Ксения Букша - Манон, или Жизнь
– Да! – говорит Вике легко. – Да, я такая!
Оставайся такой всегда, хочется мне сказать. Не прокисай, не расчерчивай себя на клеточки. Оставайся всегда красоткой из рекламы.
Но что-то такое уже смутно мерцает вдали, за памятником, разубранным цветами. Нам ходить еще целый день. У меня звонит мобильник, я отвечаю, а Вике в это время отрывается от моего локтя, пересекает площадь и останавливается у лотка с мороженым.
– Как все четко, когда не выдумывают лишнего, – говорю я в трубку, в то время как сердце у меня холодеет и проваливается куда-то вниз. Это они. Они проходят мимо меня, в полутора метрах. Теперь я успеваю разглядеть их хорошенько. Де Грие – мужчина лет тридцати или около того, худой, темноволосый, слегка небритый, в майке, джинсах, в дорогих растоптанных кожаных тапках. А рядом с ним – та самая девчонка, Манон. Неужели это она кричала «быстрей» тогда на дороге? А может быть, это была моя Вике? Может быть, моя Вике кричала мне «быстрей», а та девчонка кричала «не устраивай гонки», а я перепутал? Кто может сказать наверняка?
Черт, черт, черт.
Наперерез им я быстрыми шагами подхожу к лотку с мороженым. Вике поглощена всякой смешной ерундой: посыпает мороженое орешками, ракушками, морожеными кислыми ягодами. Я тоже выбираю, потом беру кошелек, чтобы расплатиться, но у меня одни крупные купюры.
– Разменять? – говорит сзади чей-то голос.
– Да, разменяйте, пожалуйста, – говорю я очень сухо и холодно, суше сухого льда.
Хмырь меняет монету, а девчонка рядом бездумно и порочно нализывает, насасывает, надкусывает свое мороженое. Похоже, он меня не узнал, а Вике попросту не увидел. Может быть, это и к лучшему.
Может быть, это нас сблизит.
Мятый комок бумаги вприпрыжку летит через булыжную площадь. Ветер дунул, все смял. Ветер-сомнение.
Возвращаюсь к Вике быстрыми шагами.
– Вике, тут опять твой начальник с этой девицей.
– Черт, – вполголоса говорит Вике.
– Он разменял мне деньги.
– Тебе обязательно было с ним общаться? А вдруг его уже завербовали?
Это значит: вот приедем, и мне придется подыскать другого отца моему будущему ребенку. Подожди, Вике, может, и я еще на что-нибудь сгожусь?
– Он ненастоящий, – успокаиваю я.
– Это мы ненастоящие.
– Ну конечно, это они ненастоящие. Как это мы, сами мы, можем быть ненастоящими.
– Ты тоже не уверен.
– Ну, полной, абсолютной уверенности в таких вещах быть не может, – осторожно говорю я. – Мы не знаем картины целиком. Но, если бы мне предложили поставить, скажем, сто евро, я бы поставил их на нас с тобой.
– Ну и дурак, – говорит Вике. – Вот увидишь. Настоящие – они.
Теперь я готов поставить на нас хоть тысячу евро. Да что там, всю свою зарплату. Плюс красный «mercedes S-klasse». Теперь я однозначно болею за Ричи и Вике, а не за Манон и де Грие. Их фальшивая мелочь жжет мне кошелек.
* * *Жарко. Фонтан на площади. Узловатое дерево, вписанное в круг, а на нем сидят тинэйджеры, ragazzi, галдят и рвут кислые дикие апельсины. Реклама, да не того товара. Как сказал бы Кен Кизи, они затаскивают нас в свой фильм.
Эта ситуация однозначна дана нам для того, чтобы из нее выдраться. Как теннисный мячик из тернового куста. Не распрыгаешься. Надо катиться осторожно, не дотрагиваясь до шипов.
Конечно же, ровно в 18:00 праздник не начинается, потому что у многих есть эта дурацкая привычка – понимать 18:00 как 19:00, а то и 19:30. Почему-то считается, что это в особенности касается южан, но на самом деле шведы ничуть не лучше. Джорджио Армани за кулисами пьет кофе с коньяком или просто коньяк. Повсюду стоят длинные розы, красные, как «mercedes S-klasse».
– Как все стильно, Господи ты Боже мой, – говорит Вике иронически-недоверчиво.
Но мы постепенно начинаем поддаваться этому чинному обаянию. Маленькие столики плывут, как айсберги. Розы цветут в стеклянных бокалах. Повсюду шныряют персональные убалтыватели, прикрепленные к каждым пяти людям (восемьсот делить на пять – всего лишь сто шестьдесят человек), так что на одну парочку в разное время приходится от нуля до трех. Нас убалтывают на четырех европейских языках, создавая полную иллюзию светской беседы в своем кругу: может быть, мы и не знаем испанского, но убалтыватель так мило смазывает своим языком пространство между нами и испанцами, что время проходит совсем незаметно. В воздухе разлита ярко-лимонным светом «Волшебная флейта» Моцарта.
– Ах, я навсегда бы здесь осталась, – говорит во всеуслышание та девушка, которая в Бремене или Гамбурге давала интервью.
– Ужасно, – комментирует Вике.
Но вот потихоньку гости начинают стягиваться под сень большого вяза. Пора мазурке громче грянуть. В качестве мазурки выступает песня «Hallo» Кристины Агилеры. В белых кудряшках, в высоких сапогах, Кристина вытанцовывает на сцену и поет среди клубов белого дыма.
Вечер гаснет. Четыреста пар из числа представителей среднего класса Европы волнуются, как море. Дамам раздают красные розы, мужчинам – светлячков. Я прикрепляю светлячка над ухом, Вике прячет розу в карман.
– Это они, чтобы снять красивую картину сверху, – шепчет Вике, покачиваясь в такт. – Светлячки и розочки. Синее небо.
– Не смущайся так, – шепчу я на ушко Вике.
– Я не смущаюсь, – говорит Вике, улыбается и уже не смотрит по сторонам.
Смотрит вниз, только бы не мне в глаза. Небо, вывеска, угол улицы, Джорджио Армани танцует с Кристиной Агилерой.
– Голосишко у ней ничего.
Мы танцуем.
Музыка стихает, и сразу становится просторнее, уютнее. Загораются свечи. Маленькие кожаные сумочки; побороть хаос; желтый занавес и ананасы. В руках у нас оказываются рюмочки с коньяком, маленькие, как птички. Вике все-таки достает из кармана измятую розу и пристраивает ее себе в прическу.
На сцену выходит Жан-Мари Бэрримор.
– Ну что, уважаемые господа? – говорит Бэрримор тоном, в котором, как в хороших духах, «теплые восточные ноты смешаны с резким свежим фоном». – Я совершенно уверен, что вам понравилось кататься на такой во всех отношениях замечательной и стильной машине. Но не все, как говорится, коту масленица… Или кому-то не понравилось? Поднимите руки, чтобы мы могли…
Люди смеются.
– Что, неужели всем нравится?! Да не может быть такого. Между прочим, по скоростным характеристикам, по части разгона «mercedes» уступает, например, полуспортивным машинам, таким как, скажем, «audi TT», – Бэрримор поднимает глаза к небу. – Так что тем из вас, кто любит… устраивать гонки по автобанам, им, возможно, характеристики нашего автомобиля покажутся, гм… Ну да ведь вы, конечно, не собираетесь устраивать гонки, правда? Да, ну так вот, – продолжает Бэрримор, – Сейчас мы узнаем… сейчас мы определим, кто же стал победителем нашего конкурса, и кто все-таки получит сегодня новенький «mersedes S-klasse»… кто же его получит, а? Кто же главный герой? – Бэрримор смотрит прямо на меня, лукаво, он подмигивает мне, улыбается, но я уверен, что всем остальным кажется, что он улыбается им.
Вике ежится.
Все это похоже на большой английский лабиринт, по которому гуляли Алиса и Додо под музыку Боккерини. Додо рисовал тросточкой на песке забавные головоломки. Пробуждал в Алисе невинные фантазии. Невзначай развивал в ней ум и смекалку, заставлял видеть скрытые вокруг загадки, чувствовать, что все вокруг подчиняется сложным и занятным законам… И все это было так невинно. Но чуть стоит присмотреться – и в этой покачивающейся от жары лодочке, в этих рахат-лукумных волнах, в этой жирной зелени садов, в этих кружевах и завитушках… вдруг разглядишь…
– Да, – подхватывает Джорджио Армани, выходя со своим микрофоном из-за кулис, – именно сегодня, при вашем участии, нам станет ясно… кто же является тем самым…
– Но сначала, еще до начала конкурса, – прерывает его Бэрримор, – я бы хотел пригласить на сцену человека, который заслужил «mercedes S-klasse» во всех отношениях. Это представитель журнала «Advertising Delight» – Ричи Альбицци с супругой! Просим, просим!
Мы и ухом не ведем. Допиваем свой коньяк, обмениваемся поцелуем (а нас уже снимают!) и под прощальные аккорды заката, под скрипичные трели, выводим друг друга на авансцену: Вике выводит меня, а я вывожу Вике. Как я удивлен! Вот хитрец! – думают участники конкурса сочувственно. Вот так и я, – думает каждый из них о своем, – вот так и я когда-то удачно ввернул два словца, на секундочку поймал ритм, и не успел я обернуться – и рраз! – и солнце сверкнуло, и я на гребне волны! Все бывают иногда воинами блеска, хоть раз в жизни да бывают! – сочувственно думают все, и никто-никто не смеет нам завидовать. И правильно делают. Гораздо приятнее выиграть «mercedes» случайно, чем заслужить, как я.
– Пусть они спляшут, – говорит Джорджио Армани вполголоса.
– Фрау Альбицци, – говорит Бэрримор, поглядывая на меня, – какой ваш любимый танец?
Вике краснеет, делает рукой отрицательный жест, но вдруг передумывает:
