Всеволод Кшесинский - Страсти по Вечному городу
Так, на этом стоило остановиться. Шуток на сегодня достаточно.
Лёка Ж. вернулась из ванной и уселась за кухонный стол делать лицо, прихлебывая остывший кофе.
— Я пообщался с твоей мамой, — сообщил я.
— Она пришлет мне деньги? — спросила Лёка Ж., намечая на своем лице контуры сражения за красоту.
— Этого я не понял, — честно ответил я.
Лёка Ж. удивленно вскинула брови, бросила зеркальце, схватила телефон и стала читать. По мере ознакомления с эсэмэсками лицо ее принимало все более оскорбленное и холодное выражение. Наконец она отложила мобильный, уткнулась в зеркальце и пробурчала:
— Не волнуйся, я все тебе отдам. Надеюсь, ты записываешь, сколько потратил на меня?
— Разумеется. И проценты отмечаю. — Я резко повернулся к Лёке Ж. и ударился больной коленкой о спинку стула, отчего разозлился еще сильнее. — Знаешь что, езжай-ка ты со своим хахалем без меня…
— Я… — начала Лёка Ж., но тут зазвонил домофон.
— А вот и он! Беги открывай, — бросил я и ушел в ванную.
Я открыл окно, закурил и стал рассматривать стену дома напротив. Под закрытыми оконными ставнями на веревках сушилось белье. На крыше тоже. Антенны терялись среди флагов мокрой одежды. Мне захотелось потеряться вместе с антеннами.
В дверь ванной кто-то робко постучал.
— Занято, — грубо отозвался я.
— Сева, выходи. Нас Гарик ждет, — позвала Лёка Ж.
— Счастливого пути, — зло ответил я. Дверь распахнулась. На пороге стояла Лёка Ж. и виновато улыбалась.
— Приехали! А если бы я на унитазе сидел… — рассердился я. — Тоже мне, приличная девушка…
— Я — девушка неприличная, и ты это прекрасно знаешь, — примирительно сказала Лёка Ж. — И потом, разве тебе есть что от меня скрывать? Вот другой бы на твоем месте удалил все эсэмэски и ничего не сказал бы. А ты — вон какой честный…
— Подлизываешься? — мрачно сказал я.
— Ага, — радостно признала Лёка Ж. — Ну ладно, извини. Я больше не буду. А теперь собирайся скорее и поехали…
Ага, размечталась! Думает — извинилась, и как будто ничего не произошло? И все будет по-прежнему?
— Слушай, ну зачем я нужен вашей компании? — постарался я сказать не слишком грубо.
— Ой, Сева, не начинай. Какой же ты зануда! — укоризненно заметила Лёка Ж. и затараторила: — Я с ним одна боюсь. Он на меня так плотоядно смотрит… Уже предложил мне переспать, представляешь! Я у него спрашиваю: «Где? В квартире с моим мужем? Или в квартире с твоей женой?» В общем, отшила его и…
— А ты чего хотела? — перебил я Лёку Ж. — Мозги мужику запудрила — и в кусты? Нет уж, сама с его плотоядностью разбирайся…
— Ну пожалуйста-а-а. Не бросай меня-а-а… — заканючила Лёка Ж.
Я пожал плечами и пошел одеваться.
Гарик ждал нас внизу, каким-то чудом припарковав свой зеленый фиат в сантиметре от феррари спереди и в сантиметре от смарта сзади. Интересно, как же он собирается выбраться из этой ловушки?
Увидев нас, Гарик выскочил навстречу.
— Ciao! — сказал он, пожав мне руку, и поцеловал Лёку Ж. в губы и обе щеки. — Сейчас придет этот stronzo, который парковался впереди меня, и мы будем ехать, — объяснил он.
— Ой, Гарик, что вчера Сева натворил! — воскликнула Лёка Ж. и выдала очень своеобразную интерпретацию вчерашнего инцидента. По ее словам, я нагло распивал вино из горла прямо на улице, за что карабинеры хотели меня немедленно «заарестовать», но Лёка Ж. бросилась на защиту и буквально прикрыла собой. Правда, теперь я хромаю, потому что пока Лёка Ж. меня прикрывала, разбила мне коленку. Зато карабинеры испугались и уехали.
Я мог лишь язвительно усмехнуться.
— Но я же тебя спасла! — возмутилась Лёка Ж. моей неблагодарностью и обратилась за помощью к армяно-итальянскому хахалю: — Гарик, скажи ему!
Гарик объяснил, что на самом деле римских карабинеров не слишком волнует, пьешь ли ты на улице спиртное. Правда, на прошлой неделе власти города запретили распивать алкоголь на пьяцца Кампо-деи-Фьори — почему-то только вечером — и то после инцидента с английским студентом, который, напившись, бегал голым по площади, размахивая своим cazzo, то есть членом. Кому-то из очевидцев это не понравились, и парня побили так, что пришлось отправить его в госпиталь. Вот власти и приняли меры.
— Выходит, в остальных местах можно пить в любое время, что ли? — заинтересовалась Лёка Ж.
— Не знаю, — пожал плечами Гарик. — Наверно… Я на улице не пил. Зачем?
Гарик предположил, что, может быть, когда-нибудь запрет на публичное распитие алкоголя распространится на весь город, но вряд ли это произойдет в ближайшее время. В Риме никто никуда не спешит…
Мне вспомнился эпизод из фильма Феллини «Рим». Кинооператора поднимают на стреле и режиссер у него спрашивает: «Что видно?» Тот говорит: «Вижу римлян, спешащих на работу». А режиссер: «Ты не ошибся? Если люди спешат на работу, то это точно не римляне!» Но рассказать компании об этой сцене мне не удалось, потому как Лёка Ж. очень хотела понять: если пить на улице можно, то почему тогда карабинеры ко мне привязались?
— Вечером, и на улице больше никого не было? — уточнил Гарик. Лёка Ж. кивнула. — Ну, ехали мимо. Видят, человек один — не римлянин. Вот и проверили…
Этот вопрос был исчерпан, и Лёка Ж. перешла к следующему:
— А что за сюрприз ты приготовил?
— Скоро будешь узнавать… — Гарик подмигнул.
— Я хочу знать сейчас! — потребовала Лёка Ж.
— Надо терпеть… — многообещающе сказал Гарик. Стронцо из «феррари» вернулся к своему авто, держа большой бумажный пакет. Он помахал нам свободной рукой, сел в машину и освободил проезд.
— Куда едем? — спросил Гарик, трогаясь с места.
— Может, в Колизей? — предложил я.
— Какой тебе Колизей! Ты же ходить не можешь! — снова проявила заботу Лёка Ж. и пообещала: — В Колизей завтра пойдем. А сегодня, Гарик, поехали по твоим любимым местам, которые я тогда так и не увидела.
Гарик затею одобрил. Его первым любимым местом оказалась базилика Санта-Мария-Маджоре, расположенная на одноименной пьяцца. Глядя на площадь из машины, Лёка Ж. задумалась.
— Где-то я уже слышала это название, — сказала она, вызывая у меня ощущение дежавю.
— Гарик хотел привезти нас сюда… — почти повторил я свою вчерашнюю фразу.
— Это я помню. У меня прекрасная память… — отмахнулась Лёка Ж. — Сейчас-сейчас… Точно! Песня «Римская полночь», музыка Петра Тодоровича, слова Николая Зиновьева. Поет… Как же этого актера-то зовут, который в «Любви и голубях» играл?..
— Александр Михайлов, — подсказал я.
— Правильно, — согласилась Лёка Ж. и откашлялась.
— Лёка, не надо! — Я хотел предотвратить ее вокальные упражнения, но было поздно. Лёка Ж. запела, сотрясая салон фиата и пугая прохожих:
Раннее утро в соборе.
Где-то вверху в витражах
Санта-Мария-Маджори…
— Нужно говорить: «Маджоре», — крикнул я, надеясь, что она перестанет петь.
— Хорошо, — согласилась Лёка Ж. и продолжила:
Санта-Мария-Маджоре
В красно-зеленых слезах…
Гарик прожигал Лёку Ж. страстным взглядом. Неужели вот это так его заводит?
Лёка Ж. прервала вокальное издевательство и поделилась неожиданным открытием:
— Я не поняла — у нее что, красно-зеленая тушь?
Я вздохнул с облегчением и поспешил поддержать беседу. Лучше уж про косметику говорить, чем слушать Лёкино пение.
— Думаю, это как-то связано с освещением, — быстро предположил я и спросил у Гарика, есть ли в базилике витраж.
С неохотой отводя пылкий взгляд от Лёки Ж., Гарик подтвердил мою догадку: действительно, в 1995 году в окно над входными дверями вставили витраж с красными, синими и фиолетовыми стеклами, изображающими Мадонну с маленьким Христом и голубя — Spirito Santo. Дух Святой.
Лёка Ж. пришла к выводу, что либо автор дальтоник, поскольку фиолетовый и синий от зеленого не отличает, либо Гарик что-то путает, и намеревалась немедленно это проверить.
Мы вышли из машины на пьяцца Санта-Мария-Маджоре, но остановились между базиликой и высокой египетской колонной с фонтаном, потому что Гарик в свойственной ему манере решил рассказать всю историю места без купюр. Начал он, разумеется, с легенды. Эта повествовала о патриции Джованни. Он жил на Эсквилине — так называется этот холм, где мы как раз стоим, один из семи холмов, на которых строили Рим. Джованни не имел наследников и очень хотел потратить все свое богатство на хорошее дело, но не знал, на какое именно. Лёки Ж. на него не было — она бы его быстро научила…
В общем, Джованни попросил Мадонну, чтобы она подсказала ему, как быть. И вот в ночь пятого августа — это очень важная деталь — Мадонна явилась Джованни во сне и сказала: «Построй базилику там, где утром будет падать снег». Джованни проснулся и думает: «Какой снег в августе! В Риме даже зимой снега не увидишь!»
