Владимир Козлов - Политика
– Мне до Красногвардейской, вообще-то.
– Ничего, я тебя потом провожу.
– Ладно.
Я веду ее по переходу, потом вверх по ступенькам. «Галерея Водолей» светится синим, МакДональдс – красно-желтым. Два кавказца в цветочной палатке играют в нарды.
– Идти далеко?
– Минут десять.
– Давай на автобусе… Или что здесь, троллейбусы, да?
– И автобусы, и троллейбусы, но сейчас поздно, их не дождешься. Цветочники поднимают глаза от нардов и смотрят на нас. Я веду ее дальше. Молчим. По Каширке проносятся машины.
Возле скопления гаражей-«ракушек» сворачиваем к дому.
– Ну, скоро уже? А то я счас обписиюсь.
– Две минуты. Если так невтерпеж – сядь вон за гараж.
– Не, я так не хочу. Лучше потерплю.
Я часто вижу из окна, как за «ракушками» ссут малолетки – и девки и пацаны. Пацаны стоят, повернувшись к окнам спиной, их лиц не видно, а девки всегда смотрят на окна – видит их кто-нибудь или нет?
Первая дверь, кодовый замок – один, два, четыре, ноль, вторая дверь, лифт, шестой этаж. Черная железная дверь общего коридора, дверь квартиры.
Замок заедает, но со второго раза открывается. В прихожей она роняет сумку на пол и в пальто бежит к ванной, открывает дверь – не туда. Открывает туалет, жмет на выключатель. Закрывается изнутри. Шелестит одежда, льется струя.
Я снимаю ботинки и куртку, прохожу на кухню. В пепельнице воняет утренний бычок, рядом на столе – три арбузные корки и прилипшие семечки.
Звук смыва, шум воды. Я достаю из холодильника остаток арбуза – середина почти вся вырезана.
Она выходит из туалета, держа в руке пальто.
– Арбуз будешь?
– Давай.
Она бросает пальто на табурет и сама садится на другой. Я сую ей ложку.
– Лучше так, ложкой. Резать уже нечего.
– Ага.
– Пить будем?
– Так, если немножко.
Я достаю из холодильника бутылку водки – в ней еще половина – и начатый литровый пакет томатного сока G-7, беру с подоконника два стакана. Она аппетитно жует арбуз.
– Тебе с соком?
– Да, конечно.
Наливаю себе и ей водки и сока, поднимаю стакан.
– Ну, давай.
Она берет свой. Чокаемся. Я смотрю в окно. Красный джип Wrangler переезжает через разделительный газон и вкатывается на заправку.
Она выпивает водку с соком одним глотком, отставляет стакан и ковыряется ложкой в арбузе. Я пью медленно, разглядываю на плите темные пятна от кофе и присохшие макаронины. Она отрывается от арбуза и смотрит на меня.
Я говорю:
– Смой помаду.
– А?
– Смой помаду. Я не люблю.
– А некоторым нравится.
– Мне нет.
* * *Я просыпаюсь первый. Возле дивана валяются ее скомканные трусы с колготками и джинсы, завязанный на узел презерватив со спермой, золотистая упаковка «VIZIT» и ее оторванный край. Мои шмотки лежат на кресле вместе с ее черным свитером и белый лифчиком.
Я сажусь на кровати, беру со столика пачку сигарет, закуриваю.
Она открывает глаза, улыбается.
– У тебя квартира ничего такая. Ты один живешь?
– Да.
– А кем работаешь?
– В издательском доме. Дизайнером.
– А-а-а.
– Наверное, зарплата хорошая, да?
– Ну, так, ничего. Хотелось бы больше, конечно. Денег много не бывает, сама знаешь.
– Еще как. Я вот все пыталась устроиться на работу, на собеседования ходила, а там везде нужно или компьютер знать или чтоб полный рабочий день. А у нас свободного посещения не дают, только одной девчонке дали, но у нее родители какие-то крутые, они ее и на работу сразу устроили в турфирму. Получает шестьсот или семьсот долларов, представляешь? Одевается классно, в салон красоты ходит…
– Сигарету дать?
– Нет, я не курю. Бросила. Денег столько на это уходит, да и пользы никакой. Курила на первом курсе, в общаге – там делать нечего было, вот и смолили все, а сейчас с подружкой комнату снимаем на Красногвардейской… Ой, сколько времени?
– Полдевятого.
– А, тогда все нормально. Мне к третьей паре сегодня. А тебе во сколько на работу?
– К двенадцати.
– А выходные когда?
– Как у всех, суббота и воскресенье.
– Слушай, а давай может, куда-нибудь сходим в субботу, а? Например в Б-2, девчонки говорили – классный клуб, новый еще, ничего такой.
– Посмотрим.
– Ну, я, наверное, пойду.
Она вылезает из-под одеяла, начинает одеваться. Я курю, прислонившись к ковру.
– Ты меня проводишь?
– Знаешь, тебе лучше вернуться к метро – и одну остановку до Красногвардейской.
– А в какую сторону метро?
– Давай покажу.
Я слезаю с дивана, натягиваю трусы, подхожу к окну.
– Вот смотри. Выйдешь из подъезда – и направо, потом – в арку, выйдешь вон туда, и потом прямо-прямо. Вон там метро.
– Хорошо. Где тебе написать мой телефон?
– Напиши на газете. Там и ручка где-то рядом.
Она пишет телефон, сует мне газету – старую «Антенну». 393 48 20. Оля.
Стою в прихожей, прислонившись к косяку. Она натягивает ботинки, берет с пола сумку.
– Ну, пока.
– Пока.
Я закрываю дверь на замок.
Последние года два я знакомлюсь только в метро. Часто по дороге от Театральной до Домодедовской. Иногда, если есть настроение, можно вернуться в центр. Раз катался так три часа – и все зря, в день Святого Валентина в том году. Тогда у меня был комплекс насчет праздника влюбленных.
У Берроуза читал про то, как они с приятелем грабили в метро алкашей. У них это называлось lushworking – обработка пьяных. Получается, что я делаю то же самое, только с бабами.
* * *Вечером мне на мобильный звонит Колян из пятого подъезда. Мы с ним одно время вместе работали в «Коммерсанте» – я дизайнером, он – журналистом. Что он делает сейчас – точно не знаю. Он уже много где работал, но отовсюду выгоняли за пьянку. Познакомились с ним в метро – ехали вместе с работы. Я тогда только устроился в «Коммерсант». Оказалось, он снимает квартиру в моем доме. Он стал иногда звать меня на пиво, но что-то уже давно не звал, последний раз – полгода назад, а то и больше.
– Привет, слушай, тут такие дела – у меня писатель сидит из провинции. Бухаем, короче. Заходи пообщаться.
– А что за писатель? Известный? Как его фамилия?
– Фамилия тебе ничего не скажет. Он еще как бы начинающий. Сейчас вот первая книга выходит в Москве. Заходи, короче.
– Я еще на работе. Часа через полтора буду, не раньше.
– Поторопись, а то мы весь виски выпьем.
По дороге от метро захожу в магазин на углу дома, покупаю бутылку водки и пакет томатного сока.
Поднимаюсь на лифте, звоню. Открывает Колян в белой майке «Too Drunk To Fuck» и синих обрезанных джинсах. На майке – старые пивные пятна. Сую ему водку и сок, снимаю ботинки.
– Пока ты добирался, герой наш уже это… Отдыхает, короче.
Заходим на кухню. На столе – пустая литровая бутыль Jack Daniels и батарея бутылок от пива «Бочкарев». В углу сидит на полу коротко стриженый бугай в косухе. Глаза у него закрыты.
– Это что, он?
– Ага.
– Похож на скинхеда какого-то.
– Это все так, эпатаж. Ну, ты меня понимаешь. А вообще он – классный чувак.
– А откуда, из какого города?
– Точно не помню. Из Иркутска, что ли… А может, из Новосибирска.
– А как зовут хоть?
– Сергей Романов. Ладно, все это херня. Давай лучше выпьем.
Я тянусь к своей бутылке водки – она стоит на подоконнике. Колян говорит:
– Может, сначала пива? Там не все пустые, в некоторых еще есть.
– Нет, давай лучше водки. Раз вы, шакалы, все виски выжрали, мне не оставили.
– Виски он покупал – получил здесь аванс за книгу и проставился.
– Ага.
Я открываю бутылку, Колян ставит мне рюмку. Наливаю себе и ему, выпиваем. Я рукой беру с тарелки кусок нарезанной красной рыбы.
Бугай поднимает голову, открывает глаза.
– А мне?
– Ну, мы думали – ты спишь. Вот, знакомьтесь. Это – Сергей, начинающий беллетрист, а это – Олег, один из лучших газетных дизайнеров города Москвы.
Мы с бугаем жмем друг другу руки. Колян наливает всем троим, выпиваем.
– Колян, а почему мы без музыки сидим? – спрашивает бугай.
– Магнитола вчера накрылась. Стояла здесь на холодильнике, и я ее нечаянно зацепил.
– Это плохо. А то бы послушали что-нибудь. Я вообще-то больше по панку. Мне тридцать лет все-таки, что мне еще слушать, кроме панка?
– А какой ты панк слушаешь? – спрашиваю я.
– Самый разный. От «Красной плесени» до Ramones. А вот сегодня купил Cure восемьдесят девятого года – Disintegration. Такой альбом – просто супер.
– Так это же не панк никакой.
– Ну и что, что не панк? А вот и панк. Все, что классное, все панк. Понял?
– Ага.
Мы добиваем бутылку, и бугай опять вырубается.
* * *Спускаюсь в метро на Новокузнецкой. Выпили с Кузьмой по бутылке пива, и он попер куда-то по своим темным делам. Вагон до отказа набит пьяными пролетариями и серыми унылыми тетками. Свободных мест нет. В углу сидит бухая девка в косухе – лет девятнадцать или двадцать. Ее голова мотается в разные стороны, потом она закрывает глаза и вырубается.
