Мордехай Рихлер - Кто твой враг
Эрнст тяжело опустился на кровать.
— Как знать, может, оно бы и лучше, — сказал он.
— Я написала отцу о тебе. Длинное-предлинное письмо. Сообщила, что ты просил меня выйти за тебя замуж.
— Так ведь я же не просил.
— Я предчувствовала, что попросишь.
— Предчувствовала?
— Вернее, ожидала. А ты что, не хочешь на мне жениться?
— Угу. Еще бы.
— Мы поженимся, — сказала она, — вернемся в Монреаль.
Придется выправлять документы — вот что это значит, подумал он. Если выправлять документы, обнаружится, что он здесь нелегально. Не исключено, что докопаются и про Ники. В полиции наверняка есть досье.
— Твой отец, — сказал он, — будет не в восторге.
— Ладно, — сказала она. — Никто не обязывает нас ехать в Монреаль. Можно остаться и здесь.
— Да, можно остаться и здесь, — повторил он.
И тут же с такой яростью набросился на нее, что она опешила:
— Наткнись ты на мертвеца на канадской улице, ты бы остановилась, сбежались бы прохожие, вызвали бы полицию, а там, откуда я, в таком случае побыстрее проскакивают мимо. Посмотреть на мертвеца и то не рискуют.
— Эрнст, Эрнст, любимый. Все это в прошлом. Ну почему ты…
— Твои родные возненавидят меня, прежде чем увидят.
— Ну так не поедем в Канаду, никто нас не неволит. Я же тебе сказала. Главное — быть вместе.
— И оставаться здесь?
— Да.
Как же, как же, подумал он. Оставаться здесь. А прямо под нами — Норман.
— Эрнст, мы любим друг друга. К черту их всех.
— Множество людей любят друг друга. И что из этого?
— К черту их всех.
— Какой ты еще ребенок.
— Я сказала: к черту их. Да пошли они все. — И чуть спокойнее добавила: — Мы любим друг друга. Это же прекрасно, разве нет?
— Мы любим друг друга, — устало повторил он.
— Ну да.
— А мой отец перебегает из зоны в зону. И будет бегать так до самой смерти.
— Мы возьмем его с собой.
— Как же, как же, — сказала она, — а с ним и мать. Она, насколько мне известно, живет сейчас с английским сержантом из Блэкпула.
— Прихватим и сержанта из Блэкпула.
— Угу, и моего дядю Ганса к ним в придачу, — сказал Эрнст. — Ганс — он идиот. Для него война тянулась слишком долго.
— Прихватим и его.
— И детей, — сказал он. — Непременно надо взять с собой и детей. Пусть себе гуляют на раздолье, в полях. И чтоб никаких тебе молодежных организаций, никаких тебе отчетов по самокритике. Одни кисельные реки с молочными берегами да березовая каша. Каша детям очень полезна.
— Полезна детям? Это еще что такое?
— Ты права, детка, никакой каши. Но куда, — спросил он, — куда мы идем?
Салли ничего не ответила.
— Куда?
Она всерьез задумалась.
— Не важно, — сказала она, — пока ты тут, не важно.
— Пока мы вместе.
— Вот именно.
— Можно даже остаться здесь. — В тоне его сквозила издевка.
— Да, — сказала она, — если хочешь.
Эрнста как подкинуло — он рванулся к раковине: его вырвало. Салли придерживала его голову. Его вырвало еще два раза. Она напоила его чаем.
— Что с тобой? — спросила она.
— Возможно, мне придется покинуть тебя.
— Покинуть? — переспросила она. — Чем я тебя обидела?
Эрнст снова вскочил. Его ударило в пот, пробирала дрожь. Повалившись на кровать, он подтянул колени к подбородку, крепко обхватил их руками. Салли прижала его — он похолодел, трясся — к себе.
— Позвать врача? — спросила она.
— Погоди, — сказал он, — минута-другая, и все пройдет…
Но пришел в себя он только через час.
— Мне надо… надо что-то тебе рассказать…
— Не сейчас, — сказала она. — Завтра.
И снова напоила его чаем.
— Давай я расчешу тебе волосы, — сказала она.
— Я ненавижу себя, — выкрикнул Эрнст. — Знала бы ты, как я ненавижу себя.
— Спи, — сказала она. — Тебе надо поспать.
В три часа ночи Салли проснулась от дикого вопля. Ему приснился кошмар, объяснил Эрнст. Он весь горел, его била дрожь, но постепенно он утих. И уснул, положив голову на грудь Салли.
VIIIНаутро после вечера у Винкельманов Норман пребывал в глубоком замешательстве: вчерашнее не совсем выветрилось из памяти. Он позвонил Белле, послал письма с извинениями Хортону и Грейвсу. Белла сказала, что рада все забыть, но ни Хортон, ни Грейвс на его письма не ответили.
Норман был удручен. Он уже несколько лет не состоял в партии, однако марксистом быть не перестал. Марксизм давал ему кодекс, систему ответов, и он это очень ценил. Помогая Эрнсту, он преступал этот кодекс. Норман впервые почувствовал, что почва уходит у него из-под ног.
Я втягиваюсь в его жизнь, думал Норман, и чего ради? Не исключено, что Хортон не ошибается на его счет и он такой и есть. А Салли никогда моей не станет.
Салли, думал он.
Назавтра Салли и Эрнст пригласили Нормана на ужин. За последние десять дней он три раза ужинал у них. Всю последнюю неделю Норман работал, не поднимая головы: доводил до ума сценарий Чарли «Все о Мэри», но его разбирало любопытство, он был рад отвлечься — и принял приглашение. Поначалу ему было тягостно смотреть, как хорошо Салли и Эрнст приладились друг к другу — так ему самому хотелось быть с ней, но — хочешь не хочешь — пришлось смириться с ролью друга и конфидента. Поначалу Эрнст дичился в обществе Нормана. Практически не раскрывал рта. Но по прошествии двух недель после того вечера перестал зажиматься.
Однажды — они изрядно выпили — Эрнст взял гитару и, не дожидаясь просьб, стал петь для Нормана. Голос у него был замечательный. Норман, не ожидавший ничего подобного, просил Эрнста петь еще и еще, ну а тот — рад стараться. Норман ушел принести еще бутылку виски, а когда вернулся, Салли, вызывающе намалевавшись, отколола уморительно непристойный танец. Жильцы пожаловались на шум и были приглашены в компанию. И даже Карпу, когда тот наконец присоединился к ним, не удалось, как за ним водилось, расхолодить сборище. Он пел фривольные песенки из репертуара немецких кабаре, ловко поигрывая тростью. Мистер О’Брайан, служащий управления канализации, вообще-то довольно угрюмый тип, побаловал собравшихся скоромными лимериками, немыслимое количество которых знал. Мисс Кеннеди, так и не сняв бигуди, отхватила с Норманом чарльстон. Салли восседала на коленях мистера О’Брайана. Но душой вечеринки был Эрнст: он пел, прислонившись спиной к стене, держа гитару на коленях. И пел, пел без конца.
Перед уходом Норман отвел Эрнста в сторону. Сказал, что у него дома в шкафу хранятся доски, напомнил Эрнсту о его обещании и спросил, не смастерит ли он ему книжные полки.
— Утром первым делом займусь этим, — сказал Эрнст.
Но когда они с Салли снова остались наедине и она с усталой и счастливой улыбкой потянулась к нему, он отстранился: они выносили о нем суждение — такое было у него ощущение. Ты еще меня возненавидишь, думал он. И он, он тоже, вы оба меня еще возненавидите.
— Вы, прекраснодушные, — завопил Эрнст. — Меня от вас тошнит.
IXНазавтра, с утра пораньше, Эрнст с пилой и ящиком инструментов отправился в квартиру Нормана на Кенсингтон-Черч-стрит. Он был на пределе, сыт по горло. И решил — уже в который раз, — как только вернется домой, рассказать Салли про Ники. Сегодня его ничто не остановит. И будь что будет.
Салли, забравшись на стул, опорожняла шкаф. Одежду, старые журналы, носки, чемоданы сбрасывала на кровать. На верху шкафа Салли наткнулась на обшарпанный черный чемоданчик Эрнста. И с нежностью прижала его к груди. Кроме этого чемоданчика, вспомнилось ей, у Эрнста, когда он пришел к ней, ничего не было.
В дверях возникла тучная фигура Карпа, он был в прекрасном расположении духа.
— И что здесь происходит? — спросил он.
— Весенняя уборка.
— Это в сентябре-то? — спросил он.
— Входите, мистер Карп. Выпейте со мной чаю.
— С большим удовольствием. — Карп протянул Салли коробочку с пирожными.
Чаепитие по воскресным утрам стало для Салли и Карпа чем-то вроде ритуала. Карп приходил, когда Эрнста не было дома, рассказывал Салли о своих цветах, о других жильцах, иногда просил ее посоветовать, какие обои лучше выбрать. Салли он симпатизировал. В отличие от другого своего нового приятеля, Чарли Лоусона. Над Чарли он вечно подтрунивал. Ему доставляло удовольствие плести Чарли про Нормана всяческие ужасы, выдуманные в большинстве случаев на ходу, просто чтобы его взбулгачить. Чарли он считал уморительным дураком. У Салли искал поддержку.
— Вот черт, у меня кончилось молоко, — сказала она. — Впрочем, только что мимо прошел молочник. Подождите, не уходите, я его нагоню.
Услышав, как хлопнула входная дверь, Карп встал, слизал крем с шоколадного эклера. Потыкал тростью в вещи на кровати. Черный чемоданчик, он сразу распознал, был немецкого производства.
