Анатолий Елисеев - Страна Эмиграция
Для провинциальных госпиталей государство даже организовало экспорт врачей с Кубы — им оказалась не нужна регистрация, а в то же самое время врачи, которые приехали из России, страны подготовившей тех самых кубинских врачей, были с самого начала лишены возможности работать.
Небольшое пояснение. В Южной Африке, как и во многих других странах (кроме может быть Папуа Новой Гвинеи, я там не был — не знаю) врачу получившему врачебный диплом за границей, для начала врачебной практики необходимо подтвердить его или сдать экзамены, чтобы получить две степени регистрации:
— первая или лимитированная, дающая право на работу в государственных госпиталях и — вторая или полная, дающая право открывать частную практику и работать в частных госпиталях.
До 1991 года, когда и приехало из России сюда большинство врачей, существовал закон, согласно которому все медицинские специалисты получившие гражданство Южной Африки могут рассчитывать на лимитированную регистрацию без сдачи экзамена и через год на полную регистрацию.
Но в начале 1992, когда о гражданстве, а следовательно о регистрации российские врачи не могли еще и мечтать, закон изменили и теперь это право имели врачи приехавшие из всех стран мира кроме России, Кубы и почему-то Вьетнама. Российские, кубинские и вьетнамские врачи должны были сдавать экзамены.
Дальше — больше, в 1995 году был введен мораторий на сдачу первого врачебного экзамена для врачей приезжающих из стран бывшего советского блока, то-есть медикам было отказано в регистрации. Это краткая история, с нее и началось «Дело Врачей», которое с самого начала было окутано сотней вопросов «почему?»
Чем российское медицинское образование отличалось от польского или бельгийского?
Итак, чтобы работать врачом нужно было сдать экзамен, странный и не совсем понятный, а может быть просто мистический. Почему ответы нужно было писать карандашом? Почему нельзя было увидеть свою работу после проверки?
Нет, нельзя во всем винить правительство или врачебную ассоциацию — они конечно сделали многое, чтобы устранить конкурентов, но еще оставались лазейки, оставались возможности. (Позже даже их не стало) Это было тяжело, мы были одними из первых русских в Южной Африке и экзамен-то ввели сразу после нашего приезда, но некоторые ведь сдали этот первый экзамен и смогли начать работать. К тому же люди из «Chabad House» пытались, как всегда они это делали в те далекие времена, помочь, сделать что-то для врачей.
Именно этому и была посвящена встреча которой открывается эта глава.
Там безработным врачам объяснили, что закон — есть закон, что экзамен придется сдавать, что еврейские организации согласны обеспечить учебниками, помочь с работой. Не докторской разумеется, но временно, до решения вопроса с экзаменами и учитывая финансовые трудности новоприбывших, санитарами и тому подобное в частных клиниках. Это было много — в Южной Африке, чтобы работать санитаром тоже нужна регистрация. Вот тогда и вскочил один из врачей, закричал — «Что мы их слушаем! Они просто издеваются над нами! Идем отсюда к определенной матери!» и выскочил в сад.
Правда через пять минут вернулся, все равно никуда уйти он не мог, в ту пору безденежья мы передвигались или на автобусах или с помощью опекавших нас «Chabad»-ников.
Все разошлись по домам позже, после разговора и чая, а потом, через пару лет разошлись так далеко, что для описания всех судеб только этой группы врачей понадобилась бы не одна глава.
Почему меня привлекла судьба носителей именно этой, далеко не столь раритетной профессии? Не только потому, что это бывшая специальность моей жены и не столько потому, что в силу взаимного притяжения среди наших местных друзей значительную долю составляют или составляли люди с врачебными дипломами, а еще и потому наверное, что я прочёл недавно — не полностью, не слишком внимательно, но все же прочёл — труд под интригующим названием «200 лет вместе».
Так или иначе моя жизнь неразрывно связана с народом, главным героем прочитанной книги. Не 200 лет (а хотелось бы, в будущем) но 30 лет я женат на еврейке, мы вместе прошли горнило Израиля, а в Южной Африке, с самого начала я стал примыкать (за счет жены, конечно) к еврейской, не хочу сказать общине, скорее эмиграции.
Чем же натолкнуло меня в книге Солженицына на осмысление судеб врачей в Южной Африке? Дело скорее не в том, что написано, а что подразумевается в этой книге, а также тысяче книг на схожую тему. А еще… Но о втором чуть позже. Первое — не новая мысль об исключительности еврейского народа, о всемирной еврейской общности, тайных еврейских силах, тайное, тайный, тайная… Я уже писал об этом в «Городке», а теперь лишь коснусь идеи антисемитизма. Основное содержание этой идеи — опасность евреев для мирных народов, почва на которой идея вырастает — удивление, почему они не такие, почему они другие, вывод — в них есть что-то, что выделяет и отделяет евреев от русских, татар, украинцев и прочих разных шведов, какой-то специальный ген или группа крови.
Мне всегда казалось, что смешно и несерьезно говорить о каких-то специфических чертах, характеристиках, изначально и навсегда присущих целым этническим группам, народам. Покажите мне тот ген, который ответственен за черты грузинского или еврейского характера, который делает грузина — грузином, еврея — евреем. Характер рождается окружением, характер окружения рождает среда.
Все шотландцы жадные! Может быть, но но как было не не стать жадным, стараться сберечь каждый цент в краю бесплодных каменистых пустошей и болот, да вдобавок, когда перманентна только война, а мир временен, в положении не то колонии, не то бедной провинции.
Привезите шотландца в Южную Африку — проверьте станут ли его дети или внуки жадными.
Французы, итальянцы и грузины — волокиты и бабники. Жаркое солнце, много фруктов и мяса, вино играет в крови с утра и до утра… А вы читатель не становились немножечко грузином, когда вырывались к Черному морю.
Поселите француза на Таймыре — не забудет ли он об «амурах» и бордо и не полюбит ли он русскую водку после первой же зимы со средней температурой — 40 градусов ниже нуля.
Не носят шотландцы в ЮАР «килты». Не бегают итальянцы за каждой проходящей юбкой — некогда, нужно бизнес делать.
Конечно внешне итальянца не спутаешь с чукчей, а цыгана с японцем. Ну что же — веками, тысячелетиями жили народы изолировано с другими народами не смешивались — тут уж карты в руки генетикам, антропологам.
Мир изменился, в горниле индустриального общества китайцы становятся американцами, а эфиопы — евреями. Перемешиваются нации, традиции, культуры усредняются — не знаю на благо или во зло — рождается новая общность — общечеловеческая.
Наверное никогда мне не забыть случай в аэропорту Шереметьево в 2003 году. Мой самолет, на котором я прилетел в Россию по делам преждевременно угасающего бизнеса, остановился на взлетной полосе и пассажиры потянулись к паспортному контролю. Длинная очередь к окошкам с надписью «Foreign passengers» и свободная дорожка для «Russian citizens». Я — бывший гражданин, русский по рождению, терпеливо ожидаю своей очереди, сжимая в руке южно-африканский паспорт, а к тому, свободному и закрытому для меня входу величественно движется закутанная в национальные, по-моему сенегальские одежды, с тюрбаном на голове немолодая черная женщина, сжимающая в эбонитовой руке знакомый бордовый российский паспорт.
Но почему господин Солженицын не написал книгу «300 или сколько там лет вместе с украинцами» или «60 с прибалтами»?
Потому что в одном антисемиты правы — евреи действительно особый народ и теперь, в Южной Африке это видно особенно четко.
Это и есть обещанное «во-вторых», чистота эксперимента, специфика Южной Африки, страны, где все — эмигранты, где все на определенном периоде были чужаками, пришлыми, инородцами.
Все-ли кто начинал эту страну выжили? Но те, кто выжили, укрепились, создали нацию, африканерский народ — были они терпимы к пришедшим после них? А ведь именно те — португальцы, англичане, итальянцы и конечно евреи создали в конечном итоге то, что называют Южной Африкой. Они строили шахты, заводы, города. Африканеры-«Буры» конечно любили свою «новую Голландию», но хотели жить на фермах, растить пшеницу и разводить скот. Во времена Англо-Бурской войны Йоганнесбург и Претория были сданы англичанам без боя, буры не хотели защищать города — там жили «пришельцы». Африканеры были стихийными анархистами — не случайно свою первую республику они назвали Free State — государство создавали «foreigners». Они были разными, но их объединяло то, что все они были авантюристами и эмигрантами.
Они были разными и не все стали такими, как Сэмми Маркс, Барнато или Сол Кёрснер, но было у всех них общее. Они рассчитывали только на себя, они начинали с начала и дрались до последнего. Их не любили африканеры, позже — англичане, их считали выскочками, устанавливали черту… нет, не оседлости, но другую, незримую черту, ущемляя в правах, задавливая налогами и законами. В конце концов апартеид родился, как мера защиты африканеров. От черных, от индусов, от пришельцев. Не случайно Южная Африка в своё время не уступала в закрытости советской России. До сих пор отголоски или наследие тех времен дает себя знать. Белые не любят черных, черные — белых, те и другие дружно не любят индусов. Африканеры недолюбливают, а иногда просто ненавидят англичан. Зулу враждуют с Косо, евреев и греков, как водится не любят все. Этим конечно мир не удивить — чужаков, инородцев не любят везде. Слава богу, что хитросплетение взаимных «нелюбовий» в Южной Африке так запутано (все здесь чужаки), что зачастую приводит к какой-то сглаженной взаимной неприязни, что в условиях существования бок о бок десятка национальностей и культур превращается в своеобразную терпимость.
