Юрий Вахтин - Иуда Искариот
- Что, сынок, какие планы на жизнь трудовую? – поинтересовался, поздоровавшись, отец.
- Пока неясно. Ребята пробивают. Мы хотели на Сахалин, но там нет вакансий, - ответил неуверенно Виктор.
- С молодой женой поедешь за ветром романтики? – снова поинтересовался Иван Егорович.
Виктор снова замялся:
- Не знаю… Мы еще не говорили с ней так серьезно.
- А мне вот говорили серьезно, что в измене ты ее уличил. Взял, как говорят следователи, с поличным.
- Кто говорил? Это ложь. Я сам придумал. Просто ревность слепая. Наверное, люблю очень. Ты любил женщину, отец? Я смотрю на ваши отношения с матерью – вы как хорошие соседи.
- Не надо, сын. Мы двадцать восемь лет прожили, а это, согласись, срок. Двоих детей вырастили. И не говори так никогда, сынок, ты меня обижаешь. Любовь, что ты называешь любовью, это увлечение, страсть. А любовь надо проверять временем. Мы выполняем свои супружеские обязанности, детей выращиваем. Как можно иметь детей без любви? Супруги должны иметь обязанности друг перед другом, - отец говорил неуверенно, не искренне.
- Извини, отец. Но говоришь ты, как на партсобрании. Долг, обязанности. Нет жизни в твоих словах, счастья, романтики.
- Нет, Витюш, ты вот всего полгода знаком с любовью своей и уже разоблачил ее в измене, даже пить начал с расстройства, - Иван Егорович поднял руку, останавливая пытавшегося возразить Виктора. – Я все знаю. А мы, пусть и без безумной романтики, прожили жизнь вместе, и никогда у меня даже в мыслях не было в измене мать подозревать. А мы тоже молодые были двадцать восемь лет назад. У матери женихов было полгорода, но они мне запить ни разу даже повода не дали. Может, теперь, так жить старомодно.
Виктор молчал. Отец был прав. И не имеет он право судить своих родителей только за то, что ни разу не видел, чтобы они сидели, обнявшись или целовались украдкой.
- Прости, отец, я обидел тебя. Пожалуйста, прости. Наверное, у каждого свое понятие слова «любовь». Может, в тихой семейной жизни, в воспитании детей и есть любовь, - Виктор виновато опустил голову.
Отец был всегда занят на работе и уделял очень мало времени воспитанию детей. Только когда требовался серьезный разговор, мать просила его поговорить с детьми. Больше это касалось Галины, которая с детства имела сложный независимый характер.
- Их бы местами поменять, - часто говорил Иван Егорович после очередной беседы с дочерью, в разговоре с которой он чаще оставался побежденным. – Ей штаны, а Витюшке юбку.
И сейчас Виктор, сам не зная отчего, стеснялся своего отца и, возразив ему, тут же сдался.
- Нет, Витюш, ты не думай, я тебе только счастья хочу. Жить с любимым человеком – это, действительно, счастье, - отец замолчал на минуту. О чем он думал в эту минуту? О Нине, дружбу и любовь с которой он порвал после разговора с инструктором райкома КПСС. Он даже за двадцать восемь лет не поинтересовался, как сложилась у нее жизнь. – Пойми, сынок, - голос Захарова -старшего стал тихим и приглушенным. – Иногда мы делаем ошибки по разным причинам, которые уже никогда не исправить. Ты любишь Вику. А она так же любит тебя?
- Отец, я же говорю тебе, это недоразумение, я придумал…
- Вить, я знаю Лобова Олега Николаевича, - Иван Егорович перебил сына. – Хорошо знаю.
- Ну, и что из этого?
- Я видел его и Вику три дня назад в городе случайно, на перекрестке его и моя машина стали рядом. Я ехал с водителем своим, сзади сидел. Ни он, ни Вика не видели меня – стекла тонированные на моей обкомовской, но я узнал их. Вика тоже сзади сидела, как и я.
Кровь ударила в лицо Виктора. Он хотел что-то сказать, но запнулся и промолчал.
- Хочешь сказать совпадение? Встретил на улице, просто подвез? Что ж я тоже хочу, чтоб так все и было на самом деле. Но, как отец, я должен был тебе это сказать. Я ничего не имею против Вики, это у матери бабские заморочки – глаза, говорит, у нее пустые.
- Как, пустые? – не понял Виктор.
- Пустота в глазах и холодное безразличие. Не бывает, говорит мать, в двадцать лет таких холодных безразличных глаз. Хотя я смотрел, если честно, ничего не увидел. Глаза как глаза. Ладно, что будем о работе думать? – отец резко сменил тему разговора.
Поговорили еще около часа на разные темы. Захаров - старший попил крепкий чай – привычка, которая у него осталась еще с армии. Частые наряды, караул через день. И в армии Иван Захаров удивлял всех своей энергией. Солдаты и командиры поражались: когда спит их комсомольский секретарь? Он почти сутки всегда был на людях, проводил собрания, дежурил по роте, ходил в караул, проводил спортивные соревнования в части. Как у него на все хватало времени? Захаров был всегда бодр, выбрит, в наглаженной форме. Надо иметь жилку руководителя. Во время войны Сталин любил звонить директорам оборонных заводов именно ночью, наверное, для того, чтобы вселить в их головы мысль, что вождь никогда не отдыхает.
Отец ушел. Виктор проводил его до служебной «Волги», которая стояла возле подъезда. Отец отпустил своего водителя, и сам был за рулем. Они на прощание обнялись сухо, по-мужски. Виктор, наверное, впервые посмотрел на отца другими глазами. Не как на строгого, всегда занятого и поэтому, наверное, далекого, а как на старшего друга, близкого родного человека.
Виктор вернулся в квартиру, лег на диван в одежде и долго лежал без движения, смотрел в потолок:
- Вика ехала с Лобовым в машине.
Отец советует не говорить ей ничего, быть хитрее. Просто присмотреться, проследить за ней, если возникнет необходимость. Сейчас она в библиотеке, придет через час, как говорила. Но, как не верить, а тем более следить за любимым человеком.
- Бред какой-то, - вслух проговорил Виктор.
Он лежал с открытыми глазами и даже не заметил, как заснул. Очнулся от стука входящей двери, пришла Вика почти вовремя, с опозданием всего на двадцать минут:
- Ой, соня. Он спит. Вот так ты ждешь меня, - весело заговорила Вика.
- Опаздываете на целых двадцать минут, - Виктор сидел на диване, нахмурившись.
- Не опаздываю, дорогой Витюша, а задержалась – встретила Светку Ягоднину, вместе живем в общежитии, да ты ее знать должен. А почему такой хмурый, Виктор Иванович, ты не рад, что твоя кошечка вернулась?
- Рад очень. Ответь, пожалуйста, кошечка, ты ездила с Лобовым в машине?
- В какой машине? – лицо Вики на миг смутилось.
- В его, конечно, в его машине, - повысил интонацию голоса Виктор.
- Подвозил он меня как-то, я шла по улице, он остановился. Когда я ему права вернула, он рад очень был, сказал, должник мой, вот подвез до университета, - Вика смотрела на Виктора широко открытыми глазами. – Ты снова ревнуешь меня, котик? – она подошла, села рядом с Виктором на диван. – Это меня возбуждает, - прошептала на ухо Виктору.
- Когда это было?
- Что было? – как будто не поняв, переспросила Вика.
- Подвозил он тебя когда? – Виктор встал, освободившись от объятий Вики.
- Три или четыре дня назад, я не придала этому никакого значения. Витюшь, ты снова обидел меня, - Вика подперла голову рукой, губки у нее вытянулись трубочкой, она всегда так делала, когда хотела показать, что обижена. – Ты ревнивец, Виктор, как можно так жить? Люди, тем более любящие друг друга, должны доверять. Ты очень меня обидел, - уже другим, металлическим голосом проговорила Вика.
Виктор резко повернулся, подошел к открытому окну. Наступила пауза. Виктор молча смотрел на противоположную сторону улицы. Сплошным потоком по улице ехали машины, по тротуару спешили люди с работы, учебы. Спешили домой после трудового дня. Виктор очнулся. Вика плакала, он отчетливо услышал всхлипывания, он резко повернулся, подбежал к дивану, упал перед Викой на колени:
- Вика! Викуля, кошечка моя, пожалуйста, не надо плакать. Прости меня, прости. Я не могу видеть, когда ты плачешь, - Виктор попался. Он взял обеими руками маленькую красивую голову Вики и стал целовать ее глаза, на губах соленые слезы. – Я, я… больше жизни люблю тебя. Может, поэтому так ревную.
- Но так нельзя, Виктор. Мы должны доверять друг другу, - Вика перестала рыдать, но слезы еще текли из глаз. – Нельзя быть таким ревнивым. Ты обижаешь меня и убиваешь нашу любовь.
- Я не буду, честное слово, прости меня, прости, пожалуйста, - шептал Виктор и целовал ее в глаза, губы, шею…
Глава 15
Подследственный Новиков был переведен в тюремный лазарет. Наверное, переживание всколыхнуло все старые раны майора, и даже встал вопрос о его переводе в межобластную тюремную больницу, которая находилась в их городе всего в двух километрах от СИЗО. Но больница для заключенных, а Новиков подследственный и по закону этого делать нельзя. До приговора суда все подследственные считаются невиновными, хотя Новиков сам чистосердечно признался в тяжком преступлении.
