Иосиф Гольман - Хранитель Реки
В результате монстр уехал на родину, а я остался во Франции, почти свободный, так как Жорж наведывается нечасто.
Да и вообще, после того, как мавр сделал свое дело, они просто ждут, когда кончится путевка – теоретически я отдыхаю в пансионате «Соль мар». Поэтому половину времени я провожу в мастерской, пишу свои «экспрессии», которые в этом буйстве солнца возникают на полотне буквально сами, почти без моей помощи, а вторую половину – ухожу в прогулки по городу и к морю.
Правда, ни особой французскости, ни тем более испанскости я в городке не вижу. Скорее он похож на арабский поселок, чем на французский. Половина девчонок обмотана платками-хиджабами, и если так дальше пойдет, то и вторая половина вскорости обмотается паранджой.
Впрочем, старушка-Европа, сама себя уделавшая своей политкорректностью, всего-навсего получила то, за что боролась. Но все равно как-то не по себе, когда во французском городке на тихой улочке вообще не слышишь французского. А впрочем, бог с ним, это их проблемы, а не мои. У меня и своих достаточно.
Сегодня ездил на велосипеде (он тоже стоит в мастерской) на загородный пляж. Поплавал в море, повалялся под солнцем. Потом прислонился к валуну и стал мягким карандашом набрасывать силуэты окрестных девчонок. Их там было несколько, некоторые с парнями, некоторые сами по себе. Все в основном молодые, народ постарше предпочитал песчаные пляжи, а здесь была галька. И тусовались тут девчонки почти исключительно европейского происхождения.
Я рисовал их фигуры, обтянутые крошечными плавками попы, мокрые после моря спины и груди. А потом, перед тем, как идти домой, пересмотрел листки и ахнул: на всех рисунках рука машинально изобразила мою Ленку. Валуны были местные. Пароход на горизонте был натуральный. А женская модель – только одна, и та из моего подсознания.
Вот забавная вещь! Надо будет сохранить листки, показать любимой. Ей будет приятно.
Нет, с инстинктами у меня все нормально. Вон идет мимо загорелая темноволосая девчонка лет двадцати. Красный купальничек скорее подчеркивает, чем скрывает. Бросила на меня хитрый взгляд – все ли отметил? Не волнуйся, красавица, тебя не заметить невозможно: ножки стройные, попка выпуклая. Вся в еще не высохших после купания каплях. От нее наверняка пахнет свежестью моря и молодости. И если бы представилась возможность – ну, например, решила бы она меня изнасиловать в тихом месте, – я бы, скорее всего, не смог долго сопротивляться. Но глаза бы закрыл, потому что и с открытыми видел бы перед собой свою Ленку.
Впрочем, эту часть моих рассуждений о любви я Ленке не расскажу. Может среагировать неадекватно, точнее, болезненно для меня.
Я стал собирать разбросанные рядом листки – девчонка еще разок обернулась посмотреть на произведенное впечатление. Я улыбнулся ей, встал и пошел к велосипеду, оставленному в пределах видимости, но поближе к дороге. Затылком ощутил еще один долгий взгляд. Ну что, догонит меня? Впереди была вполне симпатичная рощица. Там бы на меня и напала.
Я уже дошел до велосипеда, но сексуальной атаки так и не последовало. Жаль, ну да ладно. Зато я сохранил верность любимой. Несмотря ни на что, можно сказать.
Я залез на велик и закрутил педалями. И уже через полчаса входил в ставшую почти родной мастерскую.
Сразу зачесались руки что-нибудь сотворить. Они у меня всегда на это чешутся, если есть чем и на чем оставить след. Но тут еще одно чувство пришло: острое желание выпустить из души нечто созревшее. Когда я такое чувствую, никогда не знаю, что появится на холсте или бумаге. Но пока не появится – покоя не будет. Точь-в-точь как женщина с началом родовых схваток. Остановить теоретически можно, но бесперспективно…
Решаю расправиться со «схватками» побыстрее и закрепляю на планшете лист акварельной бумаги. Еще мне понадобится перо, черная тушь, акварельные краски.
Руки начинают действовать. Я примерно представляю, чего хочу, но вряд ли смогу выразить это словами.
Я начинаю рисунок пером.
Нет, не годится.
Беру кисть. Самую плохую – твердую, наверное, из свиной щетины, более ни на что не пригодную. Но сейчас мне нужна именно она. Опять-таки словами бы не сумел объяснить почему.
Макаю кисть в тушь.
Вот так – то, что хотел. Хотя чего именно хотел, пока сам не пойму.
Пять минут – и фигуры очерчены.
Теперь – акварель. Не по-сырому, мягкость мне сейчас не нужна.
Я работаю кистью, мои аккумуляторы щедро отдают энергию.
Рисунок почти закончен. Я смотрю на него. Да, я хотел изобразить именно это. Но не так!
Черт подери, как объяснить самому себе ярость от того, что твои руки не могут выполнить то, что твой мозг не смог приказать!
Во завернул! Сам бы не понял, если б такое где-нибудь прочел. Но холодную ярость я чувствую в полной мере.
И тут озарило!
Я видел на полке морилку. Да, это не краска. Но именно она мне и нужна. Вот что советовал моим рукам мой мозг. С годами, надеюсь, эти две части моего тела начнут понимать друг друга лучше.
Я хватаю коричневую морилку и начинаю орудовать все той же жесткой кистью. Потом еще подрабатываю тушью и совсем немного – акварелью по сухой бумаге.
А вот теперь больше не нужно ничего. Теперь схватки перешли в роды, и ребенок увидел свет. Хороший ли, плохой – он уже родился, и его жизнь далее имеет самостоятельное значение.
С листа бумаги на меня глядит нервно очерченная фигура женщины. Нет, глядит она, конечно, не на меня. Глядит она на своего сыночка, чье беззащитное тельце лежит перед ней. И даже не на него, а сквозь него. Она прикрывает его руками и думает о будущем.
«Что будет?» – так бы можно было это назвать. Хотя можно и никак не называть. Все уже сказано на листе. И подписано моим именем.
Я смотрю на то, что только что наваял, и ничего не понимаю. Ходил на пляж, нежился на солнце, рисовал девичьи попки. Мечтал о том, чтоб кто-нибудь симпатичный меня в рощице изнасиловал. Потом начались роды, и родилось вот это.
Забавно. Непонятно. Но мне нравится. Чертовски нравится. Причем процесс нравится всегда, результат – изредка. Как сегодня.
Я сижу в кресле, смотрю на прикнопленный к стене рисунок и думаю о том, что я все-таки гений. Кроме всего прочего, это единственное объяснение тому факту, что такая красивая, умная и обеспеченная девчонка, как Ленка, полюбила такого придурка, как я. Полюбила вплоть до разрыва с близкими, не одобрившими столь чудовищный мезальянс.
Мне спокойно и хорошо. Я хватаю всей душой это спокойствие, потому что знаю его недолготу. Скоро оно закончится, и все пойдет по новой, пока когда-то – никогда не известно когда – вновь не почувствуешь себя гением.
Так что я тороплюсь вдохнуть это райское и заслуженное спокойствие полной грудью. Как же хорошо жить на свете художником!
Додумать эту розовую мысль не удается, потому что в мастерскую вваливается Жорж и рявкает:
– Собирайся, уезжаем!
Вот же ублюдок! Куда мы уезжаем на ночь глядя? Месяц не торопились, теперь же – тараканьи бега.
А он носится по комнатке, заглядывая во все шкафы.
– Что вы ищете? – вежливо спрашиваю я.
– Тебя забыл спросить, – столь же вежливо отвечает он.
Вот же сучок! Точнее, с учетом его всегдашней напомаженности, сучка.
А он уже тащит к камину найденную в шкафу папку. Там какие-то бумаги. Вываливает их в камин, заодно добавляет бумаг из портфеля. Поливает все жидкостью для розжига угля и чиркает длинной каминной спичкой. Черт с ним, это его дела.
Я собираю вещички, благо все они влезают в одну сумку. Очень жаль оставлять здесь материалы и краски, но, надеюсь, это заберут с собой помощники Жоржа – один такой несколько раз наведывался.
Последними укладываю в сумку свернутые в рулон холсты с моими «экспрессиями».
– Это у тебя что? – спрашивает работодатель, управившись с камином.
– Мои работы, – честно отвечаю я.
– Покажи.
Я разворачиваю холсты. На них – пляж, домишки, жаркая южная жизнь. Это никаким образом не реализм. Но, конечно, и не абстракция – натуру вполне можно признать.
Тут только я сообразил, что этот факт и есть смертный приговор моим работам. Ублюдок вновь аккуратно свернул холсты в рулон, а уж потом засунул его в камин. Чтоб лучше горело, еще разок полил жидкостью.
Это только рукописи не горят. Холсты горят, даже очень. И почти без копоти, благо тяга в камине отменная.
Из пяти работ одну, неудачную, я собирался записать поверху, три мне нравились, а одна была гениальной. Вот же ссссссука! Хочется плакать, как маленькому.
Слава богу, сегодняшнюю картинку он счел за декор мастерской. Благо на ней никаких следов пляжа и местной натуры.
Уходя, я обернулся и вновь посмотрел на нее.
И все равно я гений! Улучив момент, сорвал картинку и быстро спрятал в сумку.
