Андрей Остальский - КонтрЭволюция
— Ну что ты прицепилась? Ну ухо, ну красивое. У тебя все красивое. Посмотри сама в зеркало… какие глаза, какие брови, а ресницы… А скулы… нет, это с ума сойти, какие скулы… От одних скул можно весь покой потерять. — Говоря все это, Корчев все больше распалялся. Настал момент — когда говорил про скулы — и он сбросил пальто — правда, довольно неуклюже, оно упало на пол и осталось лежать там нелепым мешком. Наташа едва сдержала смех.
Но потом ей стало не до смеха, потому что Корчев стал к ней подбираться. Глаза у него замаслились, он вытянул вперед руки и ринулся на штурм. Она ловко вывернулась. Один раз, второй. Но квартира была маленькая, а Корчев мужчина крупный, а потому свободы маневра у Натальи было не так много. Ясно было, что с третьего раза он ее поймает. Ой, как этого Наташе не хотелось! Ну, просто совсем. Огреть его по голове чем-нибудь можно было, но ведь чревато — в ее положении не стоило ссориться с потенциальными союзниками. Эх, думала Наталья, стать бы буддисткой. Прямо вот сейчас. Немедленно. Утратить сразу все желания. Перестать что-либо хотеть. Например, больше не хотеть сохранить квартиру. Наплевать. И тогда трахнуть зампреда кистью по балде. И всю мордашенцию измазать при этом белой масляной краской, которая с трудом смывается. Поди, не славно! Очень даже славно. Хотя буддисты бить никого не станут… Наталья на секунду закрыла глаза, надеясь, что на нее снизойдет буддийская благодать. Что она почувствует испытываемое буддистами безграничное сострадание и любовь ко всем без исключения живым существам… а Корчев разве — не живое существо?
Но буддизм не снизошел. Она уже чувствовала не слишком приятные запахи зампредовского тела, слышала его сопенье, но по-прежнему не могла ни на что решиться. И тут вдруг раздался спасительный звонок. Ур-ра!
— Кто это? — осипшим голосом спросил Корчев. И в голосе его Наталья уловила сильное чувство — кажется, что-то вроде испуга.
«Боишься!» — обрадовалась она. И пошла открывать.
— А вдруг это Баюшкин? — громко шептал Корчев.
— А что, может быть, и он, — говорила Наталья, направляясь к двери. И уже открывая ее, добавила: — Но только вряд ли…
И действительно, это был вовсе не Баюшкин. Но тоже милиционер, а именно участковый Мыскин. Пришел в форме, а не в штатском — видно, был при исполнении.
Войдя, он мгновенно оценил обстановку и произнес:
— Так, так, гражданка Шонина… Я тут вам повестку принес… Впрочем, не могу при посторонних. Сначала должен личность проверить. Вам, гражданка, этот гражданин известен?
Наташа вопросительно посмотрела на Корчева, тот быстро покачал головой: не выдавай!
— Ну, собственно, я точно не знаю.
— Не знаете находящегося в вашей квартире?
— Ну, не то чтобы совсем не знаю… Но так…
— Как странно… Ладно, — сказал Мыскин и, повернувшись к Корчеву, строго провозгласил: — Па-пра-шу предъявить документы!
— Я… да… но… — бормотал растерянно Корчев, шаря по карманам.
— Что, документов при себе не имеется? — прищурился участковый.
— Не имеется! А что, это разве преступление?
— Разберемся. Пройдемте со мной в отделение!
Корчев схватил пальто и попытался скрыться. Но не тут-то было. У Мыскина не зря был в армии разряд по самообороне без оружия. Пришлось Корчеву достать из внутреннего кармана красное удостоверение с серпом, молотом и колосками. Он помахал им перед лицом Мыскина, но тот не был впечатлен.
— Прошу предъявить как положено, в развернутом виде, — строго сказал он.
— Еще чего! Хватит с тебя обложки! — вызывающе отвечал Корчев.
Но с Мыскиным — нашла коса на камень!
— Никак нет! Я должен удостоверить вашу личность — фотографию сличить… А вдруг документ похищен? Не хотите показывать удостоверение, пройдемте в отделение!
Тогда Корчев развернул корочки и сунул их под нос милиционеру. Тот как-то очень ловко вырвал их у него, взял в руки, долго и внимательно изучал. Смотрел на снимок в документе, потом на лицо запмпреда. И так несколько раз.
— Ты что, издеваешься? — не выдержал Корчев.
— Никак нет. Личность удостоверяю.
Потом вернул удостоверение владельцу, после чего сурово отдал честь и вытянулся в струнку. Стоял и смотрел на зампреда в упор. И во взгляде этом было все что угодно, но не уважение.
— Вольно! — приказал Корчев, но Мыскин никак не среагировал на приказ, стоял как истукан, с рукой у козырька фуражки.
— Козел, — фыркнул зампред, уходя. И головой покрутил раздраженно.
— Отомри! — сказала Наталья «козлу». И тут же вспомнила, что она с ним на «вы». Но невозможно же говорить: «замрите», «отомрите». Это ведь из детской игры все-таки.
Мыскин расслабился.
— Н-да, плохи дела, — начала она, но тут заметила, что участковый по-прежнему стоит, не решаясь сесть.
— Садитесь, садитесь, товарищ сержант, — сдержанно-уважительно сказала Наташа, возвращаясь к прежней, официальной форме отношений.
Мыскин сел, расстегнул портфель.
— Плохи дела, — продолжала Наташа, — поскольку не случилось бодхи.
Мыскин смотрел на Наталью с ужасом.
— Это буддийский термин, — пояснила она. — Означает духовное просветление. Пробуждение. Ничего, по мнению буддистов, нет важнее на свете. И мне самой тоже так кажется. Но не получается, хоть тресни. Ни у кого из тех, кого я знаю, не получается. Ни у меня, ни у тети Клавы, ни тем более у Ирки. У Константина Михайловича, с которым вы только что так мило полюбезничали, тоже не выходит… впрочем, он, к счастью, об этом не догадывается. Ну а о Баюшкине я и не говорю… Вот разве что вы, Мыскин, у меня на подозрении, потому что…
Потому что у эксгибиционистов в их сокровенные моменты имеет место так называемое суженное сознание, хотела сказать она, но вовремя прикусила язык. А вслух сказала:
— Как вы думаете, товарищ Мыскин, не может ли суженное сознание быть в то же время расширенным, а? В каком-то смысле? Не может ли в такие моменты некая сверхпроводимость иметь место? Нет, не нирвана, конечно, но что-то отдаленно похожее…
Мыскин покраснел, достал из портфеля толстый блокнот в клеенчатой обложке, ручку.
— Наталья Андреевна, запишите мне, пожалуйста… бходху эту и еще… нервна… нервнану, и само это научное направление…
— Направление? — удивилась Наташа.
— Ну да, буд… кизм этот… Я в энциклопедии почитаю.
— А-а, буддизм… это не наука, это одна из главных мировых религий. Хотя некоторые говорят: это философия, но по мне, так именно вера. Много очень достойных людей верят в будду. Вернее, в будд… Их много было… Впрочем, это долгий разговор. Может, как-нибудь в другой раз. Почитайте сами на досуге.
Наташа села за столик рядом с Мыскиным и принялась старательно вписывать в блокнот участкового диковинные слова.
Он же воспользовался моментом, наклонился к ней и зачарованно смотрел с близкого расстояния прямо в ее левое ухо. Глаза его покрылись поволокой, он принялся быстро облизывать губы…
Но тут Наташа завершила свое упражнение в чистописании, подняла глаза и подозрительно уставилась на участкового.
— Но-но, сержант, без глупостей… А что там за повестка, о которой вы говорили? Или это так, конспирация была — для отвода глаз, для товарища Корчева?
Участковый резко отодвинулся от Натальи подальше, стал что-то лихорадочно искать в своем портфеле. Потом вдруг замер, так и застыл с рукой, опущенной в портфель, точно застрявшей там, угодившей в капкан. Как будто он вдруг забыл, что собирался делать, что собирался искать. Сидел с закрытыми глазами, совершенно неподвижный, весь красный как рак. Наталья снова им невольно залюбовалась. А про себя думала: «Ну вот, почти нирвана наблюдается. И какой замечательный цвет, а я его все не напишу». Сказала вслух негромко, осторожно, чтобы не испугать:
— Ну так, сержант… Вы говорили — повестка?
Мыскин точно пробудился, опомнился, засуетился, достал из портфеля одну бумагу, вторую, с отвращением засунул их назад. Наконец нашел то, что искал.
Сказал, глядя в пол:
— Вы говорите, плохи дела, товарищ Шонина, что нет никакого просветления. И никакого пробуждения. А я говорю: дела еще хуже. Потому что вот она, повестка.
— Дайте, дайте, — решила взять дело в свои руки Наташа. Повертела повестку. Почитала.
— Фу, — сказала, — как неразборчиво… Где они только берут такую бледную ленту… Экономят, что ли…
— Бледная, потому что это третья копия или четвертая, — сказал Мыскин.
— Да? А разве гражданину не первый экземпляр положено вручать? Ну да какая мне разница… прочитать лишь бы… Черт голову сломит… Что тут выходит? Гражданке Шониной, Наталье Андреевне… угу, это мне… и про меня, надо думать… вызываетесь… черт знает, когда… месяца никакого не было, числа тоже…
— Как числа не было? Да вон там, в углу, посмотрите, и число, и месяц, и год…
