял свой автомат. Что он делает?
— Та-та-та-та, —- сказал я, — у них это означает стрельбу.
Чабаи взглянул на меня, как на полоумного, и пожал плечами.
— Они же играют.
— Нет, ты погляди! — сказал я со злостью. — Сперва он был убитым, а теперь идет в атаку! Сила!
— Они же играют, — повторил Чабаи. —Что тебе до них?
— Ничего! Ну их к чертям!
Я вскочил на велосипед и погнал во весь дух, так что ветер свистел в ушах, потом отпустил руль и зажмурил глаза. Я мчался стрелой, и вдруг меня кольнул ужас: вот захочу открыть глаза и не смогу или... окажется поздно. Я снова схватился за руль. На шоссе было тихо.
Чабаи ехал за мной, вяло крутя педали.
Завтра я ему все расскажу.
