Кингсли Эмис - Везунчик Джим
Диксон хохотнул.
— Нет, счастлив сообщить вам, что поджоги в прошлом. Постучите по дереву.
— Вот и славно… Скажите, мистер Диксон, как можно связаться с профессором Уэлчем? Он вообще в колледже?
— Нет, сегодня не появлялся. Наверняка он дома. Или вы уже домой ему звонили?
— Вот досада. Может, вы в курсе: Бертран на выходные ожидается?
— Да, так уж вышло, что я в курсе. Бертран действительно приедет в эти выходные. Мне сказала Маргарет Пил. — Самообладание улетучилось — девушка явно ни сном ни духом о том, что Бертран намерен пробросить ее с Летним балом. Как бы не засыпаться на ответах о Бертране.
— Кто-кто вам сказал? — Голос сделался на йоту резче.
— Маргарет Пил. Ну помните, она гостила в доме Уэлчей, когда вы приезжали.
— Ах да. А она, случайно, не упоминала, Бертран собирается на этот ваш Летний бал?
Думай, Диксон, причем думай быстро. Ни в коем случае не допусти ответа, из которого плавно вытечет вопрос о предполагаемой партнерше.
— Боюсь, что нет. Не упоминала. Но все остальные собираются. — Какого черта Каллаган не отловит Бертрана и сама его не спросит?
— Понятно… Бертран точно на выходные приедет?
— Скорее всего.
Не иначе Каллаган уловила замешательство; по крайней мере это вытекало из ее следующего вопроса:
— Наверно, вы думаете, почему я вас об этом спрашиваю, не лучше ли спросить самого Бертрана. Видите ли, он такой человек… его бывает трудно отловить. Сейчас, например, он уехал — говорят, что уехал, а куда — никто не знает. Он появляется и исчезает когда хочет, без предупреждения. Не любит, когда его отслеживают. Понимаете?
— Конечно. — Диксон стиснул свободную руку в кулак и выставил указательный и средний пальцы.
— Вот я и подумала: спрошу его отца. Дело в том, что мой дядя, мистер Гор-Эркарт, возвращается из Парижа раньше, чем рассчитывал. Он получил от вашего ректора приглашение на Летний бал. И не знает, идти или нет. Я бы его уговорила, если бы знала точно, что мы с Бертраном пойдем, — тогда бы они познакомились поближе, ведь Бертран этого хотел. Но мне надо узнать как можно скорее, потому что дядя приезжает послезавтра, и ему тоже надо знать заранее, чтобы определиться с планами на выходные. Ну и… В общем, такая вот ситуация.
— Может быть, миссис Уэлч прольет свет на проблему?
Последовала пауза.
— Мне бы не хотелось ее… беспокоить.
— Но ведь она явно знает больше, чем я. Алло! Алло!
— Да, я слушаю. Прошу вас, мистер Диксон, ничего не говорите миссис Уэлч. Попробуем обойтись без нее. Дело в том, что я… что мы с ней не нашли общего языка. Если я ей позвоню, она начнет расспрашивать про наши… про Бертрана. А я не хочу говорить об этом… о нем по телефону. Мне кажется, она принимает меня за… Впрочем, не важно; вы ведь понимаете, о чем я?
— Еще как понимаю. Я и сам с ней не в лучших отношениях. М-да. А вот что мы с вами сделаем. Я прямо сейчас позвоню Уэлчам и попрошу профессора с вами связаться. Если его нет дома, оставлю ему сообщение — конечно, так, чтобы миссис Уэлч не догадалась. Если не получится, перезвоню вам. Хорошо?
— Да, огромное спасибо. Прекрасная мысль. Запишите мой телефон. Это рабочий, я буду на нем до половины шестого. Записываете?
Записывая номер Кристины, Диксон старательно убеждал себя, что миссис Уэлч не пронюхала про постельное белье и стол, — иначе бы Маргарет обязательно его предупредила. Как хорошо она к нему относится, подумать только!
— Все, записал, — сказал Диксон.
— Я вам так благодарна, просто слов не нахожу! — искренне воскликнула девушка. — Только, кажется, я себя порядочной дурой выставляю. Вы ведь не обязаны меня выручать.
— Вовсе не дурой. По себе знаю, до чего щекотливые бывают ситуации. — И едва не добавил: «Я на них собаку съел».
— Все равно огромное спасибо. Не представляю, как бы сейчас стала сама звонить…
Последовал писк вроде сигналов морзянки. Встрял заполошный женский голос:
— Вторые три минуты истекли. Желаете продлить еще на три минуты?
Прежде чем Диксон рот раскрыл, Кристина Каллаган произнесла:
— Да, пожалуйста, не разъединяйте.
Шумы прекратились.
— Алло? — встревожился Диксон.
— Да-да, слушаю.
— Вы на переговорах разоритесь.
— За переговоры платит книжный магазин. — Кристина рассмеялась. Междугородняя связь подчеркнула утробные ноты.
Диксон тоже рассмеялся.
— Надеюсь, все получится; не может не получиться, после стольких трудов.
— Да, должно. А вы на бал пойдете?
— Пойду, к сожалению.
— Почему «к сожалению»?
— Потому что я танцую как медведь. Для меня это пытка.
— Тогда зачем же вы согласились?
— Я был вынужден.
— Что?
— Я говорю, выужу из этого мероприятия не один забавный эпизод.
— Не сомневаюсь. Я сама неважно танцую. Никогда специально не училась.
— Зато, наверно, много практиковались.
— Вовсе нет. Я редко на танцы хожу.
— Значит, будем вместе стенку подпирать. — Рано, подосадовал на себя Диксон, зря сказал.
— Если я пойду.
— Да, если вы пойдете.
Зависла пауза из тех, что предшествуют телефонным прощаниям. Диксон скис: в первый раз отчетливо понял, что вероятность присутствия Кристины на балу крайне мала, куда меньше, чем у нее есть повод думать; следовательно, Диксон Кристину больше никогда не увидит — имеющихся у него сведений для этого вывода вполне достаточно. Особенно гадко было сознавать, что решающие факторы здесь — мощность и характер притязаний Бертрана, как сексуальных, так и финансово-социальных.
— Ну, еще раз спасибо за помощь.
— Я к вашим услугам. Очень надеюсь, что вы приедете в субботу.
— И я надеюсь. Что ж, до свидания. Хотя нет: вы, может, еще позвоните.
— Да. До свидания.
Диксон откинулся на спинку, надул щеки и стал прикидывать, как сейчас ведет себя Кристина. Наверно, сидит прямо на офисном стуле, точно диспетчер, которому велено «продолжать работу» во время инспекции вице-маршала ВВС. Ой ли? По телефону она казалась раскрепощенной — намеки на это состояние Диксон наблюдал во время операции с постельным бельем. Впрочем, не исключено, что телефонное дружелюбие — только иллюзия, основанная на физическом отсутствии Кристины. С другой стороны, какой процент строгости мисс Каллаган при прямо противоположных обстоятельствах был иллюзией, основанной на имидже? Диксон охлопывал карманы в поисках сигарет, когда вошел груженный бумагами Джонс. Он что, подслушивал?
— Чем могу помочь? — с карикатурной любезностью осведомился Диксон.
Джонс понял: придется заговорить.
— Где он?
Диксон заглянул под стол, пошарил в верхнем ящике, изучил корзину для бумаг.
— Здесь точно нет.
— Я подожду, — процедил Джонс.
— А я нет.
Диксон вышел с намерением позвонить Уэлчам из преподавательской. У швейцарской будки уловил хриплое: «А вот он сам идет, мистер Мики», — и скорчил рожу эскимоса, которая состояла не только в том, чтобы сплющить лоб с подбородком и растянуть скулы вполовину против обычного, но и в смелой попытке упразднить шею путем проваливания ее в плечи. Диксон продержался несколько секунд, повернул голову и увидел Мики.
— О, мистер Диксон, надеюсь, вы не заняты.
Диксону было хорошо известно, насколько хорошо известно Мики, до какой степени и по какой причине он, Диксон, никогда не занят.
— Нет, как раз сейчас я свободен. Чем могу служить?
— Я по поводу нашего нового курса.
— И что же по поводу курса?
До сих пор происки Диксона увенчивались успехом — все три лапочки, которых он рассчитывал залучить к себе на курс, во время последнего обсуждения казались более «заинтересованными», чем прежде, тогда как «заинтересованность» Мики хоть и не снизилась, зато и не подавала признаков роста.
— Давайте пройдемся по травке, сэр. Жаль в такой чудесный день сидеть в четырех стенах, вы не находите? Так вот, по поводу факультатива. Мисс О'Шонесси, мисс Маккоркудейл, мисс Рис Уильямс и я все тщательно обсудили. У меня сложилось впечатление, что девушки полагают, будто курс перегружен лекциями как таковыми. Лично я так не считаю. Я им сразу сказал: историческая наука требует глубокого знания материала, иначе зачем и заниматься. Но, боюсь, я их не убедил. Их гендерная принадлежность предполагает большую консервативность, нежели у нас, мужчин. Например, у мистера Голдсмита им спокойнее — они понимают, что дает курс.
Диксон тоже понимал лучше некуда, однако позволил голосу Мики звенеть у себя в ушах во все время пути до газона перед главным корпусом. Путь лежал по вязкому асфальту в дезориентирующем солнечном свете. Это что же, Мики пытается донести до Диксона простую мысль о том, что юные ветреницы пошли на попятную и только один Мики остается верен своему преподавателю? Последнее обстоятельство легко исправить какой-нибудь испытанной преподавательской несправедливостью. Через секунду Диксон выдал, почти преуспев в том, чтобы не допустить в голос заунывности:
