Виктор Ерофеев - Пять рек жизни
ДОГОН. ПЯТАЯ РЕКА
Возможно, когда-то они были рыбами, но когда мы приехали, они выглядели скорее полулюдьми-полузмеями, с красными глазами, раздвоенными языками, гибкими конечностями без суставов. Их зеленые, гладкие, сияющие, как поверхность воды, тела были покрыты короткими зелеными волосами. Они сидели на веранде харчевни и весело ели сандвичи с ветчиной. - Ты видишь их? - спросил я. Я не был убежден, что Габи способна следовать за мной дальше, но она была так возбуждена Африкой, она вышла из самолета на маловразумительном аэродроме в Бамако, и сразу надела черные очки, и сразу сказала: Уф! конец Европе! - и радостно бросилась в дикость. В Догон ведет узкая пыльная неасфальтированная дорога. В ее начале шлагбаум, как и везде в странах третьего мира, для сбора податей. Бензобочки, преграждающие путь. Солдат-оборванец поднял шлагбаум. Мы въехали на землю пигмеев, которые куда-то подевались, но до-гоны - такие же по росту пигмеи. Они пришли сюда с низовья Нила много столетий назад, спасаясь от мусульманства. В Догоне задери только голову и станет видно: солнце - примус. Раскаленное добела, оно окружено спиралью из восьми витков красной меди. Луну - даже днем окружает та же спираль, но из белой меди. Звезды - глиняные катыши, заброшенные в пространство. Догоны почитают "собачью звезду" Сириус и ее невидимого спутника, по траектории которого определяют смену поколений - тогда пляши весь год на ходулях! Когда мы вошли в харчевню, к нам навстречу разлетелся метрдотель в красном пиджаке. Габи не выдержала и воскликнула: - Мсье, вы так элегантны! Скорее всего, это была ошибка. Борьба с дикарем в Черной Африке закончилась его неумеренным почитанием. Всякий повод хорош для комплимента. Белый выделяет уважение к черному, как пот - в тропических дозах. Это -расизм шиворот-навыворот, выгнанный из сознания в подкорку. Короче, когда в харчевне показался местный проводник, или тот, кого они послали нам как проводника, атмосфера уже напряглась до предела. Они были обижены тем, что невидимый мир оказался доступным каким-то белым. Во всяком случае, у меня не имелось с собой никакого мандата на гениальность. Когда за столом я громко заговорил о луне, они прислушивались с нескрываемым подозрением. С другой стороны, итальянцы, которых я немало встречал в Мали во время путешествия и которые проходили какими-то чемпионами по невменяемости, смотрели на меня как на шарлатана. В десять вечере вырубили электричество. Мы пошли спать, и вдогонку нам лаяли собаки. Наутро пришел проводник. - Возьмите воды, - сказал он. - Путь будет долог. Мы шли по каменистой пустыне. Сури плелся за нами. Наконец мы вышли к скалам. Внизу в долине лежала деревня. - У нас каждый камень может быть фетишем, - сказал проводник, - достаточно вдохнуть в него энергию и принести жертвоприношения. Он взял камень в руку, подумал и бросил его на землю. Я вдруг почувствовал, как у меня исчезает дешевое презрение к жизни, как испаряется сен-жерменский экзистенциализм, которым за свою жизнь я весь пропах, как свитер - табаком. Нас окружили местные женщины. Они дружелюбно улыбались. Местные приветствия отрывочны и трехступенчаты, как заклинания. - Саyо? Как дела? - Хорошо. - Как родители? - Хорошо. - Как дети? - Хорошо. - Ну,хорошо. Я незаметно сфотографировал женщин, и они набросились на меня с криками. - Это нехорошо, - нелюбезно сказал проводник. - Кадо! Кадо! - закричали женщины. - Ты отобрал у них душу, - сказал проводник. - Что теперь делать? - спросил я. - Кадо! Кадо! - кричали женщины. Я достал мелочь. Женщины презрительно рассмеялись. Проводник молчал. Я полез в бумажник. Достал тыщу франков. Они вырвали купюру у меня из рук и побежали. - Ерунда какая-то, - сказал я. - Неужели душа стоит тыщу франков? Проводник молчал. - Если вы смогли победить мусульманство, то почему не победили деньги? Гид, не отвечая, кивнул на скалы. - Здесь мы хороним своих мертвецов. Их поднимают на веревках в гроты, а потом приваливают камнем. В наших местах смерть - новость. Габи нервно захихикала. - Еще совсем недавно, - посмотрел на нее проводник без осуждения, состарившись, люди превращались в змей, и они ползали вот тут, по плато Бандиагара. По ночам змеи-предки заползали в жилища поесть, и люди, даже сегодня, как увидят змею, рвут на себе одежду и бросают ей, чтобы та приоделась. Затем змеи превратились в духов-йебанов. - Ну, этих духов у нас хватает, - сухо сказал я. - А как же смерть? - Это была сделка, - сказал проводник. -Мы поменяли смерть на корову. - Муууу! - высказалась Габи, намекая на Хайдеггера, у кого бытие-в-смерти основано в заботе. Как брошеное бытие-в-мире присутствие вверено своей смерти, которая есть неоспоримый "опытный факт". - На корову? - недоверчиво спросил я. -Корова породила смерть! - Во всяком случае, смерть - это жадность, - сказал проводник. Мы вошли в деревню. Она состояла из двух частей-близнецов, каждая соответствовала человеческому телу. Хижины были похожи на белые грибы чуть выше мужского роста. В одних грибах жили люди, в других - овцы, в третьих хранилось зерно. Отдельно стояли хижины, где помещались менструальные женщины. Малые дети с душераздирающими криками, писаясь и какаясь на ходу, бросились от нас врассыпную: мы были белые люди, с содранной кожей, как освежеванные бараны, и детям казалось, что мы пришли их забрать с собой. Мы вошли в одну хижину без всякого приглашения, но нас никто не остановил. На полу лежала нагая женщина со следами смущения на лице. Над ней суетилась зеленоволосая братва, которую мы видели вчера в харчевне. Братья вытягивали у себя из пальцев волокна: они делали матери юбку. Скрученные спиралью влажные волокна, полные сущности этих зеленоволосых людей, заключали в себе слово. Мать очнулась и быстро заговорила. Мы вышли. Мне показалось, что земля под ногами пульсирует, что здесь бьется чье-то сердце. - Какие жертвоприношения любезны вашим богам? - спросила, привычно сделав брови домиком, Габи. - Да всякие, - лениво сказал проводник. -Мы любим курей, овец, собак. - А людей? - спросил я. - Бывает, - ответил гид. - Белых тоже? - Когда предоставляется возможность, -сказал проводник с нехорошей ухмылкой. Сури заволновался. - Каннибализм? - спросил я. - Дикарь с человеческим мясом между зубов - это колонизаторский миф! выкрикнула Габи. - Тут был небесный десант, - сказал проводник. - Когда восьмой предок спустился на землю раньше седьмого, нарушив последовательность, тот пришел в бешенство, восстал против всех, раскидал, понимаете ли, наши семена. Пришлось убить. Мы съели тело, а голову отдали кузнецу. - Зачем? - удивилась Габи. - Кузнец вырыл яму, похоронил голову, -ответил проводник. Габи дико закричала. Стояла ночь. Я схватил фонарь. Осветил помещение. Вцепившись Габи зубами в шею, проводник пытался совокупляться с ней, но что-то ему мешало. Какая-то сила мешала мне броситься немке на помощь. Проводник выхватил нож и срезал Габи клитор, который всегда поражал меня своими размерами. По своей конфигурации он был похож на термитник из здешней саванны. К утру все это привело к аномалии. Габи родила в сортире на улице непарное существо, шакала, и назвала его почему-то Йуругу, хотя при благоприятных обстоятельствах должны были родиться близнецы. Мы не знали, как быть. Габи кормила шакала грудью, хотела увезти в Берлин, поскольку это ее ребенок. Взволнованная мать утверждала, что шакал также необходим для нормального течения жизни, как и близнецы. Меня растрогали ее материнские чувства. Но, строго говоря, рожденный Габи в то жаркое утро зверь воплощал беспорядок (что было странно для мамы-немки), бесплодие, засуху, ночь и смерть. Оставшись без пары, шакал в тот же день совершил инцест с Габи, которая от ужаса, пытаясь воспрепятствовать его некрасивой затее, превратилась в муравья и спряталась в собственном чреве, но не смогла убежать. В результате инцеста шакал обрел дар речи, обматерил нас и открыл мудрецам замыслы нашего проводника. - Я знаю, - возник проводник, перейдя со мной на ты, - зачем тебе нужны пять рек. Я вздрогнул. В сущности, это была моя тайна тайн, ключ ко всей этой книге. В системе догонского знания пять рек - основа всех основ. Но я не совсем понимал их значение. Меня уверяли, что под действием напитка конжо, кажущегося, на первый взгляд, догонским квасом из проса, а также плодов колы, с которыми в этих краях ходят женихаться, можно совершать головокружительные путешествия. Но мы не в Мексике, здесь - без допинга. Вселенная по своей конструкции напоминает увесистую фруктовую вазу сталинских времен, состоящую из четырнадцати сфер. Все эти сферы нанизаны параллельно -одна за другой - на железный столб, однако вместо винограда, груш и гранатов на них живут люди. Сферы делятся на семь верхних и семь нижних, и земля - верхняя из нижних миров. Над нами, в верхних мирах, живут рогатые люди, которые посылают на землю болезни, чернуху, под нами - хвостатые. Круглая и плоская Земля окружена ободом из соленой воды, все это вместе, прикусив свой хвост, обвивает змея. Мы превратились в перелетных мух, садящихся с божества на божество, бестолково, но с видимым самосознанием. Кто мы? Мы - перелетные мухи. Мы перелетали из одной сферы на другую, от рогатых к хвостатым, пока не опустились на соляную поверхность, и время со страшной силой стало разматываться назад, до упора в слово АММА. Из этого слова, собственно, и произошел мир. Проводник остановился, отпил воды и продолжал, обращаясь преимущественно к немке: - Каждое человеческое существо наделено двумя разнополыми душами. Женская душа мужчины устраняется при обрезании, мужская душа женщины - при эксцизии. Услышав это, немка зарыдала. - Брось, - сказал проводник на правах бывшего хахаля. - Не все так худо. Человеческая пара, созданная мною, породила восемь андрогенов. Они умели самооплодотворяться, - Проводник показал на пальцах, как это делается. - От них и произошли восемь родов догонов. - А как же Лебе? - спросил Сури, и мне подумалось, что он похож на молодого Горького и со временем станет классиком малийской словесности. - Лебе был потомком восьмого первоп редка и организатором человеческого языка. Но старый хранитель слова, седьмой первопредок, убитый нами, заманил его под землю - Лебе умер. Седьмой первопредок под землей проглотил Лебе, затем изрыгнул его вместе с потоком воды. На том месте, где находилось тело Лебе, вода покрыла большое пространство, образовалось пять рек. - Не четыре? - придирчиво переспросил Сури. - Обычно речь идет о четырех реках, текущих в четыре конца света. Взять, например, калмыкскую космологию... - Да чего далеко ходить, - перебил я. - В начале Библии из Эдема вытекает река для орошения рая, а после она разделяется на четыре реки! - Ребята, пить хочется! - облизнулась Габи. Ей дали попить. - Ну, это совсем другое, - вдруг обозлился проводник. - Библия ошиблась. Кости Лебе, выблеванные первопредком, превратились в священные предметы культа, цветные камни -дуге. Они обозначили контур души, который делают Номмо при рождении человека. После того, как восьмой первопредок проглотил потомка, их силы смешались, и Лебе - это новое слово, а пять рек суть символ нового слова. Mon Dieu! Река как речь, как змея в Погоне составляет пятикнижье. Четыре реки неполное знание, пропущенная глава. Вот откуда берется человеческая слабость, вот откуда изъян и разрыв между верой и знанием, не хватает одного потока, вот куда стекла человеческая мысль, греческая, мусульманская, где на персидских миниатюрах изображаются четыре течения воды, наконец, библейская, и только в Догоне... Ах, как не хватает пятой реки! Проводник подтвердил мои мысли. Мне стало не по себе. У каждого есть своя пятая река. Не спи, соберись, не трать время, ищи, дыши, свирищи, никто тебе не поможет, сам найди - не пожалеешь. Найди ее и разомкни цепь: сон-жизнь-слово-смерть-любовь. Нет более заветной (и более пошлой) цепи. Нашел. Неужто нашел? Похоже, это и есть тотсангам, на который меня навела Индия. Скважина основного мифа. Если замысел угадан правильно, то вот оно - золотое руно. Да, но как его, собаку, экспорировать? Украдкой? Чем точнее замысел, тем опаснее приводить его в исполнение. Нечеловеческое это дело. Здесь вторжение в правила, с которыми изволь считаться как с обязательными законами. Заметив мой испуг, проводник усмехнулся. Мы выехали из Догона в некотором оцепенении. Сури сосредоточенно молчал, занавесив лицо несвежим тюрбаном. Мы страшно пылили красной пылью. Немка дулась. Путь наш теперь лежал в Томбукту, духовный центр государства Мали.
