Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2013)
— Да Николай, фильма была такая: вот так, вот так, ты сидел в таким-то ряду, а мы посзади. А говоришь, что глаза болят!
— А я не глядел, толькя слушал.
— А чё, рази ты понимаешь на английским языке?
— Как на родным!
Все в смех.
Дядя Марка жил, нимо нас проезжал, мы всегда с нём заказывали продукту или меняли баллоны, но никогда не заедет, всегда нимо нас проедет, но не остановится. Идёшь к нему с тачкяй, плотишь за провоз и везёшь домой продукт. Ефрем Поликарпович жил совсем в другу сторону. Бывало, закажешь, он привезёт, завезёт и ничего на провоз не возьмёт. Бывало, купит рыбы, сколь себе оставит, остальную всю по бедным развезёт, и мы не раз пользовались. Как-то дядя Марка хотел похвастоваться в присутствии Евгения Ивановича Кузьмина, что он любит бедным помогать. Я не вытерпел и возразил:
— Дядя, ты не любишь помогать.
— Нет, люблю.
— Стой, стой. Ты живёшь нимо нас. Когда бы тебе ни заказал что-нибудь, всегда провезёшь нимо и никогда не остановишься, да ишо за провоз берёшь. Вон Ефрем Поликарпович, чужой, живёт совсем в стороне, но завезёт и никогда за провоз не возьмёт, а ты зато дядя.
Он говорит:
— Давай разговор сменим. — И после тех пор долго дулся.
В семидесятых годов все соборы подошли в одно, и стал один собор. И бразильския поморсы тоже подошли к одному собору, но Ефрем Мурачев копал и копал перед ними яму, так разразил их, что оне махнули на всё и ушли. Таки богаты, а он голопузой, часто их выручал от бедноты свояк Анисим Кузьмин. А ушли — ето Ивановы, Рыжковы, Макаровы. Но уже дети всех связали браками, и началися проблемы, а хто виноват — Ефрем.
Я часто садился за книги духовныя, мня увлекало боле и боле Святое Писание, старики поговаривали о последним времени и поминали о какой-то книге — «Протоколы сивонских мудрецов», что там написано много о последним времени. Я приспрашивался:
— А где можно её добыть?
Мне отвечали:
— Ты ишо молодой таки книги читать.
Мне часто приходилось думать: молимся, постимся, правило несём, то грех, друго грех — всё грех. А за что мы трудимся? А есть ли Бог? И стал просить: «Господи Всемилостивый, ежлив правды ты существуешь, дай знак, да чтобы не сумлевался». Ето началось в 1981 году.
sub 20 /sub
Урожай подходил к консу. У хозяина с отцом не шло, Николай стал проявлять отцу явно своё безбожество, за что отец хотел наказать сына, забрать землю и технику. Николай мне сказал, что сеять не будет и «ишши работу». А Селькя тут как тут. Николай сказал Сельке: «Рабочий хороший», Селькя давай уговаривать меня, горы сулить. Я боялся, слухи шли, что он не любит расшитываться с рабочими, но Николай мне сказал:
— С Селькяй надо уметь. Ежлив сумеешь, будешь как кот в масле кататься, а нет — всё будет худо.
Понадеялся на ети слова и пошёл к Сельке. Он начал угошать, и везде «Зайкя» до «Зайкя», везде на посылушках. Домна старается во всём ему угодить, но не может, всё ему худо. Я почувствовал: ого, куда я забрался! Народ заговорил:
— Данила, куда ты нанялся, будешь слёзы лить.
Ну, думаю, попробую. Селькя заставляет нас разбирать трактора, главный ремонт делать. Мы с рабочими все три трактора разбросали, перемыли, а он уехал в город. Приезжает с городу, мы сидим ждём.
— Вы что сидите, не работаете, лентяи! Ты, Зайкя, какой ты главный?
— Слушай, что нам наказано, мы всё сделали.
На следующу неделю прихожу в понедельник утром рано, приношу записку — закупить продукт на месяц, спрашиваю, что на етой неделе будем работать.
— Мне нековды, я тороплюсь, спрашивайте у Домне. — Сял в машину, хлопнул и уехал.
Прихожу к Домне:
— Домна, что будем работать на етой неделе?
— А я почём знаю, я в мужицкие дела не вмешиваюсь.
Прихожу к рабочим, спрашиваю:
— И что, всегда так?
Оне хохочут и говорят:
— Да, всегда так.
— А как работаете?
— Вот так. За всю неделю подобрали в бараке, что видели в непорядке, поправили.
Приезжает и ну опять материть: таки-сяки; продукт не привёз. На третью неделю прихожу, несу ему просты [86] баллоны:
— Селивёрст, нет ни продукту, ни газу, и что работать?
— Пересыпайте бобы из рваных мешков в целы.
Мы за три дня всё сделали, а три дня опять просидели. Я стал нервничать. Приезжает в субботу — ни продукту, ни баллонов, и опять матерки. Говорю ему:
— Ежлив ето будет повторяться, я ухожу.
— Ха-ха, Зайкя, куда уйдёшь?
В понедельник прихожу:
— Селивёрст, мы уже голодуем.
— Га-га-га!
— Дай нам работу на всю неделю, пожалуйста.
Он показал, где хороши бобы, и сказал:
— Провейте и ссыпьте в мешки, ето будет семя.
Мы за четыре дня всё сделали и два дня опять сидели. В субботу приезжает, привозит весь продукт и баллоны, но нам опять попадает от него. В воскресенье приглашает гостей, и нас с Марфой, Марфа по обычаю опять не пошла, а я всегда с сыном Андрияном, он нигде не отставал от меня. Приходим к Сельке, там уже гости, Селькя угошал, и Домна успевала ставить на стол. Селькя при всех гостей начал издеваться, подсмеивать и корить меня. «Синьцзянсы», «траиры», «лентяи» — как мог, так и обозвал. Я терпел-терпел, стал на ноги и сказал:
— Худой — ишши хороших, — повернулся и вышел, взял сына.
Селькя вслед мене:
— Ха-ха-ха, шутки не принимает.
Я отвечаю:
— А яйцы-то в желудке.
Прихожу домой. Ну слава Богу, что развязался с нём. Продукт получил приблизительно на всю зарплату.
В понедельник не иду на работу, вечером прибегает Селькя:
— Зайкя, ты что не идёшь на работу?
— А я вчера дал тебе понять: ишши хороших.
— Да я с тобой пошутил.
— Таки шутки мы не принимаем, и больше не заговаривай, к тебе работать не пойду, там один бардак.
— Но ладно, Зайкя, давай будем хоть друзьями.
— Ну хорошо, давай. — Пожали руки, и как будто никогда ничего не бывало у нас с нём. Но после того стал его опасаться.
На другой день иду к Ефрему Поликарповичу просить работу. Ефрем Поликарпович выслушал и говорит:
— Да у меня здесь рабочих хватает, но ежлив пожелаешь, у меня в Боливии 2000 гектар земли, и там тоже начинаем сеять. Ты хорошо говоришь по-испански, а ето мне необходимо нужно. Даю тебе 25 000 крузейров в месяц и шесть процентов с урожаю, сеять будем 600 гектар земли, помоги нам поправить трактора, и тронемся в путь.
Ето было в самый разгар переселение в Боливию. Почему старообрядцы поехали в Боливию — потому что в Боливии земли лучше, не надо никакоя удобрения, растёт как на опаре, и земли дешёвы, некорчёванны жунгли по 10-15 долларов гектар, а ето очень выгодно. Наши наперебой полезли, и даже из США.
Мы справили всю машинерию и стали возить на границу. Но мне жалко было хозяина и друга. На границу везём машинерию, оформляем у боливийского консула, всё хорошо, но, когда в обратну путь едем простые, мой Ефрем Поликарпович загуляет, 800 километров за троя суток коя-как добирались до дому. Мне приходилось уговаривать его:
— Друже, что с тобой, что неладно, в чём помогчи?
Он толькя руками отмахивается:
— Данила, оставь в покое.
— Но надо же кочевать! [87] В чём дело?
— В чём дело? Не хочу жить. Свели нас не по любви, ни в чём не могу угодить, тиранничат как может, всё старается делать на вред.
— Но етим ты не поможешь, твой компромисс [88] немалый: дети, хозяйство, моленна.
— Да, всё понимаю, ну что поделаешь…
Вот так добирались до дому, загружались — и снова. Но на самом деле дома у него непорядки, жена его Парасковья Назаровна — ето букушка, толькя бурчать, нигде не услышишь доброго слова, а всё укоризни да издёвки. Второй сын у них, Васькя, — ето материн шпион, всегда старался выслушать, выглядеть и бежал к матери ябедничал.
Ну вот, тронулись мы на границу, Ефрем как водитель, Максим Поликарпович приехал из Боливии — как водитель, ну и мне тоже как водителю, но я с семьёй. До границы мы доехали благополучно, но дальше пришлось трудно. Ефрем Поликарпович на грузовике «мерседес-бенс», Максиму дали трактор марки «Массей Фергусон» с загруженной телегой на семь тонн грузу, а мне достался трактор СБТ чижёлой бразильский, без тормозов, и телега на семь тонн грузу. Ефрем поручил мне ету опасность, знал, что впереди много опасностей, и наказал строго: под косогоры спускаться толькя на скоростях. Трактора с грузом по очереди, перво один спустится и подымется, тогда второй, и наказал соблюдать порядок. Ну вот мы тронулись: Максим первый, я второй, Ефрем третьяй. Дороги худые земляные, где лывы [89] , где грязь, ямы, калий, горы, косогоры, лес, долины. В каждой деревушке или городке стоит пост «Полиция», палка через дорогу, документам не верют, ходют вокруг груза и шёпчутся, не пропускают. Ефрем знал, в чём дело:
— Данила, рядись, за сколь пропустют.
Ну вот и рядишься, где за двадцать долларов, где за тридцать, пятьдесят, сто, двести, так и ехали. Но доллара знают хорошо, и смотреть приходилось за ними тоже хорошо: то и смотри, что-нибудь стянут.
