Светлозар Игов - Олени
Почувствовал — хотя все вокруг говорило мне, что их нет рядом, — что я не один, что действительность, которую еще утром я воспринимал как нереальный сон, в самом деле существует. И что я готов жить в ней.
Я был уверен — как летним днем в «Оленях», когда косил траву, — что мои руки такие же крепкие, нежные и сильные, как у отца, и я держу в руках не ручку косы, а детское тельце, мое продолжение.
Вечерело, когда я вышел из дома.
Деревья уже кое-где начали желтеть, было самое лучшее время года в этом городе. Воздух — ясен и чист, а легкий запах бензина даже придавал ему некий аромат — как запах дорогих редких духов, исходящий от красивой женщины. Люди, все еще по-летнему одетые и как бы одурманенные солнцем уходящего лета, гуляли по городу пестрыми, жизнерадостными группами, утопая в вечернем сумраке. Чувство, что все вокруг сбежали (или вот-вот сбегут) из этой страны, потихоньку исчезало, жизнь как бы посылала все новые и новые человеческие волны откуда-то из сокровенных своих глубин.
Я собрался, было, посидеть в открытом кафе на бульваре с желтыми плитками, даже удивился, что есть свободные столики, но вспомнил, что у меня нет денег, и прошел мимо, нимало не огорчившись. И не чувствовал себя ни одиноким, ни всеми забытым, хотя не встретил никого из знакомых, еще три года назад бродивших здесь буквально толпами.
Я был почти счастливым чужеземцем в этом не совсем мне чужом городе.
На следующий день я проснулся рано, тут же вскочил с кровати и широко распахнул слегка прикрытое на ночь окно, за которым солнце уже стряхивало с себя последние остатки сна. Раз десять отжался от пола, размял руки, ноги, спину и направился в ванную. У меня не было электрической бритвы (сразу вспомнилась моя старомодная бритва в «Оленях»), и я полез под холодные струи душа. Потом, уже завернувшись в банное полотенце, сообразил, что в доме нет ничего из еды, а я уже был весьма голоден. Заварил чай и — о чудо! — нашел остатки меда, правда, сильно засахарившегося. А выпив чай, занялся новыми, будничными, делами.
Прежде всего, я решил позвонить своему приятелю — издателю, несколько лет назад он давал мне переводы, тот посоветовал обратиться к одному нашему однокласснику, который сейчас, по словам приятеля, стал самой большой шишкой в частном книгоиздательском бизнесе в стране. И спустя час я уже был у него.
Здание, в котором располагался его офис, снаружи было ветхим двухэтажным старым домом, но внутри походило на только что принарядившуюся невесту: свеженькие, словно только что покрашенные, белые стены, темные хромированные двери и всевозможные факсы, ксероксы, компьютеры и прочая блестящая своей новизной техника.
— Я купил этот дом всего лишь на прошлой неделе, снаружи он староват, но через неделю он у меня заблестит, как новенький, — сказал он о доме, и, будто в подтверждение его слов за окном появился какой-то рабочий. Приятель кивнул в его сторону: — Сегодня ставят решетки на окна, ты же видишь, какая у меня техника, — выразительно махнув рукой, он развернулся в своем вращающемся кресле перед черным лакированным столом, на котором со смиренным видом ждала своего часа целая батарея телефонов, факсов, ксероксов и пр. После чего перешел к уже традиционным для меня вопросам. — Так ты где пропадал? Я слышал, что уехал с женой в Канаду?
— С какой женой? — удивился я.
— Ну, с той, с которой уехал в Канаду, — впрочем, мое семейное положение его абсолютно не интересовало, и он, не дождавшись от меня ответа (да я и не знал, что отвечать), продолжил: Ну, говори, зачем пришел.
Делать нечего, пришлось объяснять, что после возвращения я оказался в несколько затруднительном положении, накопилось много счетов, ну и так далее. Словом, я просил его о небольшой сумме взаймы под какой-нибудь перевод.
— О’кей, — щедро произнес Петр и нажал какую-то кнопку.
Почти мгновенно в комнату вошла стандартно красивая секретарша с еще более красивыми, почти голыми ногами.
— Надя, прошу тебя, приготовь этому господину двадцать тысяч.
Сумма сначала ошеломила меня, но, вспомнив о нынешних ценах, я почувствовал себя не очень уверенно — просто не знал, много это или мало.
Секретарша вышла из комнаты, а Петр встал, подошел к книжному шкафу и, немного порывшись там, подал мне какую-то книгу в пестрой обложке.
— «Murder in the mountain». Тупой детективчик, но мега-бестселлер в Америке. Вышел всего неделю назад. Я успел купить авторские права. Надеюсь, за месяц справишься? Хочу к Рождеству запустить его на рынок.
Слегка ошарашенный, я не знал, что сказать, тем более что в кабинет снова вошла секретарша и подала своему шефу конверт с банкнотами, вид которых был мне незнаком.
Я неловко молчал, а Петр взял конверт, вручил его мне и произнес.
— Ну давай, чао! И через месяц жду тебя здесь с переводом.
С конвертом в руках я пошел к выходу. Уже у дверей меня остановил голос Петра.
— А компьютер-то у тебя есть?
Я стал мямлить, что его украли, но Петр махнул рукой щедрым жестом.
— Ладно, пиши на машинке, а если хочешь, приходи сюда, работай здесь.
На улице, еще не совсем придя в себя, я сообразил, что первым делом надо что-нибудь поесть. И вошел в ближайший ресторан, блестящий в своем великолепии, а через час вышел оттуда, распростившись с половиной одной из крупных банкнот. И принял решение на будущее — быть скромнее в выборе ресторанов. Уж как-нибудь обойдусь. Я был полон оптимизма.
Так прошло несколько месяцев.
Я уже не был таким оптимистом.
В общем-то, ничего особенного не случилось. Просто у меня не было желания общаться с кем-либо, хотя недостатка в компаниях и новых знакомствах не испытывал. Мне было лучше одному. Правда, не совсем. Но я еще не мог разобраться, чего же мне все-таки не хватает. Может быть, женщины? Но женщин — я уже знал это — не ищут, они появляются сами.
Однако за несколько дней до Рождества я все же решил найти Марию. Телефон ее я потерял (точнее, нарочно уничтожил запись с ее номером еще четыре года назад), но было совсем несложно найти его в телефонной книге по фамилии ее мужа.
И как-то вечером позвонил ей.
— Здравствуй!
— А, это ты? — она говорила так, будто мы расстались только вчера, и я уже приготовился, было, изложить ей свою байку про Канаду, но она продолжала:
— Ты давно не звонил.
— Вот — звоню.
— Я рада.
— Давай встретимся, ты не против?
— С удовольствием. Где и когда?
Я назначил ей встречу на завтра, после обеда, в кафе на бульваре, куда я хотел зайти в свой первый после «Оленей» вечер, когда у меня не было денег.
— До завтра, — сказала она.
Мария… А может, я позвонил ей, чтобы сделать себе инъекцию, вспрыснуть, так сказать, немного жизни?
Мария. Она была его самой глубокой и прочной связью до появления Елены, до того, как он понял, что именно Елена, в сущности, и есть его большая — единственная любовь. Разумеется, у него и раньше было несколько сексуальных приключений, были и любовные увлечения, но после Марии они казались ему детскими играми.
Еще в первых классах гимназии, с подростковым пробуждением плоти, желание любить вспыхнуло в нем, и он увлекался девочками, обменивался с ними неловкими ласками, хотя до настоящей любви дело не дошло. Некоторые из них были влюблены в него (во всяком случае, уверяли его в этом), и он был почти готов (в своей мечте о нежности) разделить их чувство, но всегда что-то останавливало: просто он не любил никого из них по-настоящему, а только отвечал на привязанность, потому что их любовь льстила его самолюбию и потому что его молодое тело жаждало любви.
Но не с ними познал он впервые плотскую любовь, а с почти незнакомой женщиной, как-то летом на море, в дни каникул.
Вместе с мамой и несколькими ее коллегами с семьями они жили в одном небольшом курортном местечке с двадцатью примерно бунгало, разбросанными в лесу, совсем рядом с песчаными дюнами близ устья живописной реки. В компании друзей было несколько парней и девушек, его ровесников, и в их молодежной банде царило легкое и приятное предвлюбленное напряжение. А он все не мог определиться и выбрать, в кого же из двух девушек, которые ему нравились, влюбиться, потому что почему-то был уверен, что именно в этот горячий приморский август он впервые познает любовь.
Но этого не случилось.
Вечерами почти все население курортного местечка собиралось у небольшого ресторана, где они питались. Взрослые сидели за столиками на веранде, днем закрытой от солнца пестрыми тентами, разговаривали, пили белое вино или что-нибудь покрепче (все поделились на коньячную и водочную партии), несколько постоянных четверок играли в карты, а подростки и дети толпились рядом, под освещенным навесом, где играли в теннис или располагались большими или маленькими группами на лавочках.
