Дидье Ковелер - Рыба - любовь
— Какие еще разрешения? У нас же их нет…
— Вот поэтому мы и не застрянем. Сейчас объясню. Амазония находится в ведении Министерства Национального образования, но как пограничная зона контролируется еще и Министерством Национальной безопасности. Значит, ты должен получить разрешение в каждом из этих министерств. Если одно тебе его дает, то другое, будь уверен, отказывает, и так месяца два — все это время ты сидишь в Каракасе. А когда ты наконец добираешься сюда, разрешения должны еще подтвердить и поставить печать. Опять начинаются проблемы, без взяток не обойтись, но тут есть негласные правила, свои тарифы, ты о них понятия не имеешь, переплачиваешь какой-нибудь мелкой сошке, его начальник обижается, тебе отказывают. Ну а если тебе удается добиться благосклонности у губернатора, начальник гарнизона не примет тебя, и наоборот.
Я слушал ее, раскрыв рот от изумления.
— И что мы тогда здесь делаем?
Она развела руками.
— Мы с тобой найдем экспедицию, у которой уже все в порядке. Раз у нас нет ничего, мы воспользуемся тем, что есть у других. Предложим им свои услуги, я — в качестве переводчицы, ты — как носильщик.
Я потер подбородок. Ведь я представлял себе, что мы поплывем по Ориноко на пароходике, ну таком, с большими лопастями, вроде тех, что ходят по Миссисипи, на палубе — шезлонги, за которые цепляются нависающие ветки деревьев. Беатриса поддерживала во мне эту иллюзию — зачем пугать меня раньше времени… Она показал мне на людей в зале, те искоса поглядывали на нас…
— Посмотри, все, кто здесь, ожидают разрешения. Или первого, или второго. Нам остается вычислить тех, кто почти у цели, самых ловких, кто умеет лучше всех маневрировать, у кого здесь есть рука. В идеале, нам бы попасть к искателям урана.
— А почему мы тогда не остались с вертолетчиком? — спросил я, уже не думая о горьком осадке, который оставила во мне встреча с ним. Я чувствовал, что ничем не рискую. Раз мы расстались с бородачом, значит, у Беатрисы были на то свои причины.
— Я не хочу вертолет, я хочу пирогу, — отрезала она.
Толстуха поставила перед нами два больших стакана с красноватой, похожей на сироп жидкостью и соломинками.
— Что это? — спросил я, понюхав эту бурду.
— Понятия не имею, пей. Выбирать не приходится. Не капризничай, и так полный бардак. Здесь наверняка бывают гвардейцы, и было бы глупо все провалить только из-за того, что мы не понравимся Розарио.
— Как ты узнала его имя?
Она пососала свою соломинку, погладила пальцами мой сжатый кулак. Кто-то из клиентов окликнул толстуху, назвав ее Мерседес. В зале появился парень, похожий на индейца, в желтой рубашке и полосатых брюках, он сновал между столиками, подсаживался то к одной компании, то к другой и что-то лопотал, активно жестикулируя. Путешественники советовались, качали головой, и индеец отправлялся дальше. Беатриса взглядом следила за ним.
— Видно, предлагает провести их без всяких бумаг. Что ж, это тоже выход. Главное, миновать посты на реке, и лодки придется нести самим. Но надо убедиться, что проводник знает обходные пути… Будем надеяться, что он яномами. Похож, по-моему.
— На кого?
— На яномами.
Индеец наконец добрался до нас и сел, фальшиво улыбаясь.
— Shori? — спросила его Беатриса.
Никакой реакции, он только посмотрел на нее и заговорил по-испански. Судя по всему, он не был яномами. Беатриса выслушала его, а потом поведала мне, что, конечно, было бы неплохо взять его с собой, и тогда мы могли бы предлагать всех троих сразу: проводника, носильщика и переводчика. Но она не уверена в его компетентности. Она задала ему несколько вопросов по географии, но он сделал вид, что не понимает.
— Quando se scindo el Casiquiare y el rio Siapa[25]? — повторяла Беатриса на каждую его гримасу.
— Я бы все-таки предпочла яномами, — шепнула она мне. — Так мы берем его или нет?
Я поджал губы.
— А ты почитай по его руке, тогда и решим.
Беатриса кивнула, взяла руку удивленного индейца и склонилась над его ладонью.
— Ничего не вижу, она слишком грязная.
— Пускай пойдет помоет.
Я впадал в отчаяние, представлял себе, как мы неделя за неделей сидим в этом вертепе, улыбаемся хозяйке, пьем ее коктейли, от которых голова трещит, и выпрашиваем место во всех экспедициях подряд. И я стукнул кулаком по столу. Индеец встал, глядя на меня. Сидящие за соседними столиками обернулись. Наверно, вид у меня был грозный. Индеец, взвизгнув, отбежал в сторону и спрятался за спину высокого и широкого негра, который подошел к нам, поигрывая мускулами. Негр с высокомерным лицом заговорил со мной на незнакомом мне языке, глядя сверху вниз, что мне не понравилось.
— Что он там плетет?
— Говорит, что мы желанные гости! — перевела Беатриса.
Я уже начал разбираться в вольностях ее перевода и медленно встал из-за стола. Он был выше меня, но я — шире. Я соображал, где у него уязвимые места и куда лучше бить.
— Филипп, будь умницей.
На этот раз она переборщила. За кого она меня принимает? Кто я ей? Телохранитель, игрушка, носильщик? Я двинул кулаком не раздумывая, и на пол упал зуб. Негр рухнул под грохот бьющегося стекла. В одно мгновение все мужчины были на ногах. Я почувствовал, что и они охвачены животным возбуждением, предшествующим драке; когда противники не знают друг друга и оценивают свои силы. Согнутые руки, блестящие глаза, застывшие улыбки. Неделями они томились в очередях, заискивая перед секретарями, лебезили перед чиновниками, а я тем временем сопровождал Беатрису неизвестно куда и зачем. Им морочили голову всякой ерундой, меня тащили за собой, как слепого. Мы просто не могли не подраться. Я бросился в самую гущу, а они обломали об меня стулья. Все, как положено. На полу началась свалка. Ни единого крика, ни единого слова — мы дрались, словно дышали, беззлобно, честно, сосредоточенно, упоенно, как звери, заблудившиеся в чуждом им мире и наконец оказавшиеся среди своих.
Я откатился в угол зала и, поднимаясь на ноги, увидел Беатрису, она стояла, не двигаясь, прижавшись спиной к стене. Я улыбнулся ей. Бутылка разбилась о мою голову, я услышал свист, потом кто-то навалился на меня сзади, и я отключился.
Когда я приподнял голову и открыл глаза, оказалось, что я сижу на скамье, за решеткой. Не так уж сильно меня побили, скорее, мне было стыдно. Индеец, сидевший на корточках на глиняном полу, упершись в решетку, играл в кости. Увидев, что я пришел в себя, он пискнул и отошел в другой угол камеры. С нами оказалось еще четыре посетителя ресторана. Я хотел было позвать кого-нибудь, спросить, где Беатриса. Полицейский по другую сторону решетки дремал, положив ноги на стол. Над его головой крутился вентилятор. Сокамерники смотрели на меня, стиснув зубы. Я соображал, сколько времени был в отключке, но тут входная дверь открылась и вошел мужчина в штатском, наверно, комиссар, судя по тому, с какой поспешностью полицейский вскочил на ноги. Комиссар весело потирал руки, за ним появился маленького роста толстячок в рубашке «сафари», со светлыми усиками и хлыстом под мышкой. По знаку комиссара полицейский открыл дверь в камеру, и к нам, заложив руки за спину, вошел толстячок.
— Где француз?! — спросил он, оглядывая нас.
Я невольно поднялся. Он подошел ко мне, ощупал руки, плечи, сказал: «Very well[26]». Полицейский вывел меня из камеры и запер дверь. Похоже, меня покупали, как раба.
— Сэр Брюс Вумберст, — представился толстяк-коротышка, склоняя голову. — How do you do[27].
Появились оператор, звукооператор с «удочкой» и видеоинженеры, которые тянули кабели. Комиссар сел за стол и принял надлежащую позу.
— Keep silent, please, — бросил англичанин заключенным, подняв хлыст, — ready? Go![28]
Камера загудела. Комиссар, глядя в объектив, говорил по-испански с важным видом, сопровождая сказанное соответствующей мимикой.
— Right[29]! — воскликнул сэр Брюс, щелкнув хлыстом по сапогу, и подошел к комиссару, благодаря его за интервью. Видеоинженеры тем временем убирали технику.
— День добрый, сын мой, — сказал чей-то голос за моей спиной.
Обернувшись, я увидел священника в тесной сутане, который протягивал мне руку.
— Отец Михайлович, священник. Пусть вас не смущает мое имя, я родился в Лозанне. Отправляюсь в экспедицию с англичанами и очень рад, что среди нас будут французы.
Он взял меня под руку, и мы вышли из участка. Он был седой, подстрижен под пажа, с хрупкой, девичьей фигуркой.
— Согласитесь, телевидение — это потрясающе, любую дверь откроет. Сэр Брюс говорит, что снимает для новостей: берет интервью у чиновников, просит рассказать о себе, и потом они подписывают все, что угодно. На самом деле его передача называется «Animal-trotters»[30]. Мы снимаем хищников, пресмыкающихся — в общем все подряд. Только что вернулись с Льянос. Ваша подруга очаровательна.
