Эдвард Эбби - Костер на горе
Отклика не было. Старик продолжал осмотр гор, на лице покой, руки без движения.
Полковник обождал, стер пот с бровей и с лысины, сам бросил взгляд на горы, почесал колено и пошуршал документами. В конце концов, не в силах больше терпеть, достал ручку из кармана пиджака и протянул ее, вместе с бумагами, старику.
— Так что, если сейчас вы подпишете этот договор — вот, внизу, я отметил, где, — мы сможем завершить обсуждение.
Дед шевельнулся. Руки его отдыхали на прикладе ружья, сам он смотрел в сторону взгорья.
— Так что же? — Де Салиус держал наперевес бумагу и ручку.
Наконец старик заговорил,
— Нет, — сказал он,
— Простите?
— Нет.
Де Салиус медленно отвел свои протянутые руки, вернул ручку в пиджак и документы в портфель. Портфель он, однако, оставил открытым. Взяв с колена шляпу, начал обмахивать ею разгоряченное лицо, а другой рукой налил себе полный стакан воды. Льдинки весело, мелодично позванивали, когда струя сбегала с носика кувшина. А кувшин был подернут холодной влагой. Следом за полковником потянулся к кувшину и я.
— Это в полном смысле слова наше окончательное предложение, — проговорил Де Салиус, словно торговец подержанными автомобилями.
— Нет, — сказал дедушка. Любимое слово!
— Это в полном смысле ваша последняя возможность. — Полковник сделал большой глоток, освеживший ему рот, горло и брюхо. Я догадался, что зреет очередная речь. И она созрела. — Государство, мистер Воглин, по отношению к вам проявило большое терпение. Большое терпение и большое благородство. Хоть мы легко могли это совершить, мы не стали извлекать выгод из того факта, что ваша непреклонность есть не просто нарушение закона, но, в данном случае, злонамеренное и умышленное препятствование интересам обороны страны. Вы единственный во всей этой округе не осознали, что государственная безопасность имеет преимущественное значение сравнительно с личной собственностью и личными чувствами. Понятно вам это? — Дедушка не ответил, и Де Салиус продолжил: — Все ваши соседи давно уже восприняли эту мысль и позволили государству осуществлять необходимые мероприятия, что подразумевает в данном деле обеспечение обороны страны и безопасности всех американцев, включая, мистер Воглин, и вас. У государства ныне нет более насущной заботы, нежели защита всех нас и наших семей от угрозы, непрекращающейся угрозы, позвольте уж сказать, советского нападения. — Пауза. Тишина. — Ну, у вас было почти полгода, почти шесть месяцев, чтобы обдумать это. Вам было выдано возмещение за все. Далее, обходились с вами уважительно, терпеливо, справедливо, невзирая на ваше беспрецедентное упрямство. Вы обращались к нашим представителям с оскорблениями и угрозами, но мы не предпринимали никаких ответных мер, предусмотренных законом. Вы нарушали неприкосновенность государственной собственности, и мы предпочли пренебречь этим. Вы игнорировали три судебных ордера, и мы позволили, чтобы это сошло вам с рук. Ни одна страна в мире, кроме такой великой, могущественной и гуманной, как наша, не снесла бы постоянных нарушений законности. Но, — Де Салиус доверительно посмотрел старику в глаза, — но, мистер Воглин, пришло время государству действовать. И мы сообщили указанное окончательное предложение, позволяя вам жить здесь, подчинившись лишь тем ограничениям, которые я упомянул. Теперь, в свете сказанного, я прошу вас пересмотреть свое решение. Согласны?
Дедушка стал пересматривать. С минуту.
— Я так благодарен всем вашим людям, столько они для меня сделали. — На этом он остановился.
— А наше предложение? — Де Салиус был настойчив.
— Предложение. Да-с, предложение. — Старик говорил мягко и медленно. — Да, полковник, чертовски благородное предложение. — Снова остановился.
Де Салиус потянулся за портфелем и ручкой.
— Так вы принимаете его?
— Нет.
— Но мы не обманем. Дело предлагаем. Поймите же.
— Не трудитесь, я и так вам верю,
— Значит, передумали?
— Нет.
На Де Салиуса напало оцепенение. Он уставился в пол. Грудь опала, поникли плечи, все это свидетельствовало о том, что человек доведен до полнейшего изнеможения.
— Мистер Воглин, — негромко и неспешно говорил он, глядя в пол, — мы сделали все возможное, чтобы разделить вашу озабоченность, вполне возместить ваши убытки, предоставить достаточный срок, помочь вам осознать, почему это мероприятие необходимо. Вы отказались проявить понимание. Мы не в состоянии разрешить вам дальнейшее игнорирование судебных решений. Если вы отказываетесь от последнего нашего предложения, у государства не остается иного выбора, кроме как опереться на прямые орудия закона.
— Прямые орудия? Вот это звучит, этого я и ждал, — сказал старик. — Вы про шерифа, так я понимаю. Скажите-ка ему, Де Салиус, чтобы прихватил побольше помощников, когда соберется сюда. Ему в том будет нужда.
— Он получит все, в чем будет нужда. Я должен предупредить, что не только выселим вас насильно, если в том будет надобность, но и предъявим обвинение в таких преступлениях, как неуважение к суду, неподчинение представителю правопорядка и нарушение неприкосновенности государственной собственности. Вы должны понимать, что это обещает. Вы довольно-таки стары для тюремной жизни, позвольте заметить.
— Не утруждайтесь, не пугайте меня, полковник, — улыбнулся старик.—Да, я для такого стар. Нет уж, дело мы утрясем прямо тут, под деревьями. Засылайте своего шерифа. Я готов.
Снова Де Салиус впал в молчание, взирая из тени веранды на жутко-зверское блистание пустыни. Вдали, по волнам колеблющегося зноя и света, плыла на север Ворья гора, уйдя, наверное, на полсотни миль от собственной якорной стоянки.
— Представьте, — тихо сказал Де Салиус, — впервые в моей практике юрисконсульта инженерных войск я вынужден прибегнуть к силе для исполнения законных действий, если только вы не измените решение. Впервые за пятнадцать с лишним лет.
— Грустно слышать.
Де Салиус заерзал на стуле, допил свой стакан, надел шляпу, взял портфель и встал. Подал руку дедушке, но тот будто не заметил этого жеста.
— Хочу поблагодарить вас за гостеприимство, мистер Воглин. Вы были так добры. Спасибо, Билли, за воду и лед, большое ведь облегчение дают они в такой день. Ну-с, — это уже дедушке, — скоро я опять появлюсь у вас. Очень скоро. И на совершенно иных началах.
— Как скоро?
— Я не готов обнародовать это. Но — скоро. Вправду очень скоро. Возможно, в ближайшие дни. Возможно, в ближайшие часы. Государство готовится предпринять шаги, которые вам придется постичь.
— Пора бы, — сказал дедушка, не подшучивая над приезжим, а с искренним облегчением.
Неожиданно Де Салиус едва не вышел из себя, жара, что ли, пробрала.
— Уж не хотите ли вы... — вскипел он, но моментально взял себя в руки. Резко повернулся, сошел с крыльца под голый жар солнца, кожа и шляпа полковника зримо поблекли. — Боже мой, что за кошмарные места, — услыхали мы его слова. Он устремился к машине, полуобезумев, бормоча что-то себе под нос, волоча ноги по пыли. Мне стало почти жалко его: прекрасный костюм измялся и испятнался от пота, шляпа поникла, остроносые туфли затянулись пылью, плечи округлились под грузом поражения. Но прежде чем влезть в машину, он обратил к нам прежнюю деланую улыбку.
— До свиданья, мистер Воглин. Я искренне удовлетворен нашей короткой беседой. До свиданья, Билли. Будь хорошим мальчиком, помогай дедушке чем только можешь. Мы еще увидимся. — Не без труда влез он в автомобиль и умчался с дикой скоростью.
Вечером, после ужина, приехал Лу Мэки, привез нам почту, свежую провизию, новости, советы, доброе отношение.
Мы сидели на веранде и наблюдали картинное умирание дня в небесах над цепью гор. Козодои в поисках ужина себе шныряли над землею, словно черные стрелы, ветер свистел в их крыльях. Летучие мыши порхали там и сям, филин ухал на дереве за рекой, лошади топтались у колоды в корале. А с гор, издалека, донеслось иное звучание, которое слышно было мне одному, — стенание льва.
— Ну, старый коняга, он прав, предложение честное. Не видишь разве, это твоя победа? Да, Джон, сглупил ты, что отказался. Последний твой шанс. Они сдаются. Ни с кем и никогда не пошли бы на такую сделку. Забодал ты их, старый гриф. А не согласишься, уж и не знаю что думать. Про тебя. Остается думать, что ты превращаешься в очумелого фанатика. Ага, верное слово — фанатик. Бог ты мой, не жди что все государство, все Соединенные Штаты Америки перед тобой сдадутся целиком и полностью. Им тоже марку надо держать.
Дедушка молча и сурово продолжал смотреть на запад.
Я заметил скорпиона, тот с задранным жалом пробежал по полу и юркнул в темную щель.
— С Ани мы это обсуждали, Джон, — лицо Лу светилось добродушием и лучшими намерениями, — она считает так же, как я. Предложение отличное, небывалое, надо его принять. Между прочим, все в городе уже в курсе, не спрашивай, откуда прослышали, сам знаешь, как новости расходятся, и все считают, что дурака свалял, когда отказался. Или похуже дурака. Скажу прямо, ни один человек в Новой Мексике с тобой нынче не согласен. Если отвергнешь сделку, тебе больше не видать сочувствия. Ни от кого.
