Наталья Сняданко - Агатангел, или Синдром стерильности
Иногда на него находит сентиментальное настроение, он ощущает потребность выговориться и тогда приносит мне гигантскую охапку цветов. Мы проводим вместе романтический вечер за бутылкой вина и при свечах, читаем стихи, говорим об искусстве. Теобальд рассказывает мне о своих проблемах, я слушаю и сочувствую. Когда романтическое настроение проходит, Теобальд исчезает из моего дома на несколько месяцев, и мы почти не видимся.
Агатангел пригодился
Теобальд зашел ко мне через неделю после появления Агатангела. Как и обещал по телефону, он принес с собой кота Амура на тот случай, если бы я захотела избавиться от крысы. Кота Теобальд привез из дома, мужественно преодолев стойкое сопротивление семьи. Амур считается семейной реликвией, назвали его так в честь гофмановского кота Мура, и его родословная тянется с начала XX века. Кроме чрезвычайной породистости, котам такого происхождения свойственны еще и неимоверные — по крайней мере так утверждает Теобальд — интеллигентность и такт.
На Украине Амур чувствует себя неважно, боится выходить на улицу, чувствуя там слишком много незнакомых запахов, и плохо реагирует на грязь. Кроме того, он привык ежедневно в 17:00 принимать ванны из успокоительных трав, чем выгодно отличается от большинства своих сородичей, для которых вода — худший враг. Но в Тигирине вода вечером появляется в кранах не раньше 18:00, и, хотя это соответствует 17:00 по среднеевропейскому времени, такая смена режима очень раздражает Амура и приводит к расстройству его пищеварения. «Вот кого можно демонстрировать в подтверждение отцовской теории синдрома стерильности. Стадия как минимум третья, если не четвертая, еще не открытая профессором Полуботком-Свищенко», — шутит Теобальд.
Даже если б я и решила избавиться от Агатангела и медлила с этим до прихода Теобальда, сомневаюсь, что Амур мог опуститься до того, чтобы есть в чужом доме нестерильную крысу неизвестного происхождения. Насколько мне известно, он отказывается есть даже сырое мясо, купленное на рынке, и требует исключительно сухого корма и импортных консервов для животных, явно предпочитая продукты немецкого производства.
Когда я объяснила Теобальду, что передумала уничтожать крысу, он не удивился и сказал, что многие его знакомые на моем месте поступили бы так же. Теобальд пришел ровно в 20:25 — каким-то непостижимым мне образом он умудрился сориентироваться в графике движения автобусов в Тигирине и никогда не тратил времени на ожидание на остановках. Не знаю, как именно ему это удавалось; мои попытки садиться в автобус в одно и то же время никогда не завершались успехом. Кто-то из нас, или я, или автобус, всегда оказывался непунктуальным. В 20:30 на канале «1+1» должен был начаться фильм «Война в Центральном парке» с Томми Ли Джонсом. Я всегда с особым чувством ждала этого времени суток, если бывала дома, поскольку телеканал «1+1» часто демонстрировал в прайм-тайм совсем не те фильмы, которые значились в присланной нам в газету телепрограмме, и тогда десятки читателей звонили в редакцию и критиковали мою работу. Я этого не любила, еще больше этого не любил пан Незабудко, поэтому я старалась приготовиться к неприятностям и по возможности следила за телеэфиром.
Вот и сейчас, едва поздоровавшись с Теобальдом, я тоже бросилась к телевизору, чтобы проверить точность телепрограммы. На экране вместо Томми Ли Джонса был Пол Ньюман. Я похолодела и бессильно опустилась на стул. Перед моими глазами проплыла разгневанная секретарша, которая швыряет трубку после очередного общения с обиженным читателем, а потом лицо пана Незабудко и его сакраментальное: «На х… ваши оправдания, панна Горислава, будем штрафувать». Потом в цепочке неприятных ассоциаций появилось следующее звено — зарплаты не было уже три месяца… В момент, когда я переключилась на размышления о том, у кого бы еще занять денег, к пульту, оставленному мною на журнальном столике, подскочил Агатангел и быстро перепрыгнул с кнопки на кнопку. На экране появился Томми Ли Джонс. Оказывается, я ошиблась каналом. Я вздохнула с облегчением и благодарно погладила крысика. Завтра же куплю двойную порцию крабовых палочек его любимого сорта. Кажется, из всего, правда, не слишком разнообразного ассортимента продуктов, которые попадают в мой холодильник, ему больше всего нравятся именно они.
Галицкий патриотизм, галицкий сепаратизм, или По ком тужат галичанки
Ничто не раздражает Сигизмунда Жоржевича Фиалко больше его собственных имени и отчества. Даже его фамилия. Она тоже раздражает, но не настолько. Из-за этого (хотя и не только из-за этого) Сигизмунд Жоржевич уже лет двадцать не общается со своим отцом. С той поры, как умерла пани Христина, мать пана Фиалко, галичанка «з дзядапрадзяда». Пока жива была мать, общение с отцом относилось к числу неизбежных неприятностей, но сразу после похорон Сигизмунд Жоржевич навсегда поссорился с Жоржем Сигизмундовичем (пана Фиалко назвали в честь деда-одессита) и с того времени пытается фигурировать только под своей фамилией.
У ненависти пана Фиалко к собственным имени и отчеству, кроме сугубо эстетических, еще и совершенно практические основания. Патриотизм заместителя нашего главного редактора давно перерос границы явления, называемого «национальным», и расширился (или сузился) до гораздо более радикальных позиций. Пан Фиалко совсем этого не стыдится, а наоборот, считает ошибочным негативное отношение к национализму, характерное для интеллигентской среды. «Украине нужен свой Милошевич», — любит заявлять он, правда, пока только за рюмкой, и мотивирует эту потребность необходимостью «избавиться от жидов, а потом от москалей». Свои убеждения пан Фиалко подтверждает активным членством во всех ультранационалистических организациях нашего города и пламенными выступлениями на соответствующих митингах. Свои имя-отчество он старательно скрывает, ведь неизвестно, как самые радикальные единомышленники могут отнестись к происхождению своего лидера.
Собственно, тем, что пан Фиалко не носит отцовскую фамилию, он обязан бабушке по материнской линии, чистокровной галичанке, которая не позволила, чтобы ее единственный внук носил фамилию Стукачев. Сигизмунд Жоржевич очень благодарен бабушке за настойчивость. Тем более что добиться этого было нелегко, а победа в конфликте навсегда поссорила ее с зятем.
Пан Фиалко не раз думал о том, чтобы сменить имя-отчество, но раньше как-то не собрался, а теперь это было слишком рискованно. Ведь если такой известный в городе человек, как пан Фиалко, решит вдруг менять паспортные данные, это обязательно заинтересует прессу, и информация попадет к тому, кто лучше бы оставался в неведении.
Вне своих радикальных убеждений Сигизмунд Жоржевич — очень спокойный человек, увлекается филателией, оздоровительным бегом трусцой и выращиванием традесканций. Его коллекция цветов уже содержит все 60 видов этих растений, известных современной ботанике, и теперь пан Фиалко скрещивает традесканции с другими цветами, чтобы вывести новые сорта. Ему уже удалось создать гибрид традесканции с калиной, у которого стебель вьющийся, листья покрыты пушком, плоды — ярко-красные, по форме напоминают трезубец и обладают множеством лечебных свойств. Растение это пан Фиалко назвал «Затужила галичанка», исходя из глубокой фольклорной символики калинового дерева. Теперь наш заместитель главного редактора работает над скрещиванием своих любимых цветов с орхидеей и планирует назвать результат «Украинская элита», но пока слишком высокая требовательность орхидеи к климатическим условиям не дает ему осуществить задуманное.
Горшки с коллекцией пана Фиалко давно не помещаются у него дома, поэтому он разносит традесканции по офисам всех партийных и общественных организаций (числом 13), членством в которых гордится.
В юности Сигизмунд Жоржевич был скульптором, и, несмотря на усвоенные с молоком матери идеи национального возрождения, долгое время подрабатывал изготовлением для колхозов и совхозов в окрестностях Тигирина памятников вождя всех народов. Ему удалось неплохо набить руку в этом ремесле, заказчики оставались удовлетворенными, а у пана Фиалко был постоянный и довольно приличный заработок. Но его творческая душа активно стремилась к большему и от нехватки самореализации, достойной настоящего творца, толкала пана Фиалко к злоупотреблению алкоголем.
Легенды о грандиозных пьянках в богемной среде тигиринского андеграунда советских времен до сих пор передаются из уст в уста — теперь уже в младшем поколении. Например, стала хрестоматийной история о том, как двое молодых красивых художников переоделись проститутками и «сняли» напротив «Интуриста» первого секретаря райкома партии. После этого, по одной из версий, им навсегда был закрыт путь к персональным выставкам. Другой вариант легенды гласит, что первый секретарь оказался латентным гомосексуалистом, а юные художники, открывшие ему эту сторону его натуры и подарившие неведомое доныне наслаждение, сделали блестящую карьеру. Трудно сказать, какая из версий правильная, поскольку оба художника уехали за рубеж и добились там успеха, а дальнейшая судьба первого секретаря сегодня никого не интересует.
