Ричард Бротиган - Аборт. Исторический роман 1966 года
Официантка от такого рассвирепела.
Вероятно, она была близкой родственницей двух таксистов, которые в тот день возили нас по Сан-Диего.
Она смотрела на пустой столик так, точно он был сексуальным маньяком. Наверное, она их мама.
Прощай, Сан-Диего
Я поближе присмотрелся к аэропорту Сан-Диего. Миниатюрный, без изысков и вообще без всякого «Плэйбоя». Люди приходили сюда работать, а не красоваться.
Там висела табличка, гласившая что-то вроде: «Животных, прибывающих багажом, можно получить в отделе воздушных грузоперевозок с задней стороны здания».
Клянусь жизнью, таких табличек в международном аэропорту Сан-Франциско не увидишь.
Мы отправились дожидаться посадки и почти столкнулись с молодым человеком на костылях в сопровождении трех стариков. Все они уставились на Вайду, а молодой человек уставился пристальнее всех.
Какой контраст между прекрасным залом ожидания ТЮА в Сан-Франциско и тем, как в Сан-Диего просто приходилось стоять перед проволочной оградой и ждать посадки в самолет, похожий на акулу: он пронзительно свистел, словно выпуская пар, -- ему не терпелось лететь.
Холодный серый вечер спускался на нас с верхушек пальм у автотрассы. От пальм почему-то становилось еще холоднее. На холоде они казались неуместными.
Рядом с самолетом, стоявшим на поле, играл военный оркестр -- но слишком далеко, и невозможно понять, зачем все это. Наверное прилетала или улетала какая-то большая шишка. Звучали они, как мой гамбургер.
Мой тайный талисман навеки
Мы снова заняли те же места над крылом, и снова я сидел у окна. Вдруг за двенадцать секунд стало темно. Вайда сидела тихо, устало. На кончике крыла мигал огонек. Я привязался к нему в темноте -- словно к маяку, горящему в двадцати трех милях, -- и сделал его навеки своим тайным талисманом.
Через проход от нас сидел молодой священник. Весь короткий путь до Лос-Анжелеса он просидел, пораженный Вайдой, как громом.
Сначала он пытался не подавать виду, но скоро сдался и в какой-то миг даже перегнулся через проход, собираясь сказать что-то Вайде. Он действительно собирался ей что-то сказать, но потом передумал.
Вероятно, я еще очень долго буду размышлять, что же он собирался сказать моей бедной, измученной абортом дорогой девочке -- несмотря на слабость и усталость после тихуанских передряг, она оставалась самой красивой девочкой в небесах над Калифорнией, в небесах, быстро летящих к Лос-Анжелесу.
От Вайды и священника я перешел к размышлениям о Фостере и библиотеке: как он обращается с книгами, поступившими к нам за этот день.
Я надеялся, что он встречает их, как полагается, а авторам с ним так же уютно и желанно, как со мной.
-- Что ж, скоро мы будем дома, -- сказала Вайда после долгого молчания, шумевшего от мыслей. Когда Вайда заговорила, все самообладание священника затрепетало.
-- Да, -- сказал я. -- Я как раз об этом думал.
-- Я знаю, -- сказала она. -- Мне слышно, как у тебя мысли в голове шуршат. Не волнуйся, в библиотеке все в порядке. Фостер старается.
-- Ты и сама стараешься, -- сказал я.
-- Спасибо, -- сказала она. -- Скорее бы добраться до дома. Сразу в библиотеку -- и спать.
Я был очень доволен, что она считает библиотеку своим домом. Я выглянул в окно и посмотрел на талисман. Я любил его так же сильно, как кофейное пятно на пути из дома.
Возможно и одиннадцать
По ночам все иначе. Дома и городки далеко внизу требуют свою красоту и получают ее в виде дальних огоньков, мерцающих с невероятной страстью. Мы опустились в Лос-Анжелес, словно в кольцо с брильянтами.
Священнику не хотелось выходить в Лос-Анжелесе, но пришлось, потому что именно сюда он и летел. Возможно, Вайда ему кого-то напоминала. Возможно, красавицей была его мама, он не знал, как к этому относиться, и ушел в духовенство, а теперь красота Вайды будто вихрем унесла его назад сквозь зеркала времени.
Возможно, он думал о чем-то совершенно не похожем на то, о чем в своей жизни мог подумать я, -- и мысли его были природы высочайшей, из них следовало отлить статую... возможно. Говоря словами Фостера, «на свете слишком много "возможно" и не хватает людей».
Я снова стал думать о библиотеке и пропустил тот миг, когда священник поднялся и ушел, чтобы влиться в Лос-Анжелес, добавить к его размерам свою долю и забрать воспоминания о Вайде в свое что бы там ни было.
-- Видел? -- спросила Вайда.
-- Да, -- сказал я.
-- И вот так с тех пор, как мне исполнилось одиннадцать, -- сказала она.
Фресно, затем 31/2 минуты до Салинаса
Стюардессы в этом рейсе были фантастически поверхностны -- на свет их родила полуженщина, -- совершенно безликие, если не считать хромированных улыбок. И все они, разумеется, были очень красивы.
Одна толкала по проходу тележку, предлагая коктейли. У нее был нечеловеческий певучий голосок -- я больше чем уверен, его создал автомат.
-- Покупайте коктейль.
-- Покупайте коктейль.
-- Покупайте коктейль.
Толкая тележку по небу.
-- Покупайте коктейль.
-- Покупайте коктейль.
-- Покупайте коктейль.
Огней внизу не было.
Сияй, О талисман!
Я прижался лицом к окну, вгляделся очень пристально и рассмотрел звезду, и загадал желание, но не скажу, какое. Чего ради? Купите коктейль у хорошенькой мисс Ничтожество и найдите свою собственную звезду. В вечернем небе звезд на всех хватит.
Две женщины за нами разговаривали о лаке для ногтей все тридцать девять минут до Сан-Франциско. Одна считала, что ногти без лака следует заваливать камнями.
У Вайды на ногтях не было лака, но ей это без разницы, и она не обращала внимания на разговор женщин.
Время от времени самолет подбрасывала в небеса невидимая лошадка, но меня это не волновало: я влюблялся в 727-й авиалайнер, мой небесный дом, мою воздушную любовь.
Пилот или какой-то другой мужской голос сообщил, что если мы посмотрим в окно, то увидим огни Фресно, а через 31/2 минуты начнутся огни Салинаса.
Я уже ждал Салинаса, но в самолете что-то произошло. Десять лет назад одна из женщин опрокинула свой лак для ногтей на кошку, отвлекшись на это, я на миг оторвался от окна и пропустил Салинас, поэтому решил для себя, что Салинасом был мой талисман.
Покровитель абортов
Мы уже заходили на посадку в Сан-Франциско, когда женщины закончили свою беседу о лаке для ногтей.
-- Да я лучше умру, чем выйду из дома без лака для ногтей, -- сказала одна.
-- Ты права, -- сказала другая.
До посадки оставалось три мили, и я не мог разглядеть крыла, что черным шоссе вело к моему талисману. Казалось, мы будем садиться без крыла -- с одним талисманом.
Ах -- крыло, как по волшебству, возникло снова, едва мы коснулись земли.
Повсюду в терминале были солдаты. Будто здесь встала на постой целая армия. Увидев Вайду, они посходили с ума. За то время, пока мы шли по аэропорту к оставленному на стоянке фургону, армия Соединенных Штатов выработала три тонны спермы.
Гражданское население тоже не осталось в стороне -- похожий на банкира человек столкнулся с женщиной восточной наружности и уронил ее на пол. Та довольно сильно удивилась -- она только что прилетела из Сайгона и никак не ожидала в Америке таких приключений.
Увы, еще одна жертва Вайды.
-- Переживешь? -- спросила Вайда.
-- Надо загнать твои чары в бутылку, -- сказал я.
-- Шипучка Вайды, -- сказала она.
-- Как ты себя чувствуешь? -- спросил я, обняв ее.
-- Хорошо, что уже дома, -- ответила она.
Международный аэропорт Сан-Франциско изображал автоматизированный дворец «Плэйбоя», которому хотелось делать для нас то, к чему мы еще были не совсем готовы, в тот момент я почувствовал, что международный аэропорт -- наш первый дом после Тихуаны.
Кроме того, я рвался в библиотеку, к Фостеру.
Статуя Буфано мирно ждала нас, но мы все равно не могли понять, зачем к огромной пуле, как боеголовки, прицепили таких странных людей.
Когда мы сели в фургон, я подумал, что хорошо бы поставить статую Покроовителю Абортов, кем бы он ни был, -- где-нибудь на автостоянке, чтобы ее видели тысячи женщин, отправляющихся в то же путешествие, из которого только что вернулись мы с Вайдой: в Царство Огня и Воды, в расчетливые руки доктора Гарсии и его мексиканских помощников.
Слава богу, фургон отнесся к нам очень лично и по-человечески. Запахами и привычками фургон копировал Фостера. После путешествия по истории Калифорнии вновь оказаться в фургоне -- очень здорово.
Я положил руку Вайде на колено -- там она и оставалась все время, пока ехала за красными огоньками машин, розами сиявших нам по дороге в Сан-Франциско.
Новая жизнь
Мы доехали до библиотеки и первым, кого увидели, оказался Фостер -- он сидел на ступеньках в своей традиционной майке несмотря на холод и темноту.
